Валентин Гнатюк - Святослав. Хазария
Гарольд, проезжая с дружинниками по Торжищу, увидел столпотворение. Остановившись, послушал песню, а потом решительно направил коня к Бояну, раздавая по пути тычки и повелевая разойтись.
– Ты почто, старик, людей мутишь? – остановился он перед Бояном. – Почто свару раздуваешь? Или указ княжеский тебе неведом?
Боян медленно повернул голову:
– Кто ты есть, что так дерзко глаголишь старшему? Аз есмь слеп и не вижу тебя…
– Я Гарольд, начальник киевский!
– А я думал, начальник у нас Святослав. А днесь, значит, не тот, кто в поле, а кто на задах, командует…
В толпе раздались смешки. Лицо Гарольда стало наливаться яростью.
– Да как ты смеешь, старик, такие речи вести? – прошипел он. Потом оглянулся на охрану и ткнул кнутом в направлении гусляра. – Возьмите его!
Дружинники начали спешиваться, но как-то неуверенно и неохотно.
– Не смей трогать Бояна! – раздался громкий уверенный глас.
– Кто там ещё в темницу хочет? – грозно повысил голос Гарольд, оглядывая толпу.
Народ слегка расступился, и вперёд выступил пожилой, но крепкий муж в небогатой одежде с волховскими знаками на груди. Гарольд узнал в нём Избора-кудесника, зачинщика прошлой смуты, которого так и не изловили тогда. Вот и сидел бы в своём лесу, так нет, опять в Киев явился, да ещё и речи какие ведёт!
– Не тронь Бояна, – повторил волхв, – поскольку он – Велесов внук. Все его тут знают и почитают. А тронешь – восстанет народ, прольётся кровь. А ты ведь поставлен князем лад меж людьми беречь.
Волхв говорил ясно и чётко, глядел таким чистым пронзительным взором и такая сила была в его словах, что казалось, всё его существо было пронизано той силой и уверенностью в своей правоте. И Гарольд, и дружинники видели и чувствовали, что весь люд – на стороне волхва.
Свенельдич, уже поднявший было перст, чтобы указать на кудесника и повелеть схватить его, так и не смог решиться. Да и охрана стояла, переминаясь с ноги на ногу. Сильно было в русских людях почтение к старшим, особенно к кудесникам и боянам.
Наконец Гарольд махнул рукой дружинникам, буркнул «Разойдись!» и поехал прочь.
Но слова Бояна и пронзительный взор волхва накрепко засели в сердце начальника Киевской стражи, и в который раз занозой засвербел вопрос: а правильно ли он сделал, обратившись к греческой вере? Он ведь из рода свеев, которые всегда почитали Одина, а славяне именуют его Перуном. И отец его Свенельд при князе служит славянским богам. Не поспешил ли он, поддавшись уговорам княгини?
С мрачным челом вошёл он вечером в княжеский терем.
– Здрава будь, мать-княгиня!
– И ты здравствуй, Григорий! Что скажешь? Всё ещё мутится народ в Киеве?
Гарольд помялся, не зная, с чего начать.
– Думаю, мать Ольга, нельзя так сразу веру народную отменить. Видел я днесь на Торжище волхва Избора, хотел в железо взять, да не поднялась рука, – великая сила в нём, и люди все его слушают.
– Сыне мой наречённый Григорий! – всплеснула руками Ольга. – Это бесы тебя прельстили и ослепили твои очи! Не верь волхвам, а моли Бога, чтоб дал тебе ангела-хранителя и помог осилить дьявольское прельщение!
– А разве не прав Боян, что византийцы посеребрили и позолотили жидовско-хазарского Яхве и нам, как новую веру, дали?
– О чём речёшь ты, чадо моё? – воскликнула Ольга. – Как можешь такое помыслить!
– Смутился я духом, – признался Гарольд. – Не взыщи, мать-княгиня, пошли кого другого, а я не могу трогать волхвов и боянов…
Ольга вспылила было, но потом одумалась.
– Послушай, Григорий, сходи-ка к отцу Алексису, поговори с ним о том, что тревожит, исповедайся… – предложила она.
Гарольд, выйдя на крыльцо, увидел, что в греческой церквушке горит огонь и, поразмыслив, направил туда свои стопы.
Увидев киевского начальника и крестника княгини, отец Алексис весьма обрадовался. Но чело Гарольда было суровым.
– Ответь мне, отче, по совести, правда ли, что христианский бог пошёл от хазарского Яхве?
– Прежде всего, сыне мой, Яхве был богом древних иудеев – Цебаотом, а хазары не так давно приняли иудейскую веру. Мы же называем Его Саваофом. Христос – сын Его от земной девы Марии, на которую снизошёл Святой Дух. И мы, христиане, чтим Иисуса Христа и говорим, что он един есть и троичен в лицах. Первый – Бог Отец, Саваоф, второй – сын Божий Иисус Христос, а третий – Дух Святой… Ты приди завтра, будет праздник и таинство причастия. Исповедуешься, в грехах покаешься, вкусишь тела и крови Христовой, облегчишь душу…
Много ещё чего пояснял отец Алексис, но Гарольд вышел от него в ещё большем смятении. Постояв немного, он вскочил на коня и поскакал к жидовской окраине.
Высокий нескладный жидовин кинулся открывать загрохотавшую под мощными ударами дверь. Увидев начальника Киевской стражи, он затрясся от страха.
– Просим, просим, входи, вельмипочтенный княже… – торопливо забормотал он. – Прощения просим за беспорядок, мы люди бедные… – повторял он, угодливо кланяясь.
– Я не князь, а простой дружинник, – прервал его Гарольд, поморщившись от застойного, несвежего духа из жилья. – Выйди-ка сюда, на свежий воздух. Ответь мне, верно ли, – спросил Гарольд, когда жид вышел, – что Яхве-Саваоф – ваш бог?
– Верно, господин.
– А что вы думаете про христиан?
Жидовин помялся.
– Что сказать, господин. И Бога, и Писание – то всё христиане у нас переняли и кое-что своё дописали. А наша вера – она самая древняя, от самого сотворения мира…
– А вы признаёте Христа за бога?
Жидовин опять замешкался.
– Ну? – рыкнул Гарольд.
Жид ещё сильнее затрясся и выдавил:
– Нет, господин…
Гарольд дал жиду серебряную копейку, опять вскочил на коня и помчался по пустынным ночным улицам. Вскоре его взору предстала Перунова гора с Капищем. Неугасимый огонь, пылавший наверху, бросал в чёрные небеса огненные искры и освещал сидящего подле на колоде мужа. То был Наместник Великого Могуна.
Оставив коня внизу, Гарольд взошёл на холм, сел подле наместника.
– Скажи, отче, что есть славянский Триглав?
Волхв не удивился вопросу и спокойно ответил:
– Триглав – Великий Бог, Он един и троичен в лицах. Первый лик – Сварог – Дед Божий, Зиждитель мира и Отец всего сущего. Он создал Явь из Нави по закону Прави. Он – Род-Прародитель всех людей и богов, источник вечной непреходящей Жизни.
Второй лик – Перун. Он движет колёса Яви, колёса Жизни. Он даёт людям умозрение всех вещей, понимание Божьих промыслов, владение сокровенным. Перун – бог Прави – основного закона Бытия, и он ведёт нас по её стезе. Потому мы, славяне, называемся православными, что издревле славим Правь Даждьбожью, а если надо, вместе с Перуном встаём на её защиту.
Третий лик – Световид, который также проявляется в Даждьбоге, Яре, Хорсе, Сурожи, Купале и прочих богах Света. Это боги Прави и Яви, держатели звёзд и небес, земли и солнца, хранители Света и Жизни, податели благ.
– Так ежели славяне Триглава ведают, что нового христиане имеют в Троице? – опять спросил Гарольд.
– А ничего, сыне, – так же спокойно отвечал Наместник. – В их древних писаниях ничего о ней не говорилось, да и нынче никто из священников ничего толком про Троицу не расскажет. Знают только, что в ней – великая тайна, к пониманию которой они ещё не приблизились. Потому как тайна Триглава Великого только нам, славяно-арийским волхвам, ведома. Вот и выходит, что христиане у жидов – Яхве, а у нас – Триглава украли. Хитрые греки его посеребрили-позлатили и выдают за новую веру, намереваясь тем блеском да роскошью прельстить простодушный люд.
– Они рекут, что славяне многобожцы, а христиане – единобожцы.
– Как же – единобожцы? – возразил Наместник Могуна. – Сами ведь говорят, что их бог един, но в трёх ликах. А ежели три лица, то и три головы, и три тела быть должно! А куда они Матерь Божью дели? А святых с пророками? Они ведь всем им молятся, как и мы Триглавам Великим и Малым. Все наши боги суть – Сварог, который един и многообразен. Сварог есть неисчислимое множество проявлений в виде Великих и Малых Триглавов – от Сварги небесной до Листвича-Травича-Стеблича. Зачем нам, славянам, ходить к дальнему морю воды напиться, ежели у наших ног течёт чистый родник православной Пращурской веры?
Гарольд долго сидел в задумчивости.
– Правду речёшь, отче, – сказал он наконец. – Все слова твои – правда. Окрестился я по настоянию Ольги и с тех пор пребываю в смущении духа. Нынче в беседе с Алексисом ясно понял, что не по нутру мне питаться плотью и кровью ни божеской, ни человеческой. Как можно вкушать бога, как овна, даже мысленно?! Это же людоедство получается? – вопросительно обратился он к кудеснику.
– Слыхивал я, что в дальних странах, где пищи мало, в древних племенах пустынь, где начатки сей веры зарождались, люди и вправду ели людей. И это обычным делом было, да только для нас оно дико. Потому и не лежит твоя душа к сему таинству, – отвечал Наместник.
