Наоми Френкель - Дети
– Я могу подвезти тебя в город, – говорит она приятным тоном госпожи.
– Ты тоже едешь в город?
Она хорошо уловила тональность его голоса, в котором слышны хриплые нотки, голос, как и руки его, шершавый, полный страсти, как и голос Эмиля. Лицо ее словно окаменело, но глаза беспокойны. В них страх, и они стараются избегать его взгляда, который преследует ее неотрывно.
– Ты едешь к Эмилю Рифке, – говорит он, чувствуя ее слабость.
Она смотрит на него, как будто он бес, который хочет втянуть ее в игру на везение, заранее уверенный в своем выигрыше. Его шершавые руки поигрывают серебряным кольцом, соскользнувшим с салфетки, словно печатью, которая закрепит ее проигрыш. Покручивает кольцом. Оно ударяется о блюдце, издает звук.
– Да, – испуганно говорит Эдит, – я еду на свидание в тюрьму.
– Эмиль Рифке – нацист, – говорит он жестким голосом.
– А может быть и нет! – вскрикивает она.
– Да! Ты, как и я, знаешь, что все, написанное о нем в газетах в последние недели, абсолютная глупость. Эмиль – нацист.
– Да, нацист... – признается она как тяжком допросе.
– Ты не хочешь, чтобы этот секрет открылся тем, кого очень интересуют политические взгляды офицера полиции.
– Не хочу.
– Зачем ты хранишь его тайну?
На ее застывшем бледном лице бегают лишь глаза под опущенными ресницами, легкая дрожь время от времени возникает на ее губах.
– Ты боишься Эмиля, Эдит?
– Нет, – сопротивляется она, – я не нарушаю свои обещания.
Теперь она смотрит на него открытыми гневными глазами. Ей не по себе от того, что она сдалась и раскрыла свою тайну. Неожиданно, она посмотрела на Эмиля умоляющими глазами.
– Я не в силах оставить его на произвол судьбы. Он ведь был моим женихом.
Он вспоминает, как говорил Герде: «Любовь это талант души, как и любой талант. В нем скрыты большие силы, если только захочешь их раскрыть».
Он прикрывает одной рукой глаза, как бы желая стереть облик Герды... – Сила любви... – Пальцами трет веки.
– Не тревожься, Эдит, – он смотрит на нее, – я сохраню твою тайну.
Она благодарит его улыбкой. Он берет салфетку из ее рук, складывает, бросает в сторону и накрывает своей рукой ее руку. Медленно успокаивается испуганная ее рука.
– Если захочешь, Эдит, я могу сопровождать тебя в тюрьму. Подожду у ворот, пока ты вернешься. Может, у тебя возникнет нужда в близком человеке.
– А твой суд?
– Я сам себе и своим поступкам хозяин.
– Нет. Не нужно меня сопровождать. Эту дорогу к Эмилю я должна проделать сама, – поднимается со стула, скользит рукой по светящемуся шелку халата, расправляет все его тяжелые складки, он улыбается движениям ее рук, и чувствует себя стариком, наслаждающимся видом красивой девочки.
– Пойду, подготовлюсь к дороге.
– Я подожду тебя в передней.
На пороге она останавливается и указывает пальцем вверх:
– Дед поет.
Смеется. И он смеется, хотя и не знает, кому предназначена ее улыбка.
– Германия, Германия, превыше всего, – напевает дед германский гимн, набирая энергию, которая вот-вот вырвется наружу.
Словно над всей вселенной, возвышается голос деда из ванной, и эхо его раздается в пространстве всего дома. Всегда перед каким-то большим делом, он набирается сил и решительности. Сегодня дед должен привести в дом новую повариху, красивую и молодую. И уже встает в его воображении шеренга красивых девиц, ожидающих его в гостиной, и все хотят служить у деда. Пение деда будит весь дом, и вот уже Бумба стучит в дверь ванной.
– Уже пришли? – спрашивает дед, встречая сухим недовольным кашлем проскользнувшего в ванную внука. Дед прикладывает палец ко рту, намекая Бумбе, чтобы тот вообще не открывал рта, намыливает лицо и острой бритвой проводит по щекам. Для облегченья бритья он оттягивает усы в разные стороны и кривит лицо. Бумба смеется, глядя на эти гримасы.
– Дед, мальчиком ты не любил купаться, как сейчас?
– Иногда. Дети иногда не любили купаться. Теперь они это очень любят.
– Но иногда нет, – упрямится Бумба.
– Иногда нет, – соглашается дед.
– А ты всегда убегал.
– Не всегда.
– Всегда! – сердится Бумба. – Твоя няня Котка должна была метаться и искать тебя часами, чтобы загнать в ванну. Разве не так, дед?
– Ш-ш-ш, – бритва снова скребет вторую намыленную щеку деда, и снова он тянет вверх и вбок огромные свои усы и кривит рот.
– Дед, – возобновляет Бумба беседу после нескольких минут терпеливого молчания, – спой мне песенку Котки, которую она пела тебе в ванной.
– Выйди сейчас отсюда! – приказывает дед. – Нет у меня сейчас свободного времени петь для тебя песни.
Но Бумба не пугается строгого голоса деда. С того времени, как умер отец, дед не сердился на внуков.
– Песню Котки, дед, песню Котки!
– Выйди сейчас же отсюда. Немедленно. Я хочу искупаться в ванне.
– Если споешь, я тут же уберусь.
Дед протягивает Бумбе руку, и они скрепляют соглашение рукопожатием. Сидит дед рядом с внуком и поет:
Маленький Яков идет в страну чудес,Стадо коров он гонит по дороге в лес.Не вернется он оттуда. Братья и сестры гурьбойВ лес пошли просить: – Маленький Яков,Ну же, вернись домой!
Поет дед песенки Котки ее голосом, вот, заблудился в темном лесу, поднимается в горы, спускается в долины, блуждает в пещерах, ищет везде исчезнувшего маленького Якова. Котка в полном отчаянии продолжает петь:
Маленький Яков, куда ты исчез?Им отвечает беспутный бес:«Будет он беспутный такой,Увенчан короной золотой,Домик построю ему лубяной».– Маленький Яков, быстро домой!
– Быс-с-стро! – сердится Котка, с трудом переставляя опухшие от ходьбы ноги после долгих поисков в темном лесу маленького рыжего деда Якова, который удрал от ванны. «Быссс!» – задыхается ватага беспутных бесов, высунув длинные огненные языки между деревьями леса. Маленький рыжий Бумба ужасно счастлив, просит в душе своей, чтобы Котка не нашла маленького деда Якова.
– Быс-ст-ро! – прерывает дед длинную и красивую песню Котки. – Иди и скажи Фриде, чтобы она приготовила мне завтрак. Я сейчас же приду.
С приходом деда чайная комнатка наполняется густым ароматом духов. Фрида ставит перед дедом полную тарелку и говорит с некоторой травмой в голосе:
– Скоро уже десять, уважаемый господин.
– Но никто же еще не пришел?
– Еще нет.
– Придут.
– Или да, или нет, – смотрит Фрида сомневающимся взглядом на сугробы снега в саду, которые, еще немного, погребут под собой, деревья, дом и все комнаты в нем.
– Может садовник расчистит хотя бы главную дорогу, – говорит дед.
– Что вы, господин, ревматизм в такие дни не дает ему разогнуться.
Одна и та же мысль беспокоит деда и Фриду: надо привести молодого сильного рабочего, чтобы он очистил тропинки и дорожки от снега, исправил бы несколько ослабевшие черепицы на крыше, уничтожил бы крыс, которые расплодились в подвале. Много признаков запущенности обнаружилось в доме в последнее время, и старый садовник не в силах все это исправить. Но никто в доме не подумает привести молодого сильного работника, ибо с его появлением старый садовник может почувствовать себя ненужным дармоедом. Можно немного и пострадать, но не огорчать любимого старика-садовника, который в этот миг входит в чайную комнату. Но дед даже намеком не напоминает ему о сугробах снега в саду.
– Садись с нами за стол и выпей чашку доброго кофе.
Тишина воцаряется в комнатке. Даже Бумба молчит, лишь нетерпеливо болтает ногами под столом. Тишина ожидания звонка в дверь, шеренги девиц, желающих служить деду. Но ни звука, ни звонка, ни голоса. Только кукушка выпрыгивает из настенных часов, возвещая половину одиннадцатого.
– Очевидно, – говорит дед садовнику, – нет людей, особенно горящих желанием работать, несмотря на то, что утром и вечером объявляют о том, что число безработных растет со дня на день. Верно, много мест для молодых поварих.
– Нет, – отвечает старый садовник, – безработица велика во всех отраслях, и среди мужчин и среди женщин, но... – и словно закусил губу, замолк. Глаза его бродят по комнате. И не успевает дед потребовать от садовника завершить фразу, как взгляд того останавливается на гонге, и он испуганно говорит:
– Что случилось с гонгом? Только вчера я его начистил, что не особенно трудно.
Отпечаток пятерни Эрвина видны на гонге, но никто его не подозревает.
– Это, верно, пальцы Иоанны, – восклицает Бумба.
– Ничего особенного, – смягчает дед вечные претензии Бумбы к Иоанне, – гонг для того и приобретен, чтобы развлекать детей, – и уже собирается продолжить разговор, как раздается громкий звонок. Бумба и Фрида вскакивают со стульев.
– Письмо-экспресс, – врывается Бумба в комнату.
– Герман, – серится дед, – этот человек просто не знает, когда писать.
Итак, письмо от дяди Германа, хозяина семейного дворца на холме в Силезии. Все свои письма дядя посылает только заказными, хотя в его письмах всего-то и говорится о хорошем здоровье семьи и об успешном бизнесе в Силезии. И он надеется то же самое услышать о семье деда в столице, и никогда не забывает добавить, что дождь или снег падает на крышу их почтенного семейного дворца, или так жарко, что от этого нет спасения даже в самых прохладных уголках дворца. Никогда не полагается дядя Герман на обычную почту, которой пользуются все граждане. И так каждому почтовому чиновнику известно, что автор этих писем не обычный человек.
