Врата Афин - Конн Иггульден
Люди, которые командовали фалангой, склонились перед ним – люди, обладающие влиянием, с которым не мог сравниться ни один восемнадцатилетний подросток. Кимон мог участвовать в собрании, но не мог быть обвинителем и претендовать на некоторые посты. Не мог до тридцати лет управлять Афинами. В это утро он знал, что достигнет своих целей, но до этого еще далеко.
На бойцовском круге Фемистокл вел тренировочный кулачный бой с другим мужчиной. Оба были полностью обнажены, если не считать повязок на руках, защищавших костяшки пальцев. Но повязки не спасали, и руки многих наставников напоминали куски мяса. Подойдя ближе, Кимон ощутил дрожь волнения. Он знал, что Фемистокл может попросить его сразиться. Некоторые испытывали друг друга таким образом. Интересно, спрашивал он себя, насколько хорошо Фемистокл изучил его привычки. Под платьем Кимона скрывалась прекрасно развитая мускулатура – это не было секретом. Вместе с друзьями он бегал и занимался в гимнасии каждый день, совершенствуя физическую форму, и теперь они походили на молодых леопардов.
Фемистокл бросил взгляд на Кимона и тут же пригнулся, уклоняясь от удара, который противник попытался провести, воспользовавшись его небрежностью.
– Хватит, хватит! – усмехнулся Фемистокл и вытянул руку, сдерживая возможную атаку.
Его противник был странно красный, все лицо и тело в прожилках, как будто с него содрали кожу, и выглядел каким-то опухшим.
– Я заплатил за полный бой, – уставившись на Кимона, недовольно сказал мужчина и стукнул друг о друга костяшками сжатых кулаков.
Фемистокл повернулся к нему, как будто Кимон внезапно исчез, и весь обратился во внимание:
– Что такое?
Кимон услышал резкость в его голосе, хотя краснокожий мужчина этого как будто не заметил.
– Я сказал, что заплатил за полный бой! – рявкнул он.
Фемистокл быстро шагнул вперед, и стало ясно, что раньше он только играл с противником или пытался научить его чему-то. Не теряя времени, он нанес прямой удар в корпус и добавил боковой, оглушив краснокожего. Тот поднял руки, и Фемистокл ударил его по ребрам, сначала с одной стороны, затем с другой. Противник застонал и попытаться защититься. Быстро и легко, словно танцуя, Фемистокл сбил его с толку и обрушил шквал прямых и боковых ударов, а потом отступил в сторону, позволив мужчине рухнуть на песок. Мгновение он лежал неподвижно, и Фемистокл подал знак помощникам перевернуть упавшего, чтобы он не задохнулся песком.
Довольный победой, герой Марафона едва заметно улыбнулся и протянул руки. Два раба быстро подошли к нему и принялись снимать обмотки.
Выйдя из бойцовского круга, Фемистокл протянул Кимону еще бледную ладонь и сказал:
– Мне нужно искупаться. Выглядишь усталым… Надеюсь, ты последовал моему совету и отдохнул.
– Я сплю несколько часов днем, – ответил Кимон. – Обойдусь без этого – главное, что иногда удается проспать всю ночь и целое утро.
– О боги, – застонал Фемистокл, – ты такой молодой. А я уже едва помню это… когда ничего не болело, когда сон можно было прогнать одним словом, когда ты мог пить всю ночь и бегать на следующий день!
– По-моему, ты вполне еще здоров… – сказал Кимон.
Насмешки в его словах Фемистокл не услышал. Но и понимания в них не было. Молодым не понять, что значит возраст, так было всегда.
– Раньше, Кимон, мне платили за такие вот бои. Шесть или восемь схваток за утро. Поверь, ты не знаешь усталости, пока не выйдешь на песчаный круг с каким-нибудь молодым щенком, свежим и голодным, после того, как сам уже провел с полдюжины схваток. В те годы этим я оплачивал учебу и еду.
Он прижал палец к носу и уныло поводил им взад-вперед.
– Мне так часто его ломали, что я сбился со счета, но оно того стоило.
– Но сейчас-то ты за это не платишь? – спросил Кимон.
– Мне нужно поддерживать себя в достойной форме. Если какому-то афинянину захочется попытать счастья и проверить себя за несколько драхм, я готов. Ты родился в богатой семье, Кимон. Я – нет. Возможно, именно поэтому я ценю те монеты, которые зарабатываю кулаками.
– А я ценю богатство моей семьи, – сказал Кимон, внезапно посерьезнев.
Они пересекли поле и добрались до берега ручья, протекавшего через гимнасий и служившего источником прохладной воды для всех них. В тот год воды было много, и Фемистокл ступил сначала на мраморную ступеньку и уже с нее спустился в воду.
На глазах у Кимона здоровяк наклонил голову, нырнул и вынырнул, отдуваясь и отплевываясь. Кимон смотрел на него и не знал, как быть. Рядом стояли рабы, держа наготове чистые одежды и полотенца. Кимон глянул через плечо и увидел, что недавний соперник Фемистокла поднялся и стоит, пошатываясь и сердито указывая в сторону победителя, явно недовольный тем, как с ним обошлись. Кимон ухмыльнулся. День был прекрасный. В голубом небе ласточки кружили высоко над полем. Повинуясь внезапному порыву, он разделся, сбросил сандалии и спустился в речку.
– А! Хорошо! – выдохнул Фемистокл. – Холод очищает кровь. То, что нужно для здоровья. Однажды я провел в реке чуть ли не весь день, проверяя, как долго смогу это выдержать. Мои ноги онемели, руки сморщились, как у старика, но зато потом кровь побежала бодрее. На следующий день я уже не чувствовал прежнего напряжения, в тело вернулась гибкость, хотя тебя это пока не волнует.
– Хочу спросить тебя… кое о чем важном, – сказал Кимон.
Он откинулся назад. Вода подступила к ключицам, а ноги вытянулись по покрывавшей мрамор шелковистой грязи, которую он чувствовал между пальцами. Солнце припекало, но зубы уже начали выбивать дробь.
Не отводя глаз от молодого человека, Фемистокл сделал жест рукой. Рабы собрали одежду и исчезли, оставив их одних.
– Я слишком стар, чтобы наставлять тебя, – сказал Фемистокл. – И предпочитаю любить женщин. Так что если…
– Дело в другом, – перебил его Кимон, понизив голос.
Фемистокл перестал улыбаться и, опершись локтем о мраморный выступ, погладил воду вытянутой рукой.
– Тогда в чем? Если не спросишь, я вряд ли смогу…
– Ты сказал, что я не должен убивать человека, который погубил моего отца.
Фемистокл начал что-то говорить, но Кимон остановил его, подняв ладонь:
– Я согласился с тобой и, как ты и велел, справился с этим.
Всего лишь через несколько дней это заявление прозвучало как гром среди ясного неба, но Фемистокл
