Константин Бадигин - Кораблекрушение у острова Надежды
— Иди, царица, — отозвался Михайла Нагой, захмелевший больше всех. — Иди, матушка. Мы и без тебя все пообсудим.
Багровое лицо тучного Михайлы Нагого сделалось влажным, от духоты он расстегнул кафтан. Нравом Михайла горделив и неистов, спуску никому не давал, а племянника своего царевича Дмитрия любил и жалел.
Проводив царицу, немного помолчали. Андрей Шуйский долил в кубок красного душистого вина.
— Скоро блаженному царю Федору конец, — сказал он, стукнув серебряным кубком об стол. — Немного ждать осталось. У нас все готово. Кремль захватим, все царское семейство — в монастырь на постриг: царя, царицу и Бориску Годунова. Пусть вместе наши грехи замаливают…
— Царь-то Федор Иванович давно в монастырь просится, — вступил Михайла Нагой, вытирая полотенцем пот. — А ты, князь, нонешнего медку попробуй, свяченый медок-то.
— Вам, Нагим, — словно не замечая опьяневшего Михайлы, продолжал Шуйский, — мы знак подадим. Коли от нас человек прискачет и привезет икону святого Сергия, немедля выезжайте с царевичем Дмитрием в Сергиев монастырь на молебствие. Народу поболе с собой берите. Там будут ждать наши люди. А потом и во дворец кремлевский. Вся Москва выйдет царевича Дмитрия встречать. Все церкви в колокола ударят.
— А дальше как?
— Дальше… Повенчаем на царство Дмитрия.
— А дальше?
Андрей Иванович Шуйский с удивлением посмотрел на Михайлу Нагого:
— Что ж дальше ты хочешь?
— Царевич Дмитрий не велик еще, царских дел не разумеет. Я про то говорю, что за него решать все дела будут только Нагие и Шуйские. Остальных от престола вон.
— Больше некому, — отозвался Шуйский. — После царя Ивана родов крепких не осталось. Ежели будем друг другу верность блюсти, нас никто не осилит. От Шуйских князь Иван Петрович в совет, а от Нагих? — Андрей Иванович посмотрел на братьев.
— Михайлу хотим, — сказал Григорий Федорович.
— Пусть так.
Братья Нагие и Шуйский выпили еще по большой чаре. Побратались. Отломили по большому куску сотового меда.
— Вас, Нагих, — Шуйский строго посмотрел на братьев, — Бориска хочет в дальние места услать. А царицу Марью Федоровну в монастырь. И царевича Дмитрия он не пожалеет.
Григорий Нагой вынул изо рта обсосанный воск и осторожно положил на стол.
— Знамо, не пожалеет, — сказал он, вытирая сладкие усы.
— Одного он ныне боится — московских купцов. За купцами чернь стоит, — продолжал Шуйский.
— Зачем купцы Бориску не любят? — полюбопытствовал Андрей Нагой.
— Хочет правитель всю торговлю на Москве и других городах агличанам отдать беспошлинно, а своим гостям и купцам пошлину против прежнего увеличит. Наши русские купцы оттого в разор пойдут. Аглицкая королева рада-радешенька, что ни год к Бориске послов засылает и все кланяется и благодарит.
— Вот задача! — воскликнул Михайла. — А Бориске-то какой прок, ежели всю торговлю беспошлинно агличанам отдать?
— Почет ему большой от аглицкой королевы. Уж как она его не величает! И дьяки всё на боярской думе вычитывают. Как-то и кузеном его любимым назвала. И деньги, само собой, и поминки.
Братьев Нагих очень заинтересовал рассказ князя Шуйского.
— Прознали все-таки московские купцы про Борискину хитрость. Нашелся, видать, хороший человек.
— Ежели бы мы, князья Шуйские, о том не рассказали, не узнать бы купцам. Бориска свои дела в великой тайне хранит.
— Бориска прятал, а вы, Шуйские, всё наружу. — Михайла Нагой расхохотался. — Так ему и надоть.
Разговор был долгий. Все приходилось обдумать и решить. Дело затевалось великое и страшное. Совсем не просто свести с престола и постричь в монастырь царя, хотя и тихого, как Федор. Большой грех так поступать с помазанником божьим. Но если другого выхода нет? Если царский шурин Борис Годунов грозит извести и Шуйских и Нагих?!
Пресмыкаясь перед царем Иваном Васильевичем Грозным, князья Шуйские сохранили себя от уничтожения и дождались вожделенного часа. Но когда дорога к власти открылась перед ними, ее заступил царский шурин Борис Годунов.
Дороги князей Шуйских и бояр Годуновых скрестились. Уступать добром никто не собирался.
Во дворце все спали. Никто не заметил царевичеву мамку Василису, спустившуюся из верхних покоев… Прижав ухо к неплотно прикрытой двери, она долго прислушивалась, стараясь запомнить доносившиеся до нее слова.
Дождавшись ночи, из города Углича ускакал в Москву князь Андрей Иванович Шуйский. У земляного вала он встретился с бывшим оружничим царя Ивана, а ныне опальным воеводой Нижнего Новгорода Богданом Бельским. Они разъехались, не узнав друг друга в темноте. И тот и другой поглубже надвинули шапки на глаза и отвернулись.
С тех пор как в Угличе поселился царевич Дмитрий, город сделался как бы заклятым местом. В Москве вокруг имени царевича Дмитрия плелись тайные козни и составлялись заговоры. Углич был связан невидимыми нитями со многими вельможными лицами русского государства. Здесь скрещивались могучие силы. В самом городе и в посаде не одна сотня глаз следила за всеми, кто приезжал в Углич, и уезжал из него. Особенно тщательно следили за теми, кто посещал дворец или сносился со слугами царевича. О всех, кто бывал в Угличе, тайные осведомители немедленно давали знать своим хозяевам.
Не мудрено, что путники, въезжавшие в город и выезжавшие из города, старались скрыть свое лицо, чтобы не быть узнанными.
В то время, когда князь Андрей Шуйский скакал к Москве, Богдан Бельский въехал в Угличский кремль. У ворот он соскочил с лошади, передал сторожу повод и в придачу несколько мелких монет. Он отыскал во дворце маленькую дубовую дверь, ведущую в покои вдовой царицы, открыл ее своим ключом и по узкой лестнице поднялся наверх.
Стараясь не шуметь, Богдан Бельский взошел на верхний этаж и легонько постучал в низкую дверь, ведущую в переднюю царицыной опочивальни. Дверь сразу же открылась, и царица Марья, с нетерпением ожидавшая своего возлюбленного, бросилась ему на шею.
— Светик мой, солнышко красное, — приговаривала царица, целуя Бельского и плача от радости, — заждалась я! Горе с тобой, беда без тебя.
Она приняла из рук милого опашень и шапку и повесила на деревянный крюк, торчавший в стене.
Обнявшись, они прошли в опочивальню и сели на низкую, обитую бархатом скамейку. Здесь все было давно знакомо Бельскому: сводчатый потолок и теплый деревянный пол, выложенный елочкой.
Богдан Яковлевич посмотрел на царицу: кругла, румяна, бела. Пунцовые губы, золотые волосы. Царь Иван Васильевич Грозный плохих и некрасивых в жены не брал. Бельский не удержался и опять стал обнимать и целовать Марью Федоровну.
— В Москве скоро будем, Машенька, — сказал он, отдышавшись. — Яблочко мое наливчатое, ягодка ты красная!
— Братья ждут тебя, Богданушка. Внизу сидят.
— Успею, Машенька, дай на тебя наглядеться.
Бельский ушел от царицы не скоро. Спустился он в средний этаж. Потолки здесь были деревянные, а пол кирпичный. Узкая горница шла по длине всего дворца. С одной стороны находилось большое окно со свинцовыми переплетами, а с другой — высокая, под потолок, изразцовая печь, разрисованная синими птицами.
В горнице горели две толстые восковые свечи в серебряных высоких подсвечниках, стоящих на полу. На окна надвинулась темень, время было близко к полуночи.
Бельский толкнул первую дверь направо. Нагнув голову, он вошел в небольшую горницу, где по утрам царевича Дмитрия обучал грамоте дворцовый аптекарь-ливонец.
Топилась широкая печь с железной заслонкой. Печь недавно разожгли, и она еще дымила. Горящие дрова давали слабый отблеск.
Печь топилась не потому, что было холодно, а потому, что потребовал кудесник Ондрюшка Мочалов. Сегодня братья Нагие, озабоченные предстоящими делами, хотели спросить, что их ждет впереди.
Семейство Нагих уверовало в чудодейственную силу Ондрюшки после исцеления брата Григория. Два года назад Григорий купался весной в реке, простудился и слег в постель. Несколько дней лежал в беспамятстве. Немец, дворцовый лекарь, признал больного безнадежным. Позвали Ондрюшку. Кудесник пощупал, потрогал. «Будет мужик жить еще сорок лет», — сказал он весело. Ондрюшка принес из дому горшок со сладковатым питьем, нагрел его и заставил больного пить горячим.
Вот и сейчас Ондрюшка в черной монашеской рясе поставил в печь горшок с пахучими сухими травами и кореньями. Вода в горшке бурлила и пенилась, распространяя резкий, неприятный запах.
Ондрюшка был очень наблюдательным и мудрым человеком. Он внимательно прислушивался к разговорам царевичевых слуг и посадских мужиков. Он часто посещал торги на городской площади, куда съезжались люди со всех сторон. Услышанное и увиденное запоминал и строил свои домыслы, иногда очень и очень близкие к истине. Перед братьями Нагими, в общем-то людьми ограниченными, он выдавал себя то за дурачка-юродивого, то за ведуна-кудесника, умеющего предсказывать будущее. Он был великий умелец придавать лицу покойника утешительное выражение. А вообще-то Ондрюшка добрый человек, всегда готовый помочь чужому горю.
