Саймон Скэрроу - Добыча золотого орла
Некоторое время легат смотрел на центурионов, которые выравнивали ряды подразделений, а потом занимали места во главе своих центурий. Командир когорты провел последнюю проверку готовности, после чего присоединился к знаменной группе, сложил руки чашечкой и поднес ко рту. С того расстояния, на котором находился Веспасиан, приказ Максимия был едва слышен, однако колонна моментально пришла в движение.
* * *– Командир, а командир, – промолвил, обращаясь к Макрону, его оптион, кивком указывая на лагерь. – На нас никак легат смотрит.
Повернувшись, Макрон увидел на смотровой вышке фигуру в золотистой, сверкающей на солнце тунике и наброшенном на плечи алом плаще. Даже издалека легата можно было легко узнать по большой голове и бычьей шее.
– Чего он теперь-то хочет? – пробормотал оптион.
Макрон издал тихий, горький смешок.
– Просто вышел удостовериться, что от нас отделался.
– Чего? – Оптион резко повернулся к Макрону, и центурион тут же пожалел о своей неосторожности. Он воззрился на оптиона.
– А ты что думал, Сентий? Старина так хорошо к нам относится, что вышел помахать нам на прощание ручкой?
Оптион покраснел и, бросив взгляд через плечо, крикнул:
– Выровнять ряды! Вы же легионеры, а не какие-то засранцы из вспомогательных сил!
Макрона эта попытка Сентия замаскировать свое смущение ничуть не обманула, но мешать помощнику наводить порядок он не стал. В том, чтобы не давать солдатам расслабляться, никакого вреда нет. К тому же, пусть и опозоренные, они все равно оставались легионерами, и Макрон сам был намерен не позволять им об этом забыть. Кроме того, его серьезно тревожило их будущее, и не только потому, что когорте предстояло вызвать опасность на себя. Тут как раз ничего необычного не было, это просто часть солдатской работы. Вчера вечером Максимий изложил командному составу когорты суть поставленной задачи со столь невозмутимым видом, словно речь шла лишь о возможности сурово посчитаться с родичами тех туземных воинов, которых командир когорты обвинял в подрыве своей репутации. Да, много крови прольется после того, как Третья когорта явится в маленькую мирную долину, раскинувшуюся рядом с болотом. И не только из-за бойцов когорты, подумалось Макрону. Если Катон и его товарищи попадут в руки бриттов в то время, когда когорта примется за свою кровавую работу, туземные воины наверняка сочтут необходимым предать каждого пленного римлянина долгой и мучительной казни.
Когда когорта уныло маршировала по туземной тропе, ведущей на запад, Макрон оглянулся назад, на укрепленный лагерь. Центурион поневоле задумался, не последний ли это взгляд, брошенный им на Второй легион, а уж в том, что никогда не увидит Катона живым, Макрон был почти уверен. Преследуемый своими и пытающийся спрятаться от врагов, неопытный юнец рано или поздно будет обнаружен или теми, или другими. И тогда ему предстоит или смерть с мечом в руке в ходе короткой, кровопролитной стычки, или неизбежная казнь. Вероятно, решил центурион, он уже мертв. В таком случае он, Макрон, скоро встретится с ним среди теней, на том берегу Стикса.
Глава 27
– Ночью умер Гонорий, – пробормотал Фигул, присев на корточки рядом с тлеющими остатками походного костра. Катон напротив него сидел на давным-давно упавшем, покрытом лишайником и ярко-желтыми грибами, древесном стволе. Центурион кутался в батавский плащ и изо всех сил старался не дрожать.
– Ну, он из них последний.
– Так точно, командир.
Фигул кивнул, протянул руки к серому пеплу и слегка улыбнулся, чувствуя, как согреваются пальцы.
– Нас осталось двадцать восемь.
Катон поднял голову и обвел взглядом лужайку, на которой лежали спящие люди. Некоторые, когда первый слабый свет стал пробиваться сквозь кроны приземистых деревьев, ворочались, просыпаясь, другие кашляли, а двое тихонько переговаривались, но умолкли, заметив, что центурион смотрит в их сторону. Лужайка находилась в лощине и со всех сторон была окружена густыми зарослями дрока. Дальше лежало болото, над которым каждый вечер поднимался густой туман. То, что на следующий день после стычки с батавскими всадниками беглецы набрели на это место, было несомненной удачей. Шестерых павших они оставили с мертвыми батавами, а тяжелораненых унесли с собой по извилистым тропам в глубь болотной страны. Катон помогал им, как мог, но воины один за другим слабели и умирали. Гонорий получил глубокую рану копьем в живот. Крепкий и стойкий, он упорно цеплялся за жизнь до последней возможности, скрежетал зубами, превозмогая страшную боль, лицо его блестело от пота. Теперь он отмучился и лежал неподвижно, вытянувшись, руки вдоль боков. Таким его оставил Фигул – и увидел Катон.
Центурион поднялся на ноги, на миг скривился, напрягая затекшие мышцы, и, глядя на своего оптиона, сказал:
– Надо раздобыть еды. Мы уже не первый день голодаем.
Устроив в лощине лагерь, Катон выбрал несколько человек и отправился с ними на поиски припасов. Двинувшись по дороге, проходившей мимо лощины, они, оставив позади пару миль, набрели на мазанку, возле которой в загоне нашли четырех овец. В хижине лежал мертвый старик. Умер он уже довольно давно, и запах разложения они учуяли раньше, чем увидели труп. Катон решил, что старик, должно быть, заболел и умер у себя дома. Поживиться в лачуге, кроме жалкого тряпья, было нечем, но римляне прибрали и это, а потом попытались отогнать в лощину овец. Увы, три из четырех проклятых овец, едва их вывели из загона, со всех ног припустили в болото. Некоторое время из камышей доносилось блеяние и плеск воды, потом все стихло. Четвертую овцу зарезали и поджарили на костре, который Катон разрешил своим людям развести, только когда совсем стемнело. Животное оказалось тощим и жалким, чем, видимо, и объяснялось то, что оно не удрало вместе с остальными. Кое-как запас постного мяса удалось растянуть на пару дней, но теперь в животах вновь урчало от голода, и солдаты все чаще поглядывали на Катона, ожидая, что он решит эту проблему. По правде говоря, животные в окрестностях водились, но даже птицы им пока изловить не удалось, а круп маленького оленя, тут же скрывшегося в густом кустарнике, видели только один раз. Копья, которые люди Катона забрали у убитых ими батавов, так и не отведали крови, и животы изголодавшихся солдат бурчали все громче, норовя заглушить отдаленные крики выпи.
– Я поведу отряд на поиски, когда полностью рассветет, – промолвил Катон. – Уверен, что-нибудь поесть мы раздобудем.
– А что, если нет, командир?
Катон осторожно присмотрелся к выражению лица оптиона, но никаких признаков покушения на свой авторитет не обнаружил и ощутил угрызение совести. Уж конечно, после того как Фигул помог бежать Катону и остальным, ему не требовалось ничего доказывать. Верность своему центуриону сделала его изгоем и обрекла на полные опасности скитания, что вызывало у Катона чувство вины и сострадания. То был долг, оплатить который ему скорее всего не удастся никогда.
Но если верность Фигула сомнению не подлежала, то относительно остальных несчастных беглецов сказать то же с уверенностью было нельзя. За четыре дня, прошедшие с того времени, как они углубились в болото, Катон проникся острым ощущением того, что дистанция между ними и легионом увеличилась не только в географическом смысле. Люди еще только начинали осознавать истинную безысходность своего положения, и наступит время, когда они откажутся признавать, что звание центуриона дает ему право на верховенство, и когда это случится, поддержать авторитет командира сможет один лишь Фигул. Если Катон утратит преданность своего оптиона, ему крышка. Да и остальным тоже, поскольку для выживания им необходимо сохранять сплоченность и действовать как единое целое.
Интересно, как бы справился со всем этим Макрон? Катон ничуть не сомневался, что, будь его друг здесь, уж он-то сумел бы удержать все под контролем.
Катон опустил голову, чтобы оптион не заметил неуверенности на его лице, и лишь тогда ответил на его вопрос:
– Тогда мы продолжим поиски снеди до тех пор, пока что-нибудь не найдем. А если так ничего и не найдем, умрем с голоду.
– Даже так?
– Даже так, оптион. Других возможностей для нас нет.
– Но что же будет, когда придет зима, командир?
Катон пожал плечами.
– Сомневаюсь, что мы протянем так долго…
– А вот это зависит от тебя, командир.
Фигул огляделся по сторонам и, наклонившись, стал ворошить тлеющие угольки, придвинувшись к центуриону так близко, что можно было говорить совсем тихо, не рискуя быть услышанным.
– Но тебе лучше бы предложить какой-нибудь план. Людям необходимо что-то, что будет постоянно держать их при деле. Удержит от размышлений о будущем. И лучше бы тебе, командир, придумать что-нибудь поскорее.
Катон от безысходности развел руками:
– Что придумать-то? У них нет снаряжения, чтобы поддерживать себя в порядке, нет казарм, чтобы проводить там проверки; мы не можем заниматься муштрой и, в нынешнем своем состоянии, не способны вести боевые действия. Нам ничего не остается, кроме как не высовываться. – Почувствовав, как у него скручивает желудок, и услышав противный урчащий звук, Катон добавил: – И раздобыть что-нибудь поесть.
