Генрих Четвертый и Генрих Пятый глазами Шекспира - Александра Маринина
Входят архиепископ Кентерберийский и епископ Илийский.
С идентификацией архиепископа Кентерберийского возникают некоторые проблемы. «Википедия» сообщает, что Генри Чичеле родился в 1363 или 1364 году. Он пользовался благосклонностью Генриха Пятого, и когда в 1414 году скончался тогдашний архиепископ Кентерберийский Томас Арундел, именно король рекомендовал папе Римскому возвести в сан архиепископа Генри Чичеле, которого уважал и которому доверял. Стало быть, нашему сценическому архиепископу должно быть примерно 50–51 год. Однако же А. Азимов считает несколько иначе: «Архиепископа Кентерберийского зовут Генри Чичли; ему шестьдесят два года»[18]. Различие в написании фамилии нас давно уже не смущает, мы помним про транслитерацию, а вот с возрастом какая-то засада… Кому верить? Сколько лет архиепископу, действующему в пьесе? Но сколько бы ни было – этот человек имел образование юриста и обширную практику на дипломатическом поприще.
Епископом Эли (в переводе – Или) был в те годы Джон Фордхэм, занявший этот пост еще при Ричарде Втором. И, между прочим, принял он кафедру все от того же Томаса Арундела. То есть на сцене у нас сейчас два преемника Арундела: епископ занял его место в Эли, когда Арундела сделали архиепископом Йоркским, а нынешний сценический архиепископ сменил его в Кентербери, когда сэр Томас почил в бозе. Учитывая тот факт, что Джон Фордхэм был назначен хранителем личной печати Ричарда в 1376 году, когда сам Ричард еще был юным принцем, можно предположить, что он должен быть постарше Чичеле. Года его рождения мне, к сожалению, найти не удалось.
Архиепископ озабочен. Он сообщает своему собеседнику епископу, что на повестке дня снова стоит билль, который хотел провести в жизнь еще покойный Генрих Четвертый «в одиннадцатый год его правленья».
– Тогда нас Бог миловал, все отвлеклись на смуты и беспорядки и забыли о прениях в парламенте. А теперь вот вспомнили и снова обсуждают.
О чем речь? О билле, вынесенном на рассмотрение парламента в 1410 году, согласно которому король имел право отчуждать церковное имущество в пользу государственной казны. Церковь богатела на глазах, а налогов не платила, поэтому если госбюджету требовались деньги, то вся тяжесть ложилась на плечи рядовых налогоплательщиков. Недовольство народа – штука опасная, а денежки-то нужны, особенно если ведутся войны, поэтому соблазн заставить церковь «поделиться» испытывали многие монархи, и не только в Англии. Тогда, в 1410 году, как-то обошлось, отвлеклись и вопрос заволокитили, но сейчас билль снова обсуждается в парламенте. Как говорится, «никогда такого не было – и вот опять…». Отметим еще одну деталь: в 1410–1411 годах Генрих Четвертый болел, чувствовал себя очень плохо, отстранился от политических дел и удалился на покой в резиденцию архиепископа Кентерберийского; с начала 1410 до конца 1411 года королевством вполне успешно управлял принц Уэльский. Можно предположить, что внесение в парламент билля о секуляризации в 1410 году было инициативой именно принца. Тогда вполне понятно, что, став королем, Генрих Пятый вернулся к интересовавшей его проблеме пополнения госказны. И точно так же понятно, что двум находящимся на сцене церковникам этот билль не нравится.
Король Генрих Пятый и архиепископ Кентерберийский.
Художник Henry Courtney Selous, гравер R. S. Mar-riott, 1860-е.
– А что мы можем сделать? Как нам сопротивляться? – спрашивает епископ Илийский.
– Нужно подумать. Если билль пройдет, мы потеряем половину своих владений. У нас отберут все земли, которые благочестивые богачи завещали церкви, а на доходы от этих земель будут содержать штат короля. Только прикинь: пятнадцать высокородных графов, полторы тысячи рыцарей и шесть тысяч двести избранных эсквайров! И все хотят есть, пить, красиво одеваться и роскошно жить. А для содержания нищих, престарелых, убогих, инвалидов обещают построить какие-то жалкие сто богаделен. Сто на всю Англию! Так-то хотя бы мы им даем приют при монастырях и аббатствах, но у нас же все отбирают… Зато в билле прописано, что мы каждый год должны будем вносить в казну по тысяче червонцев.
– Ничего себе кусок они собираются хапнуть! – в ужасе восклицает епископ.
– И ведь не подавятся. А нас без штанов оставят.
– Так что делать-то будем?
– Наш король милостив и благосклонен, – неопределенно отвечает архиепископ Кентерберийский.
То ли имеет в виду, что монарх благосклонен лично к нему (что правда), то ли что Генрих уважителен к церкви и милосерден к нищим и убогим. В общем, «не даст пропасть». А может быть, за этими словами кроется совсем другой смысл: не беспокойся, я сделаю все как надо. Ох уж эти юристы с их обтекаемыми формулировками: с виду все благопристойно и даже комплиментарно, а по смыслу – сплошная крамола.
– Да, и святую церковь искренне чтит! – подхватывает епископ Илийский.
Вот и поди пойми, то ли он продолжает ту же игру, которую ведет архиепископ, то ли простодушно не видит второго, а то и третьего дна в словах коллеги.
– В юности от него ничего хорошего не ждали, но едва лишь отец умер – сына как подменили. Все его необузданные страсти куда-то подевались, парень стал спокойным и разумным, в кратчайшие сроки набрался учености. Таких кардинальных преображений мир еще не видывал.
– Что ж, подобные перемены не могут не радовать, – замечает епископ.
А архиепископ все не может остановиться, продолжает восхвалять добродетели нового короля Генриха Пятого.
– Если послушаете, как король рассуждает о вере, то подумаете, что перед вами прелат; когда он заговорит о политике – вы решите, что он опытный управленец; станет обсуждать войну – и перед вами выдающийся полководец. О чем бы он ни заговорил – он выглядит истинным знатоком, а не профаном. И люди его слушают, разинув рты от изумления. Уму непостижимо, где он набрался всех этих знаний! Такое впечатление, что всю эту теорию король уже познал на практике. А ведь какой образ жизни он вел раньше –
