Изменники Рима (ЛП) - Скэрроу Саймон

- Ты молодец, Лецин, - сказал он. - Ты хорошо поработал, сохранив столько фургонов, сколько имеете.

Опцион вложил свой гладий в ножны и перевязывал полоской ткани свою рану на бедре. Он завязал узел перед тем, как отсалютовать. - Вы не видели моего центуриона, господин? Мардоний?

Макрон покачал головой. - Он погиб. Во главе колонны выживших не было. Теперь ты командуешь шестой центурией.

- Центурион, они снова в движении, - сказал Орфит.

Повстанцы рыхлой массой возвращались к дороге. Их лидеры кричали ободряющие призывы и размахивали оружием, в то время как рога звучали, бросая вызов римлянам. Теперь, когда у него была возможность увидеть все силы врага, Макрон понял, что быстрая оценка Спатоса была неверной. Повстанцев было не менее полутора тысяч, а может, и больше. Их было в три раза больше, чем мужчин в когорте. Он быстро огляделся, чтобы оценить ситуацию, и понял, что фургоны, управляемые ауксиллариями, не дойдут до развилки раньше врага. Повстанцев придется сдерживать достаточно долго, чтобы обоз въехал в ущелье за ​​развилкой.

- Четвертая сирийская! Стой! Налево!

Вспомогательная пехота развернулась к повстанцам, когда Макрон отдал приказ Спатосу. - Декурион, сделай все, что в твоих силах, чтобы прикрыть фургоны и обеспечить их движение.

- Да, господин.

- А что насчет меня? - спросил Орфит.

- Твой выбор, господин. Езжай со Спатосом или сражайся здесь со своими людьми.

- Иначе говоря, выбора нет, - ответил Орфит. Он перекинул ногу через луку седла, проворно спрыгнул на землю и передал поводья одному из людей Спатоса. Затем, увидев щит рядом с телом мятежника поблизости, он поднял его и проверил его вес.

- Сгодится, - пробормотал он и обнажил меч. Он обменялся кивком с Макроном, затем протолкнулся сквозь людей первой центурии и занял свое место в центре первого ряда.

- Ну, теперь, - задумчиво произнес Макрон. - У парня и впрямь железный хребет.

Один из рожков повстанцев издал громкий длинный звук, и остальные присоединились к нему. Отдельные боевые кличи врага переросли в бессвязный рев, когда повстанцы устремились по открытой местности к римлянам.

- Вы уже один раз наподдали этим ублюдкам, парни! - крикнул Макрон. – Дайте-ка им еще раз попробовать вкус римского железа, чтобы закончить нашу работу!

Вспомогательные пехотинцы приготовились встретить атаку: передняя нога впереди, задняя ступня поставлена ​​под углом, чтобы получить хороший упор для тела, а сами солдаты немного полусогнули колени, чтобы улучшить равновесие. Щиты развернулись, и промежутки между ними закрылись, так что оставалось ровно столько места, достаточного чтобы колоть своими гладиями, готовыми наносить удары по мятежникам. Макрон удовлетворенно кивнул. Ауксилларии никогда не были также хороши, как легионеры, тем более его преторианцы, но они были намного лучше, чем люди, которых он впервые встретил на тренировочном поле в Тарсе.

Мрачная тишина и спокойствие в рядах римлян редко не оказывали тревожного воздействия на врага, и Макрон мог видеть, как некоторые из повстанцев замедляются, позволяя своим более кровожадным товарищам первыми достичь сирийской стены щитов. Самый быстрый из повстанцев бросился в атаку, ударяя щитом о щит и нанося удары своим оружием. Как бы то ни было, он был быстро прикончен ауксиллариями, стоявшими по обе стороны от атакованного товарища. Все больше и больше повстанцев врезалось в когорту, пока линия сражения не стала непрерывной, и смертоносное дело рукопашного боя не началось всерьез.

Наблюдая из своего седла, Макрон почувствовал, как по его венам прокатилась горячая волна: желание броситься в бой. Если бы Катон был здесь и командовал, он бы так не колебался. Но сегодня ответственность легла на него, и он на мгновение почувствовал сочувствие к своему другу, которого так часто тяготило бремя командования. Одно дело быть офицером в первой линии боя; совсем другое – быть командиром, в руках которого находится судьба его людей.

Оглянувшись, он увидел, как позади когорты проносятся фургоны. Только последние четыре еще не дошли до развилки. Спатос и его люди, выполнив свою работу, развернулись и помчались к левому флангу, где мятежники уже начали обступать фланг в конце пятой центурии. Одного вида вспенившихся скакунов, на которых сидели окровавленные люди с длинными кавалерийскими мечами, было достаточно, чтобы повстанцы бросились бежать, и угроза открытому флангу была ликвидирована. Убедившись, что его люди держат свои позиции, Макрон прижал ладонь ко рту, чтобы убедиться, что его отчетливо слышно сквозь какофонию битвы.

- Четвертая сирийская! Приготовиться к отступлению под мой счет! - Какая-то пыль застряла у него в горле, он закашлялся, сплюнул, чтобы очистить дыхательные пути, и глубоко вздохнул. - Один! Два!

- Первый счет был указанием приготовиться, второй – отступить. Когда он крикнул, линия отошла от врага, и на мгновение образовалась брешь, прежде чем повстанцы ринулись вперед, чтобы возобновить борьбу, яростно нанося удары по щитам вспомогательной пехоты и нанося удары по любому из римских солдат, подставивших под них свои тела. По неизменному счету Макрона, когорта неуклонно отступала по развилке, а затем двинулась назад по маршруту, ведущему к броду, склоны долины смыкались с обеих сторон. Слишком поздно противник понял, что момент для закрепления победы был утерян. Их превосходящие силы больше не могли сыграть в их пользу, поскольку римские фланги были защищены густым подлеском.

По мере того, как промежуток между полосами деревьев сужался, Макрон стянул центурии с флангов, по одной за раз, пока только две центурии не протянулись между линией деревьев по обе стороны дороги. Оставив одну из высвободившихся центурий в резерве, он приказал остальным отступить на метров 800, прежде чем сформировать новую линию обороны. Когда они двинулись в путь, он обратил свое внимание на бушующую битву на узкой полоске земли между деревьями. Обе стороны были утомлены. Их удары наносились со все большим усилием, и люди явно неохотно ступали на место павшего товарища или возобновляли поединок после того, как отступили, чтобы избежать удара. Макрон решил, что пора нанести смертельный удар.

- Четвертая сирийская! Стой! Готовьтесь к атаке!

Некоторые из ауксиллариев в последних рядах посмотрели на него с удивлением и тревогой, но повиновались приказу. Он уже видел сомнение в выражениях лиц ближайших повстанцев и знал, что его инстинкт был правильным.

- В атаку!

Ауксилларии шагнули вперед, пробивая свои щитами дорогу и нанося удары по плотно сбитым телам врага. В тот момент страх повстанцев распространился по их рядам, как волна, и, как будто по одной воле, они прервали бой с сирийской когортой и отступили, быстро увеличивая разрыв между двумя сторонами. Вспомогательные пехотинцы продолжали наступать, перешагивая через лежащие перед ними тела, делая паузу, чтобы нанести удар раненым повстанцам. Макрон позволил им пройти двадцать шагов, прежде чем остановить атаку и приказать центурии, оставленной в запасе, развернуться и двинуться по дороге.

Когда звук их калиг, хрустящих о песок и утрамбованную землю, смолк, тихое спокойствие опустилось на обе противоборствующие стороны, все еще стоявшие лицом друг к другу через полосу сбитой травы, забрызганной кровью и усеянной телами и брошенными щитами. Макрон вполне ожидал, что противник протрубит в рожки и снова бросится в атаку, но они уже потеряли много людей, и в их рядах было мало решимости для продолжения битвы.

Однако у одного из их предводителей видимо все еще свербило в одном месте, и он вышел на открытое пространство, приблизившись к римской линии в пятнадцати шагах. Затем он широко раскинул руки, держа в одной руке копье, в другой – щит, бросая тем самым врагу вызов.

- Держать строй, - предупредил Макрон своих людей. - Никто не пойдет против этого ублюдка, пока я не скажу.

Мятежник направил острие копья в сторону Макрона и повторил свой вызов с явным презрением в голосе, но Макрон просто смотрел в ответ, зарычав.