Маргарита Разенкова - Девочка по имени Зверёк
– Только попробуй оказаться девочкой, маленький негодник! Впрочем, ты так нахально бьешь ногами, что сомневаться в том, что ты мальчик, не приходится! Так слушай меня внимательно, маленький ибн Фархад. Я воспитаю из тебя настоящего аль-Джали – воина и властителя, дам свое имя и признаю тебя наследником! Потому что я так хочу! И потому, – он привлек к себе Шакиру, поцеловал ее в губы и закончил, – что я люблю женщину, которую выбрал тебе в матери!
– А она так любит твоего отца! – тихо-тихо произнесла Шакира.
– А теперь, – снова обращаясь к ребенку, продолжил господин Фархад тем низким рокочущим голосом, который больше всего будоражил чувства Шакиры, – я объясню тебе, мой сын, как надо любить женщину, чтобы она не могла забыть тебя до конца жизни и, даже умирая, повторяла лишь твое имя!
* * *Из покоев господина Фархада, не заходя в помещение гарема, она прямиком отправилась в свое новое жилище. Жалеть было не о чем. Впрочем, Шакира попрощалась бы с Аишей, но Хафиз не разрешил.
Итак, новый дом – небольшой, уютный, окруженный садом, с собственной купальней, он понравился Шакире. Господин сам отвел ее туда и с ревнивым вниманием наблюдал за выражением ее лица: все ли нравится? Их сопровождал Хафиз, чуть позже приведший повитуху Фатиму, женщину в годах, но крепкую и жизнерадостную, а также двух рабынь. Эти три женщины должны были отныне находиться при Шакире неотлучно и днем и ночью, бежать на первый же ее зов и внимать каждому желанию, а Фатима, кроме прочего, обязана была ежедневно докладывать господину о здоровье и настроении будущей матери.
И еще одно. Полагалась охрана.
– Главным я поставил Саида, – небрежно бросил хозяин и, глядя на ее удивленное лицо, расхохотался и пояснил: – В его честности я уверен, а следуя своим чувствам, он будет охранять тебя так, что на день караванного пути вокруг все будет спокойно и безопасно! И не беспокойся, – добавил он, хотя она ни о чем и не спрашивала, – вся стража будет только снаружи, так что ты никого из них никогда не увидишь!
* * *Один за другим таяли дни, отведенные Создателем на вынашивание младенца. «Поскорее бы!» – подгоняла Шакира время. Чувствовала она себя хорошо. И ухаживали за ней с воистину царским почтением и ревностным вниманием. Но вот скука – невыносимая, смертельная! Изо дня в день – одно и то же: с утра явятся рабыни одевать, умывать и причесывать. Потом повитуха расспросит о самочувствии и осмотрит. Может быть, придет Хафиз – выслушает всех, стукнет посохом и уйдет. И так – ежедневно! Отупляющее и до тошноты томительное течение времени…
«От однообразия я превращусь в корову! – Шакиру одолевали приступы одиночества и отчаяния. – О, Аллах, как же тоскливо! А самое главное – господин больше не приходит. Наверное, так положено? Но, может быть, есть еще какая-нибудь причина… Новая наложница, например… А я не нужна ему больше?!»
– Беременность тебя красит, ты похорошела, – говорил главный евнух с явным удовольствием в голосе. – Это свидетельствует о том, что все силы и стихии в твоем организме находятся в равновесии и гармонии. Что же ты вздыхаешь? Ведь все благополучно!
– Господин забыл меня…
– Почему ты так думаешь?
– Он ни разу не зашел с тех пор, как я здесь!
– Из этого ничего не следует. По крайней мере, не следует того, о чем ты думаешь!
Было очевидно, что главный евнух не станет толковать ей про действия господина. И действительно, Хафиз покачал головой и собрался молча удалиться. Шакира разрыдалась. Он не ушел, хотя и не стал ее утешать. Просто ждал, пока она успокоится. Дождавшись последнего всхлипа, умиротворяюще, но наставительно произнес:
– Господин не забыл тебя. Он знает о тебе все из наших уст. Узнает, кстати, и об этих слезах и…
– Он спрашивает обо мне?! – Слезы еще не просохли, но Шакира, пропустив мимо ушей последнее замечание Хафиза, уже улыбалась.
– Не перебивай! – Он показал своим видом, что сердится, но голос его оставался ровен. – Господин не спрашивает! Ему нет нужды спрашивать снова и снова: он отдал приказание сообщать о тебе ежедневно – мы выполняем! Надеюсь, ты больше не станешь плакать: это его огорчит! Ведь ты же не хочешь его огорчать? К тому же твои слезы могут повредить ребенку.
Хафиз был с нею все это время на диво мягок. Шакира понимала, что этой его непривычной мягкости, почти ласковости, и бесконечному терпению она обязана своим положением: как мать будущего ребенка господина. Но все же утешалась и этим и даже находила удовольствие в новой его манере обращаться с ней – как с несмышленой девочкой.
– Нет-нет! Я не буду его огорчать! Не говори ему, что я плакала! Пожалуйста, Хафиз!
– Хорошо, не скажу.
Шакира обрадованно подбежала к нему, хотя из-за большого уже живота это вышло довольно неуклюже, и он улыбнулся одними глазами, глядя на нее с интересом ученого, наблюдающего за диковинным животным. Но когда она схватила его за руку и благодарно прижала к своей щеке, он небыстрым, но твердым движением высвободил свою ладонь и, ласково кивнув ей на прощание, с достоинством удалился.
В другой раз она спросила Хафиза, как протекает жизнь в гареме, какие новости. Он поразмышлял немного, огладил привычным движением бороду и изрек назидательным тоном:
– Ты хочешь узнать, Шакира, о том, как идет жизнь в гареме – без тебя. Вот что ты хочешь узнать на самом деле. Я прав? Впрочем, не отвечай. Слушай. Если я скажу, что в гареме «Жемчужина Багдада» все идет благополучно и, хвала Аллаху, мирно и наложницы по-прежнему радуют своего повелителя, ты разочаруешься, сникнешь и, возможно, станешь меньше любить своего господина. Если я скажу, что гарем без тебя прозябает, а место твое в сердце господина пустует, ты возгордишься и будешь меньше любить своего господина. Если я промолчу, ты заподозришь, ну, скажем… Да все что угодно может прийти в твою слабую голову! Но только не то, что может порадовать господина. Итак, отвечу я что-либо на этот вопрос или промолчу – последствия грозят быть печальными. Не спрашивай ни меня, ни слуг, ни повитуху о гареме – господин будет рад, что ты не задаешь этого вопроса, а спрашиваешь только о нем самом! Это, впрочем, всего лишь мой совет.
– Твой совет, Хафиз, как всегда, ценен. Я последую ему…
Когда главный евнух удалился, она все же немного поплакала в своей спальне. Потом велела приготовить купальню и баню, но в последний момент, когда служанки уже принесли ворох полотенец, травы и душистые масла, передумала и отказалась. Затем капризно потребовала приготовить что-нибудь вкусненькое. Рабыни кинулись исполнять, а повитуха, старая добрая Фатима, усевшись у ног Шакиры и гладя ее по руке, успокаивающе и мягко заговорила:
– Все будет хорошо, моя госпожа. Душа женщины всегда беспокойна перед родами. Не знает, чего хочет, тревожится, тоскует. Это обычно. Ты скучаешь по господину, тебе не хватает его ласки?
Шакира готова была опять заплакать, но боялась, что об этом скажут ее повелителю. Сдерживаясь изо всех сил, она прикусила изнутри щеку и только кивнула в ответ.
– Так, так. И это понятно. Но мужчина не может сейчас входить к тебе. Ты ведь знаешь это, свет очей моих? Поэтому он не приходит: трудно видеть любимую и не ласкать ее! Утешься этим. К тому же, как я вижу, твой срок близок, очень близок! Нужны будут силы – успокойся, поешь, поспи. Хочешь я спою тебе колыбельную? А ты приляг, вот так, хорошо…
Шакире очень понравились слова повитухи, и она, успокоенная, уже вовсю зевала, удивляясь столь быстрой перемене своего настроения:
– Да, да… Ты пой… Я послушаю.
* * *Роды начались на рассвете, сразу с резкой боли. Шакира присела и закусила губу, и – засуетились рабыни, погоняемые повитухой, и сама она, осмотрев Шакиру, озаботилась, посерь езнела, заторопилась. Шакира поначалу даже испугалась этих нешуточных приготовлений: зажгли на углях какие-то травы, натерли ее тело специальным, загодя приготовленным для такого случая бальзамом или маслом, расставили в особом порядке светильники. Но скоро ей уже ни до чего не было дела! Душистый дым от трав немного дурманил сознание, смягчая боль, но она все же постепенно нарастала, подавляя и мысли и чувства, подчиняя их своим неумолимо-равномерным волнам.
Время шло. Клонился к вечеру день. В какой-то момент вдруг появился главный евнух, и повитуха зашепталась с ним. Шакира почему-то ждала, что он сейчас нахмурится, помрачнеет. Но Хафиз неожиданно улыбнулся и, подойдя к Шакире, положил руку на ее разгоряченный потный лоб. Из его уст размеренно, почти монотонно, но торжественно-светло полилась молитва Создателю. В этот момент от Хафиза шла необыкновенная, умиротворяющая и гармонизирующая все вокруг, сила. Шакира внимала ей как музыке небес и вбирала в себя, как вбирают растения лучи солнца.
Хафиз ушел незаметно. Вдруг она ощутила, как в глубине ее существа что-то переменилось и словно разрослось до невероятных размеров, величиной во всю Вселенную, заслоняя Луну, звезды, весь мир: это уверенно и сильно толкнулся вовне ее ребенок! Шакира закричала, забыв обо всем на свете. Свет померк в глазах, и закружились перед ее взором в стремительном хороводе звезды, в единый поток смешались звуки, запахи, краски. Но какой-то иной гранью сознания Шакира хорошо понимала, что происходящее в этот момент – закономерно и благополучно…
