Рафаил Зотов - Два брата, или Москва в 1812 году
Я хотел начать обыкновенный разговор и не имел духа. В самом деле, это была бы самая горькая насмешка. Я молча сел подле нее и взял ее руку. Она опустила голову и не отнимала руки, которой трепет заставил и меня трепетать. Она первая нарушила красноречивое наше молчание.
– Вы, кажется, приехали не с добрыми вестями, – сказала она едва внятным голосом.
– Если б судьба исполняла все наши желания, то, может быть, мы были бы самые несчастные создания на свете…
– Вы говорите загадками… Скажите лучше прямо и откровенно: какую весть принесли вы?
Я колебался, я видел все ее страдание…
– Вы молчите, – продолжала она с горькою улыбкою… – О! это еще ужаснее! Послушайте. Я вам дам дружеский совет… Если вы поедете в армию, то, сражаясь с неприятелями, старайтесь убивать их с одного удара, но никогда не заставляйте страдать продолжительными мучениями. Это бесчеловечно.
Я не в силах был отвечать. Сердце мое разрывалось. Я принужден был схватиться за грудь свою, чтоб вздохнуть свободнее. Что-то тяжелое душило меня.
– Знаете ли, Вера Николаевна, – сказал я наконец, – что ваш совет похож на то самое, о чем вы говорили. Он не убивает, но я бы не желал и злейшим врагам моим того мучения, которое он заставляет испытывать…
– Это почему? – спросила она таким тоном, в котором слышна была насмешка и слезы. – Разве мужчины страдают когда-нибудь? Они – цари создания – сотворены с такою твердою душою и железною волею…
– Вы правы… состав их крепче, но зато если в грудь их заползла однажды змея, то никакие усилия не вырвут ее оттуда… А женщины пострадают и забудут.
– Вы разве испытали это? – с гордостью и насмешкою спросила она.
– Так говорят о них… О мужчинах же я испытал то, что говорю.
Печально посмотрела она на меня и покачала головою.
– Так вы едете? – спросила она после некоторого молчания.
– А если б я предоставил это на ваше решение, если б я потребовал от вас рокового совета, что бы вы сказали?
– Ответ не затруднителен… Если вас ничто не удерживает… с богом!
Она махнула рукой и отвернулась, чтоб скрыть свои слезы.
– Это жестоко! Вы очень хорошо знаете, что я… отдал бы жизнь свою, чтоб остаться… Но есть другие чувства, которые не согласны с волею сердца… Это чувство долга и чести…
– То есть славолюбие… Но разве вы не ощущали этой потребности, когда брат ваш уезжал в армию? Разве честолюбие не звало вас тогда на поле битвы?..
– Я не о том говорю, Вера Николаевна, и вы меня понимаете. Что мне слава и честолюбие?.. Не эти чувства гонят меня отсюда… Другие!.. И если я уеду, то не переживу своего мучения, но если останусь… то сделаюсь самым низким и презренным человеком… Вот ужасный выбор, который предстоит мне… Возьметесь ли вы решить его?
– Для этого мне надо бы было понять вас… А так как я не имею права на ваши тайны…
Она хотела уйти.
– Постойте, – вскричал я. – Положите руку на сердце, посмотрите мне в глаза и повторите, что вы не знаете моей тайны.
– Ради бога, пустите! Чего вы от меня хотите?
– Решения судьбы моей! Теперь не время притворяться. Мы оба стоим у бездны… Если я останусь, то мы оба упадем в нее… Если ж уеду, то, может быть, я один погибну.
– Один? – вскричала она, судорожно схватя мою руку. – Послушайте, если вы смеетесь надо мною, то это слишком жестоко… Если я не умела скрыть от вас своей несчастной тайны… то умертвите меня одним ударом, но не терзайте так бесчеловечно… Что я вам сделала, бедная девушка!..
Она зарыдала и бросилась ко мне на грудь. Крепко обхватил я ее, прижал к сердцу и осмелился напечатлеть поцелуй на щеке ее, орошенной слезами. Она не противилась и рыдала.
– Милый ангел мой! возьми, возьми меня и спаси, – сказал я в беспамятстве… – Пусть я погибну, но любовь твоя заменит мне все.
– Смерть… жизнь – все с тобою! – прошептала она и обвила свои руки около моей шеи.
– Теперь к ногам отца твоего!..
– Я здесь, я плачу от радости!
Мы вскрикнули и упали в объятия графа. Он давно уж вошел и безмолвно глядел на нас.
– Теперь я умру счастлив, – сказал он. – Все мои желания исполнились.
Он опять обнял нас и заплакал.
– Я ведь говорил тебе, Верочка, что он полюбит тебя, – продолжал отец.
Молча склонила она голову на грудь мою, схватила мою руку, и, прежде чем я мог опомниться, она тихо поцеловала ее. Это выражение страсти лишило меня почти рассудка. Я бросился к ногам ее, обнял ее колени и залился слезами.
Мало-помалу мы успокоились. Весь наш восторг, все очарование были только сновидением. Пора было проснуться.
– Злой человек! Вы теперь не уедете, – сказала Верочка.
Эти слова пробудили меня.
– Нет! Я должен ехать, – вскричал я. – Но не беспокойся, милый ангел мой, я не уеду, не соединив нашу участь неразрывною цепью… Я теперь принадлежу тебе, и все силы мира не разлучат нас… Но я должен ехать, чтоб увидеть брата… Против него я сделал проступок самый низкий и ужасный… Если он так же любит, как я… а иначе и нельзя тебя любить… О! как он будет страдать, как будет проклинать меня! Я все вынесу, потому что заслужил его гнев.
И отец одобрил мое намерение видеться с братом. «Лучше перенести его упреки лично, – сказал он, – нежели допустить, чтоб известие о вашей свадьбе дошло до него по городским слухам».
После долгого совещания согласились мы, чтоб граф тотчас же уехал в Москву, чтоб я вслед за ним отправился в армию, и чтоб заехал к нему в подмосковную, обвенчался там самым скромным образом и, пробыв не более трех дней, ехал в армию.
Вот до чего довела меня судьба… Что я сделал? Что будет со мною! Я не в состоянии ни о чем думать…
Я был у княгини и все ей открыл… Она взялась тотчас же выхлопотать отправление мое в армию. Приказала, однако, съездить к графине.
Я явился, и с первого взгляда на лицо мое она угадала мою тайну.
– Вы объяснились с вашей ледяной красавицей… Вы ее любите… Поздравляю! Когда же свадьба?
Я рассказал ей, что решился ехать в армию, чтоб уведомить брата о моем поступке.
– Какая глупая идея, – сказала она. – Что вы этим хотите сделать и доказать! Ваше раскаяние! Кто ж ему поверит? Вы украли у брата своего невесту, любовницу и хотите словами убедить его в своей невинности и в своем раскаянии. Это просто насмешка! Похититель сожалеет о своем поступке, спрятав наперед то, что он украл, и будучи уверен, что никто не может у него отнять этого сокровища!.. Какая тут логика! Это просто шалость школьника.
Я совершенно растерялся от слов графини и в извинение свое пробормотал ей, что и княгиня одобрила мой план.
– Да! потому что у ней такая же романическая голова, как у вас. Вы просто смешны. Пора вам выйти из ребят и при всяком деле думать о последствиях. К чему вас поведет поездка в армию? к преждевременной ссоре с братом и больше ничего. Вы дурно против него поступили, но ведь вы не можете этого поправить. К чему же, следственно, терзаться? Напишите ему просто обо всем. Если у него есть искра здравого рассудка, то он увидит, что если б не вы, то кто-нибудь другой отбил бы у него девушку, которая его не любит. Вы ее не обольщали, не уговаривали… Скорее она сама навязалась к вам на шею… Вы увлеклись молодостию и порывом чувств, взяли ее, женились, вот и все.
Я стоял перед графинею, как школьник. Что мне было отвечать на ее слова! Я не находил в голове моей никаких идей, чтоб опровергнуть их, хотя и чувствовал в глубине сердца совсем противное.
– Впрочем, подумайте, посоветуйтесь, – сказала графиня после некоторого молчания. – Поезжайте в Москву, женитесь, поезжайте в армию… Заезжайте ко мне, я вам дам рекомендательные письма… Попробуйте своего счастия на поле битвы… Я думаю, что эта война скоро кончится… Все европейские дворы хотят нас помирить с Портою; следственно, вы скоро воротитесь. Кампания не мешает молодому человеку… Она даст вам еще лучший ход по службе. Я все это предвидела и говорила княгине… Она дурно сделала, что ускорила развязку. Без нее вы бы не скоро еще догадались, что влюблены в Турову и что она вас без памяти любит…
Я поблагодарил графиню за ее ко мне милости и откланялся.
Через несколько дней.
Несчастия мои начинаются… Люди начинают вооружаться против меня. Это иначе и быть не может! Я до сих пор слишком был счастлив.
Вчера получил я приказание явиться к главнокомандующему в столице. Он объявил, что имеет приказание отправить меня в армию. Я удивился и сказал, что третьего дня подал об этом просьбу и не думал, чтоб резолюция так скоро вышла.
Возражать было нечего. Я отвечал, что через три дня явлюсь, и уехал. Тотчас же бросился к княгине, но ее не было дома. Прибежал потом к Турову и рассказал ему потихоньку, прося передать это Верочке со всевозможною осторожностью. Потом поехал опять к княгине. Опять сказали: нет.
Я поехал тотчас же к графине и ожидал там того же. Вышло напротив… Она приняла меня необыкновенно ласково.
