Александр Чаковский - У нас уже утро
– Ты раздевайся, сейчас чаек приготовим, – улыбаясь, сказал Доронин, искренне обрадованный появлением этого большого, спокойного, весёлого человека, сразу заполнившего собой всю комнату. Было ясно, что Костюков завернул сюда вовсе не для того, чтобы погреться, и Доронин с интересом ждал, о чём он заговорит на этот раз.
– Чаек – это, конечно, хорошо, да не выйдет, – Костюков сокрушённо покачал головой, – ждут меня в колхозе. Партийное собрание у них. Малость оттаю и поеду дальше…
Он несколько раз прошёлся по комнате, потирая озябшие руки, потом снял шапку и сказал:
– А ведь я поздравить тебя заезжал.
– С чем?
– Зимний лов разворачиваешь?
«Вот он о чём! Все знает», – подумал Доронин и горячо сказал:
– Это, товарищ Костюков, – серьёзное дело! Первый раз на этих морях рискуем.
– Да, – Костюков снова покачал головой, – если все взвесили да рассчитали, почему не рискнуть…
– Взвесили, рассчитали, – рассмеялся Доронин, – да это тогда уже не риск!
Но Костюков как будто не придал его словам никакого значения.
– Русанов благословил? – спросил он.
– Обеими руками! – воскликнул Доронин. – Больше того: он нам политический смысл этого дела раскрыл!…
– Так… – задумчиво, точно про себя, проговорил Костюков. – Товарищ Русанов говорил со мной, рассказывал о вашей затее.
– Ну, а ты?
– Поддерживаю. Полностью согласен. Но только хочу сказать тебе несколько слов…
– Слушаю, – насторожился Доронин.
Костюков сел и положил на колени свои большие ладони.
– Вы затеяли серьёзное дело, – негромко заговорил он. – Зимний лов ещё сильнее сплотит людей, закалит их, позволит им круглый год заниматься своим основным, любимым делом. Но помни: главное – это путина. Все для путины, понимаешь?! И зимний лов для того, чтобы вступить в путину ещё более подготовленными, смелыми, выносливыми. Путина – семьдесят пять процентов плана – вот твой главный бой, вот направление главного удара! Ничего нового я тебе этим не открываю, но… – Костюков умолк. Молчал и Доронин.
«Ну да, конечно, всё это верно, – думал он, – путина – главное, но разве я этого не понимаю?» А Костюков, точно угадав ход его мыслей, сказал:
– Ты небось думаешь: «Зачем он всё это говорит?» А я тебе сейчас объясню. Рассказал мне Нырков об идее зимнего лова. Русанов о том же позвонил. Думаю: здорово, молодцы ребята, на новаторский путь становятся. Потом сижу вечером в райкоме и думаю: а отдают ли товарищи себе ясный отчёт в том, что зимний лов не самоцель, а звено, ступень, шаг к успешному проведению путины?
Он поднял руку, словпо Доронин хотел его перебить, и добавил:
– Знаю, уверен, что все это вам ясно. Но раз думка такая была – решил заехать. Ну, спасибо за тепло, – сказал он, вставая и надевая шапку. – Надо двигаться.
Когда Костюков заговорил, Доронину и в самом деле хотелось его перебить. Ему казалось, что за предостережением секретаря райкома кроется недооценка зимнего лова. Но чем дальше Костюков развивал свою мысль, тем яснее становилось Доронину, что речь идёт совсем о другом. Костюков не хотел, чтобы за подготовкой к зимнему лову руководители комбината потеряли перспективу, упустили самое главное, забыли о масштабе тех задач, которые им предстояло решить во время путины. «Могло так случиться? – спросил себя Доронин и со своей обычной прямотой ответил: – Да, конечно, могло».
– Спасибо тебе, товарищ Костюков, за предостережение, – сказал Доронин. – Будем готовить зимний лов, а думать – о путине…
Проводив Костюкова до машины, Доронин направился в свой кабинет, но, дойдя до двери, остановился. Он вспомнил о Венцове.
Главный инженер тоже ведь предупреждал, что путина – это основное. Доронин мысленно восстановил свой последний разговор с Венцовым. Да, главный инженер, конечно, беспокоится о путине, но делает это нелепо, суматошно, восстаёт против зимнего лова, не понимает, что это школа, большая школа. «Эх, если бы Венцов сумел избавиться от пустопорожней декламации, – подумал Доронин, – от этой оглядки на японцев – пусть бессознательной, но от этого не менее вредной…»
Так и не зайдя в свой, кабинет, он снова вышел на улицу.
Когда он постучал в комнату Венцова, тот уже спал и не сразу ответил на стук.
Увидев Доронина, главный инженер с недоумением посмотрел на него, потом уселся на кровать, подобрав под себя ноги и завернувшись в одеяло. Эта поза была так смешна, что Доронин едва удержался от улыбки.
– Что вам нужно? – глядя в сторону, неприязненно спросил Венцов.
– Зашёл поговорить, – с трудом сохраняя серьёзный тон, ответил Доронин.
– Обязательно ночью?
– Можно, конечно, и утром. Но мне не хотелось бы откладывать.
– О чём мы можем разговаривать после того, что между нами произошло?
– Именно об этом, – прислонившись к стене, спокойно ответил Доронин. – Мне хочется выяснить, что же у нас произошло?
– Вы меня жестоко оскорбили, – неестественно высоким голосом сказал Венцов.
– Чем?
– Тем, что обвинили меня в преклонении перед японскими традициями, – горячо ответил Венцов. – Допустим, я не устраиваю вас как главный инженер и вы хотите назначить на моё место кого-то другого. Но действовать такими методами…
– Значит, вы считаете, что я был не прав? Хорошо, поговорим.
Доронин сделал паузу, точно собираясь с мыслями.
– Я нисколько не сомневаюсь, – начал он, – что никакого сознательного преклонения перед японскими традициями у вас нет. Было бы просто смешно вам, инженеру советских пятилеток, работнику самой передовой в мире рыбной индустрии, преклоняться перед японской кустарщиной.
– Но я же об этом и говорил, – оживился Венцов. – Мне, инженеру, строившему комбинат на Каспии, рыбозавод на Черноморье, консервный завод на Белом море!…
– Вот именно, – прервал его Доронин. – И всё-таки я был прав. Я могу и сейчас повторить своё обвинение.
На лице Венцова появились красные пятна:
– Если вы пришли для того, чтобы…
– Погодите, – сказал Доронин, – вы сейчас поймёте, для чего я пришёл. Всё-таки, Виктор Фёдорович, живёт в вас эта маленькая, трусливая, рабская мыслишка: «Если они там не могут, то где уж нам!…» До поры до времени она дремлет где-то в тайниках вашей души. А в решительные минуты просыпается и начинает больно скрести своими лапками. Понимаете?
– Мистика! – иронически усмехнулся Венцов.
– Если спросить ваше мнение о японской рыбной технике, вы с полной искренностью ответите, что это жалкая кустарщина, следы которой надо ликвидировать как можно скорее. Но когда нужно было принять ответственное решение насчёт зимнего лова, в вашей душе заскреблись те самые лапки: «Как же, ведь японцы этого никогда не делали!»
– Читаете в душах, – хмуро сказал Венцов.
– Я хотел уволить вас, Виктор Фёдорович… – тихо начал Доронин.
– Я сам уйду, – поспешно сказал Венцов, – я уже…
– Я хотел отдать приказ о вашем увольнении, – чуть повышая голос, повторил Доронин, – но потом… потом стал сомневаться. Допустим, вы уйдёте от нас. Но ведь в душе у вас будет по-прежнему дремать этот самый лапчатый зверёк… И я подумал: не правильнее ли вам остаться на комбинате и в конце концов вытравить из своей души эту рабскую мысль? А? И климат и условия работы у нас для этого подходящие.
Венцов встал.
– Я всё же не могу понять, для чего вы пришли, Андрей Семёнович? – срывающимся голосом спросил Венцов. – Вы что, хотите доказать, что я полное ничтожество?
– Нет, – покачал головой Доронин. – Скорее наоборот: мне хотелось бы доказать вам ваше величие, величие советского инженера и… человека.
– Слова, слова!… – горько усмехнулся Венцов.
– Нет, Виктор Фёдорович, – сказал Доронин, подходя к Венцову. – Когда меня направляли сюда на работу, то говорили, что работать на Сахалине – большая честь. А я где-то в глубине души думал: «Слова, слова!…» Теперь я понимаю, что был не прав. Нет, товарищ Венцов, это не слова!
Доронин замолчал, как бы предоставляя Венцову возможность высказаться, но тот ничего не ответил.
– Я предлагаю вам остаться. Помогите нам внедрить зимний лов, провести весеннюю путину… Ответ дадите завтра.
И он, не прощаясь, вышел из комнаты.
А Венцов ещё долго сидел, завернувшись в одеяло, и размышлял.
«Непонятный человек этот Доронин, – думал он. – Ещё час тому назад я был убеждён, что это обыкновенный самодур, а он пришёл ко мне ночью, зачем-то поднял с постели… И голос у него стал совсем другой… Как он сказал: «Зверёк с лапками»… Литературщина какая-то. В сущности, он ещё раз оскорбил меня…»
Но странное дело, Венцов не чувствовал себя оскорблённым.
ГЛАВА XVII
Первый выход в море был назначен на двадцатое декабря. Для начала зимнего лова Вологдина скомплектовала три команды. Они состояли из наиболее опытных рыбаков. Возглавляли их Антонов, Дмитрий и Алексей Весельчаковы.
