Нид Олов - Королева Жанна. Книги 1-3
Для них не было сомнения в том, что лейтенант погнал их, как простых смердов, единственно из желания выслужиться. Это было, разумеется, не так, но лейтенант Бразе ни за что не признался бы даже сам себе, зачем ему так не терпится попасть в замок.
В замок пришли на заре. Пока отворяли ворота и спускали мост, на двор вышел крайне удивленный капитан. Бразе велел подтянуться и парадным шагом провел свою колонну под аркой. Он был уверен, что его люди не подведут его, но все же оглянулся и ревниво осмотрел чеканные ряды. В душе его шевельнулось горделивое чувство командира — и тут он внезапно увидел королеву. Она стояла на маленьком балкончике над парадным входом. Она была свежа и прекрасна, она сама была как утренняя заря.
Бразе стиснул зубы до боли в висках, с машинной четкостью — раз-два — сделал ей военное приветствие и больше не смотрел на нее. Капитан крутил шляпой под балконом:
— Ваше Величество, вот лейтенант Бразе, я скромно полагаю, что он достоин награды за свою великолепную службу…
Стояла такая тишина, что все ясно слышали, как королева полушепотом произнесла:
— Я подумаю, капитан.
— Господин капитан, — железным голосом отчеканил Бразе, — я не хотел бы присваивать чужую честь. Господа мушкетеры единодушно выразили желание идти в замок пешим порядком, и я провел их. Они заслуживают награды, а не я.
Эта речь мигом вернула лейтенанту расположение его солдат. Капитан посмотрел было на балкон, но королева уже исчезла.
«Так и нужно», — подумал Бразе и обратился к капитану:
— Господа мушкетеры могут быть свободны?
— О да, мой друг, они заслужили отдых… Этот день — ваш…
Лейтенант повернулся к строю, оглядел его и произнес:
— Вольно! Вы свободны, господа.
Нет, положительно, на такого командира невозможно было сердиться. Мушкетеры разошлись по своим помещениям и завалились спать — после ночного похода сон был на редкость сладок. Только их командир не пошел спать. Прямо со двора он вышел за ворота и свернул к лесу.
Он шел, не останавливаясь, не замечая ничего кругом. Он боялся остановиться — кто знает, что случилось бы тогда.
Все же остановиться пришлось — он залетел в болото и начерпал воды в сапоги. Был ясный день, кругом царила первобытная тишина. Здесь можно было кричать во весь голос — все равно никто не услышит.
И он закричал.
— Королева! Я люблю тебя! Будь ты проклята!
Луна висела над замком, над лесом, над полями, над всеми миром. Все было сковано неподвижностью под этим нереальным, мертвым, отраженным светом. Даже время как будто остановилось.
Эту неподвижную гармонию нарушала одинокая фигурка, меряющая взад и вперед площадку восточной башни. Звякали шпоры. Но этот звук был так слаб, а фигурка так мала по сравнению с великой тишиной и неподвижностью мира, что их можно было не принимать в расчет.
Лейтенант Бразе нес ночной караул. Прошло сколько-то дней — он затруднился бы сказать, сколько именно. Он перестал замечать окружающее. Вся его жизнь свелась к механическому выполнению своих обязанностей — он топтался в привычном кругу, как слепая лошадь.
Он стал спокоен. Силы его души исчерпались до дна, и наступило оцепенение. В свободное от службы время он ничем не занимал ни ума, ни рук своих, ему все было безразлично — он только ходил. Не для того, чтобы привести в порядок свои мысли, — мыслей никаких не осталось; и не для того, чтобы заработать добрую усталость, — он и без того спал нормально, он ходил без всякой цели и смысла. Он привык ходить.
Вот и сейчас. Шесть шагов туда, поворот, шесть обратно, поворот, поворот, поворот… Глаза механически отмечают трещины в плитах, носки сапог, тусклый луч шпаги. Шесть шагов сюда, шесть обратно, и кругом ни единого звука, ни единого движения.
Вдруг до плиты, под ноги ему, с легким шорохом падает цветок. Белая роза.
Лейтенант Бразе, готовый сделать свой стотысячный шаг, замирает на одной ноге.
Нет, это не бред, не мираж. Цветок самый настоящий, совсем свежий, только что сорванный. Он на стебле с тремя листочками. Лейтенант Бразе осторожно поднимает его, нюхает. Самая настоящая роза.
Он вскидывает голову. Высоко над ним, в белой стране — маленькое окошечко, прикрытое снаружи ставнями. Кажется, они еще колеблются от движения руки.
Гигантский смычок ударил, прижался, пропилил по всем струнам выгоревшей души.
Лейтенант почувствовал вдруг такую слабость, что вынужден был прислониться к стене.
— Ну, — прошептал он задушенно, — что ты скажешь теперь?!
У него не было ни малейшего сомнения в том, чья рука бросила ему этот цветок.
— Значит, все было не напрасно? Значит, все это правда? Значит, она все-таки зовет меня?
Он держал цветок между ладонями, вдыхал его аромат, и этот аромат был невыдуманный, настоящий, и с каждым вдохом в него вливалась какая-то новая, сверхчеловеческая сила.
Теперь довольно. Он не жалкий человек, он — Бог И он должен действовать, как надлежит Богу.
Лейтенант Бразе приколол розу на свою форменную шляпу, поднял шпагу, воткнул ее между плитами и преклонил перед ней колено. Положив два пальца на лезвие, он торжественно произнес:
— Клянусь, что завтра же я приду к ней. Она хочет либо моей любви, либо моей жизни. Клянусь, что отдам ей то или другое, по ее выбору. Завтра же. Аминь.
Теперь он уже видел весь окружающий его мир, застывший в голубоватом лунном свете. Он был не таким, как полчаса назад. Он был прекрасен. Но еще прекраснее он должен будет стать завтра.
О, скорее бы, скорее бы завтра!
Три прыжка туда, три обратно, выпад прямой, выпад снизу, выпад сверху, обманный прием, скачок, поворот, поворот. Кругом никого не было — некому было принять его за сумасшедшего.
Ему положительно везло. Когда он сменился с караула и после короткого сна вышел на двор, его остановил капитан.
— Друг мой, не откажите в любезности передать государыне вот этот рапорт. Я мог бы сделать это сам, но мне хочется, чтобы вы почаще бывали на глазах королевы я не теряю надежды, что вы получите награду.
— О, благодарю вас! — вскричал Бразе с такой непосредственностью, что капитан растрогался.
— Вы славный юноша и отличный офицер, — ласково сказал он. — Пусть меня высекут женщины, если вы не пойдете далеко. Ступайте же, государыня катается в парке.
Лейтенант полетел как на крыльях. В парке, примыкавшем к северо-восточному крылу замка, он сразу же увидел королеву в конце одной из аллей. В этом году она не надевала мальчишеского костюма и сидела на лошади бочком, по-дамски. Справа и слева от нее были Вильбуа и Лианкар.
Он смело пошел им навстречу. Она была окружена его соперниками, к которым он так долго и мучительно ревновал ее. Сейчас он если и испытывал к ним какие-то чувства, то только снисходительное сочувствие: они были придворные, а он был — Бог.
Не доходя нескольких шагов, он остановился, снял шляпу и отвесил придворный поклон. Он повернул шляпу так, чтобы роза была отчетливо видна — белый увядающий цветок на фоне красного фетра.
— Что за вольности, лейтенант? — резко сказал герцог Марвы, указывая на розу пальцем.
— Ваше сиятельство, — отчеканил лейтенант, глядя в глаза Лианкару, — этот цветок подарен мне любимой женщиной.
— Оставьте, герцог, — прозвучала небесная музыка, — влюбленных не судят.
Лейтенант в упор посмотрел на нее. Все было правда.
— Ваше Величество, — сказал он с расстановкой, — господин капитан поручил мне передать вам этот рапорт.
Он не спускал с нее глаз и увидел, что она поняла его. Она взяла бумагу и сунула в раструб перчатки.
Это было дерзко, но вполне достойно Бога. В рапорт капитана была вложена записка, где стояло всего пять слов.
«Жанна, я люблю тебя. Приказывай»
Сон наяву продолжался Перед вечером лейтенанта остановила шустрая быстроглазая фрейлина с лисьим профилем.
— Это ответ на рапорт капитана де Милье. Государыня поручает вам передать его. — И она протянула ему пакет с пятью красными королевскими печатями.
Сунув пакет за пазуху, лейтенант Бразе ровным шагом прошел к себе, заперся и бестрепетной рукой сломал все печати. Это был ответ ему, а не капитану де Милье. Из пакета выпал листок плотной бумаги с дрожащими строчками:
«Алеандро, мука моя!
Люблю тебя без памяти. Сегодня ночью, в одиннадцать часов, подойти к глухой стенке во внутреннем саду, ты должен знать ее, она завешена плющом. Под плющом есть небольшая дверца, войди в нее, она будет открыта для тебя».
Глава XX
СТРАДАНИЯ ЖЕНЩИНЫ
Motto:
Мой ад везде, и я всегда в аду.
Кристофер МарлоИ плечи, и завитки, и шейка, и все ее — могло принадлежать ему. Но для того, чтобы все это принадлежало ему, нужна была сила. Прежде всего, сила рук, чтобы она не вырвалась, и затем сила слова, чтобы убедить ее, что это хорошо, что так и надо и что иначе и быть не может.
