Юрий Галинский - Лихолетье Руси. Сбросить проклятое Иго!
Дел и впрямь было невпроворот. Тяжкие, смутные годы стали уделом Москвы после Тохтамышева нашествия. Через год великий князь Тверской Михаил Александрович вместе с сыном своим тайно отъехал в Сарай. Поспешил не просто на поклон в Орду к великому хану, а за ярлыком на великое княжение Владимирское. На все пошел, даже холопом Тохтамышевым себя признал, лишь бы договор 1375 года о главенстве Москвы над Тверью порушить. И снова началась длившаяся уже полвека тяжба за Владимир, за то, кому быть первым на Руси.
Зашевелился и великий князь Рязанский Олег Иванович. Ему рука Москвы тоже была в тягость. Злопамятный и мстительный, он не мог простить Дмитрию Ивановичу поход на Рязань в 1382 году. Тогда после ухода вражеских полчищ из разрушенного и сожженного своего стольного града московские полки прошлись по земле рязанской огнем и мечом — «отблагодарили» за помощь, которую Олег оказал Орде во время нашествия. Пока Москва с Тверью за Владимирский великокняжий стол боролись, рязанцы изгоном напали на Коломну, полонили наместника князя Московского, бояр и других знатных людей, ограбили монастыри, церкви, боярские и купеческие дворы. Привыкшие побеждать в войнах с рязанцами в последнее время, москвичи выступили против Олега с малой силой и были разбиты. Пришлось самому преподобному Сергию Радонежскому отправиться к Олегу, чтобы примирить Москву с Рязанью.
Господин Великий Новгород тоже проявил непокорность, новгородские лихие люди, ушкуйники, совершили разбойничьи набеги на Кострому и Нижний Новгород. Новгородские бояре отказались дать серебро для уплаты дани-выкупа Орде. Довелось московским полкам утихомиривать строптивых новгородцев.
Воспользовавшись тем, что Москва осталась в одиночестве и вынуждена была бороться с тверскими, рязанскими, новгородскими недругами, Тохтамыш снова наложил на Русь тяжелую дань. Мало того, он потребовал прислать в Сарай заложником наследника великого князя Московского Дмитрия Ивановича — его сына Василия.
Так в тревогах, трудах и волнениях лето сменяло зиму, зима — лето. Дмитрий Иванович, не вступая в открытое противоборство с усилившейся при хане Тохтамыше Золотой Ордой, искал другие пути, чтобы выстоять, чтобы снова утвердить главенство Москвы на Руси и ослабить зависимость от татар. Началось сближение с Литвой. Правда, до союза дело не дошло, но и прежней вражды уже не было.
И все же отношения между Русью и Золотой Ордой были уже не те, что до Куликовской битвы. В духовной грамоте-завещании, составленной Дмитрием Ивановичем, было записано: великое княжество Владимирское без ханского ярлыка, как все прочие свои вотчины, он передает в удел сыну Василию…
В конце мая 1389 года Москва прощалась с великим князем Дмитрием Ивановичем Донским. Выдался по-летнему теплый, солнечный день. Воздух, напоенный горьковатым запахом черемухи и едва уловимым ароматом цветущих яблонь, был прозрачен и чист. Необычная тишина распростерлась над Кремлем, хотя улицы и площади запрудили толпы москвичей и другого люда. Непривычными для глаза казались черно-белые одежды москвичей, сменившие их повседневные пестрые наряды. Над Кремлем, над Великим посадом, Заречьем и Занеглименьем плыл печальный перезвон колоколов.
На Соборную площадь не пропускали, она была оцеплена конными и пешими княжескими дружинниками. А на Ивановской люди стояли плотной стеной. Но давки не было, все знали: когда тело вынесут из дворцовых хором и установят в соборе Михаила Архангела, каждый, кто захочет, сможет проститься с великим князем Дмитрием Ивановичем. В толпе ремесленники, торговцы, дети боярские, монахи, крестьяне, гультяи, нищие. У большинства печальные лица, кто плачет, кто сурово молчит.
Неподалеку от прохода с Ивановской площади на Соборную, между храмом Михаила Архангела и церковью Иоанна Лествичника, застыли две пары горожан; у одной из баб на руках грудняк, рядом со старшими трое детишек. На мужиках серые холстинные рубахи навыпуск и такого же цвета портки, вправленные в сапоги, у баб начавшие входить в моду темные бязевые сарафаны. Судя по одеждам, ремесленные среднего достатка. Мужчинам лет за тридцать, женщины моложе, годов двадцати пяти. Это были Гордей с Марийкой и Василько с Любашей Гоновой. Судьба-чудодейка снова свела всех вместе…
Под Волоком Ламским Гордей и Василько были ранены, дороги их надолго разошлись. Тарусского порубежника взяли к себе в избу сердобольные волоколамцы и спустя месяца три добрыми заботами выходили его. Но возвратиться на порубежную службу он не мог — рваная рана в груди от вражеского копья только затянулась кожицей, но до конца не зажила. Когда Василько окреп и снова почувствовал в руках силу, он стал понемногу столярничать и плотничать во дворе, чтобы отблагодарить хозяев. Вырезал фигурные наличники на окнах, заменил рассохшуюся дверь в избе, поставил новый забор, починил крышу. А когда наконец совсем зарубцевалась рана, у него уже и вовсе не стало охоты идти на ратную службу — полюбилось ему мирное ремесло. Он задумал податься на Москву строить ладьи и струги, чему научился еще в Сарае. Однако прежде Василько решил отыскать ту затерянную в лесах деревеньку, куда оглушенного и раненого воина приволок когда-то его конь. Хоть недолго пробыл там тогда порубежник, но крепко запала ему в душу меньшая дочь старого Гона Любаша. Он не только приметил ее, но успел пошептаться и сговориться — слово друг другу даже дали.
Непросто это было — найти в лесной глухомани Гонову деревню, но недаром столько лет прослужил Василько порубежником, в конце концов разыскал. Совсем поредела семья Гонов, старик умер от ожогов сразу после ордынского набега, Настя так и не нашлась. Осталось в деревне всего два мужика — старший сын Гона Вавила и зять Гаврилко — да четыре бабы. Когда же Василько поведал горестную весть о гибели Любима и Фрола, вовсе опечалились люди. Любимова Агафья упала в беспамятстве, едва водой отлили — очень уж ладно жила она со своим добрым, жалостливым мужем. И стало на Руси еще одной вдовой больше, а трое деток сиротами, не дождаться им уже никогда отца-кормильца.
Старшим в деревне был теперь Вавила, он и благословил молодых.
А уже в Москве узнал Василько о судьбе бывшего лесного атамана Гордея.
Вечером того же дня, когда закончилась битва под Волоком Ламским, Гордея схватили люди князя Серпуховского и заковали в железо. Владимир Андреевич громогласно объявил ватажникам, что ратными подвигами своими заслужили они прощение за разбой на дорогах и вотчинах. А с Гордея, бывшего стремянного Ивана Вельяминова, особый спрос: со своим господином и Некоматом-сурожанином намеревался свершить он дело черное — отравить великого князя Московского Дмитрия Ивановича и всю его семью. За крамолу такую полагается ему суд по всей строгости.
Посадили Гордея с Марийкой в телегу и под охраной княжеских дружинников повезли в стольный град Москву. На великокняжьем суде Гордея приговорили к смертной казни. Но, памятуя о его доблестном ратном подвиге под Волоком Ламским, великий князь заменил казнь десятью годами сидения в кандалах в яме-тюрьме. Похоронив отца, который хоть и последовал за дочерью и зятем, так и не оправился от тяжелой раны и вскоре умер, Марийка осталась в Москве одна. Но не пропала, сумела прибиться к вдовой женке, муж которой погиб в Куликовской битве, и стала жить вместе с ней в убогой избе вдовы. Первое время работала на огороде, помогала по хозяйству, следила за детьми, потом приспособилась к ремеслу хозяйки: стала печь пирожки и варить сбитень, которые продавали на торжище. Раз-два в неделю носила Гордею съестное, чтобы не пропал, кое-как сводила концы с концами.
С годами нрав Дмитрия Ивановича смягчился, а тут еще благополучно завершилась многолетняя вражда с Рязанью, был заключен «мир вечный». И когда в очередной раз подала Марийка челобитную, смилостивился великий князь Московский, простил стремянного своего злейшего врага, велел освободить Гордея из ямы. Василько, который уже привез в Москву Любашу, взял его в подручные, со временем обучил умельству строить ладьи и струги. Они работали вместе, да и жили по соседству в Зарядье…
Чаще и тревожней забухали гулкие колокола соборов и церквей. По толпе пронесся громкий печальный вздох. Это гроб с телом Дмитрия Ивановича вынесли из дворцовых хором и установили в Архангельском соборе.
Люди все шли и шли. Рыдали женщины, не стыдились слез мужчины. Москва прощалась со своим князем, что тридцать лет в беспрестанных битвах с врагами крепил землю отчую, первым сумел поднять Русь на борьбу с проклятым игом и победил в жестокой сече на поле Куликовом. Впереди были еще долгие годы лихолетья и сражений, но мимо гроба великого воителя уже шел народ, поверивший в себя, в свои силы.
Словарь редко употребляемых слов
