Регина Дефорж - Под небом Новгорода
В начале следующего года на парадном дворе санлиского замка Бодуэн Монский, сын графа Фландрского, посвятил Филиппа в рыцари. Юноше не исполнилось еще и пятнадцати лет.
Проведя ночь в молитве у подножия алтаря, Филипп исповедался в грехах капеллану Годефруа, выслушал мессу и причастился.
Дамы, прелаты и сеньоры заняли места на специально возведенных помостах, убранных фландрскими коврами.
Королева-мать сидела на специальном возвышении. Она была ослепительна в платье из красной парчи, подбитом белкой. Хотя солнце и светило, было очень холодно. Молодые дворяне потягивали из кубков вино. Возле королевы сидели Адель Фландрская, Аделаида де ля Ферте, Биота Понтуазская, Гильдебранд де Валуа и Бланш Арльская. Анна кивком головы приветствовала своих старых и верных друзей: Госслена де Шони, архиепископа Реймского Жерве, Готье из Мо и Рауля де Крепи, великолепного в своем черном, расшитом золотом и серебром одеянии.
Филипп, крупный и сильный для своего возраста, одетый в белую тунику, стоял с обнаженной головой, сложив руки и закрыв глаза.
Госслен де Шони подошел к Филиппу, надел ему стальные ратные рукавицы и пристегнул золотые шпоры. Рауль де Крепи надел на его величество кольчугу. А Бодуэн Монский перечислил рыцарские заповеди:
— Ты будешь верить всему, чему учит Церковь, и соблюдать ее заповеди. Ты будешь уважать слабых и станешь их защитником. Ты будешь любить страну, где родился. Ты не отступишь перед врагом. Без отдыха и пощады будешь ты преследовать еретиков. Ты будешь точно выполнять рыцарские обязанности. Ты не будешь лгать и будешь верен данному слову. Ты будешь щедр, расточая милости. Повсюду и всегда ты будешь защитником справедливости и добра против несправедливости и зла.
На шею Филиппу подвесили ремень со щитом, принадлежавшим его отцу. После этого Филипп встал на колени. Бодуэн Монский передал ему меч со словами:
— Во имя Бога, святого Михаила и святого Георгия делаю тебя рыцарем. Да будет так.
Новый рыцарь, изрядно взволнованный, пошел поклониться матери. Анна надела ему на голову красный шлем.
Привели любимого коня Филиппа. Одним прыжком король вскочил на него, схватил ясеневое копье со стальным наконечником и галопом, под приветственные возгласы толпы, направился поразить вертящееся чучело.
Хотя была плохая погода, увеселения продлились до вечера.
* * *Несмотря на меха и горячее вино, холод едва не сыграл злую шутку с королевой-матерью. На следующий день после данных в честь ее сына празднеств она с сильным жаром слегла в постель.
Она была еще недостаточно здорова, чтобы на Пасху присутствовать в Нормандии на празднике по случаю возвращения Гийома. По уговору с Филиппом было решено, что, за отсутствием самого короля и его матери, граф де Валуа, как отчим его величества, будет представлять Францию.
При французском дворе долго, с явной завистью говорили потом о щедрости короля Гийома, о богато шитых одеждах его баронов, о знатных англосаксах с длинными волосами, о золотой и серебряной посуде, резных буйволовых рогах, обилии яств, музыкантах, турнирах, на которых сражались англичане и нормандцы, об освящении монастырской церкви Богородицы в Сен-Пьере, на реке Див, о щедротах, которые расточал герцог. После поездки во Фландрию это вызвало зависть и самого короля Филиппа.
После того как 1 сентября умер граф Бодуэн, а двумя месяцами раньше угас Жерве, архиепископ Реймский, сын Анны стал править страной один.
* * *В мае следующего года королева-мать отправилась в Англию, чтобы присутствовать на коронации герцогини Нормандской. Хрупкая, в тяжелом своем наряде, Матильда сияла, когда в Вестминстере архиепископ Йоркский Элдред возложил ей на голову королевскую корону.
Будучи беременной, Матильда осталась в Англии до появления ребенка на свет. Анна оставалась вместе с ней. Своего сына Генриха Гийом сделал наследником всех владений в Англии, имея на это согласие знатных людей. Рождение четвертого сына наполнило сердце Гийома радостью.
* * *По возвращении Анна с сыном Гуго и супругом поселились около короля Филиппа, сначала в Париже, затем в Орлеане, Компьене и Суассоне.
Филипп и Гуго как будто простили матери ее вторичный брак. Они были любезны с графом де Валуа и его сыновьями Готье и Симоном. Симон пользовался большим уважением обоих французских принцев, потому что он сопровождал Гийома во время завоевания Англии. Правда, Симон был всего лишь одним из оруженосцев герцога и по молодости лет не допускался до самых жестоких сражений. Но все же долгими вечерами Филипп заставлял его рассказывать о великих мгновениях битвы. Удобно устроившись на подушках перед огромным камином большой залы санлиского замка, принцы и графы, рыцари и оруженосцы жадно слушали молодого человека.
— …Тюстен, сын Роллана, — с вдохновением рассказывал Симон, — несет штандарт нормандцев. Воины бросаются вперед под звуки труб. Наши лучники стреляют первыми. Враг отвечает таким густым градом камней, что мы отступаем. Но ненадолго. Однако английские секиры прорубают бреши. Бретонцы бегут. В суматохе гибнет столько же людей, сколько уносят английские стрелы. Вдруг над всем этим шумом раздается крик: «Герцог убит!.. Герцог убит!» Тогда начинается настоящее бегство. И в это время над всей сумятицей поднимается герцог, весь в крови. Он потрясает мечом и старается остановить беглецов; срывает с себя шлем и кричит: «Смотрите все на меня, я жив и, с Божьей помощью, одержу победу. Что за безумие заставляет вас бежать?! Шайка трусов, вы позволяете убивать себя тем, кого вы можете перерезать, как стадо баранов. Вы оставляете победу и вечную славу, чтобы искать погибель и вечный позор. Если вы отступите, никто не уйдет от смерти!». Вид оказавшегося живым герцога, больше чем гневные слова, придал храбрости нормандцам. Они с таким пылом бросились биться, что англичане оказались изрубленными на куски. Завоеватель был самым горячим бойцом, он размахивает тяжелым мечом, как цепом. Вокруг него — гора трупов. В битве только один человек сейчас равен ему. Он всегда рядом с герцогом, в самой гуще сражения, — это тот, кого мы все называем Рыцарь в маске или Рыцарь с блестящим лицом. Они вдвоем убивают больше врагов, чем сотня храбрых рыцарей! Множество раз казалось, что наш герцог убит, три коня пали под ним. С удивительным для его высокого роста проворством, Гийом спрыгивал на землю и каждый раз мстил за смерть своего боевого коня. Чтобы обмануть противника, он дважды приказывал своей армии притвориться, что она отступает. И дважды хитрость удавалась. Много англичан погибло тогда. Возбужденные успехом, нормандцы больше не чувствуют ран и усталости и вновь бросаются в битву, издавая свой ужасный воинственный клич. Даже самые смелые из англичан не могут слышать его без содрогания.
Во время коротких передышек боевой пыл поддерживался рассказами Тайфера, храброго барда. Сидя на коне и не обращая внимания на свои и вражеские снаряды, он рассказывает воинам о Роланде и его храбрецах:
Роланд увидел, что Самсон погиб,Великий гнев и горе ощутил,Коню дал шпоры, повод отпустил,Свой Дюрандаль, бесценный меч, схватил,Ударил Вальдаброна что есть сил,Шлем, где горят каменья, разрубил,Лоб, и броню, и тело раскроил,Седло с отделкой золотой пронзил,Клинком коню хребет переломил,Убил и мавра и коня под ним.«Жесток удар!» — воскликнули враги.«Я ненавижу вас! — Роланд кричит.—Мы служим правде; вы, злодеи, — лжи»[4].
В этом месте рассказа Симона возбуждение молодых людей из окружения короля Филиппа достигло предела. Они выкрикивали воинственный клич: «Да здравствует святой Денис!..» — и смеялись, подкрепляемые вином с пряностями.
— Какое прекрасное занятие — война! — воскликнул, прервав рассказчика, Филипп.
— Прекрасное и желанное, как женщина! — добавил Готье, брат Симона.
— Нет, брат, война ужасна, — сказал Симон. — Наш господин понял это вечером первого же дня, когда он переступал через тела всех этих мертвецов, большая часть которых была его друзьями. Говорю вам, я видел, как он плакал, он, самый свирепый из всех воинов. Он был ранен и опирался на руку Рыцаря в маске. Лицо герцога было испачкано кровью, он шептал: «Дети мои, бедные мои дети!» Оруженосцы принесли факелы и воткнули их в грязь. Гийому протянули еду, он оттолкнул миску, лишь выпил вина. Кругом слышались только стоны раненых, карканье ворон и крики чаек. Несмотря на победу, все чувствовали себя угнетенно. Наконец герцог заговорил: «Пусть никто из вас не забудет, — сказал он, — что законно принадлежащая нам земля обошлась ценой стольких потерь!» — «Брат, — сказал епископ О дон, снимая шлем, — Бог позволил нашему оружию одержать победу. Бог вложил оружие в наши руки. Бог хотел смерти наших врагов. Хныкать, как старая женщина, — значит, оскорблять Бога!» Все замерли: что сделает Завоеватель в ответ на эти грубые слова? Даже не пытаясь скрыть слезы, Гийом поднял лицо к брату: «Молю Бога, чтобы вы оказались правы, епископ Байенский, но рука Господня тяжела!» — «Мой брат, пусть исполнится Его воля, а не наша. Смотрите, вот идет бард Тайфер. Весь этот долгий день Бог хранил его. Бард, поведай нам о кончине графа Роланда!» Тайфер вытащил из-под кольчуги маленькую лютню и запел:
