Владимир Липовецкий - Ковчег детей, или Невероятная одиссея
— Хотите деньгами или натурой?
— Как понять — натурой?
— Ну, поменять на что-нибудь.
— Все равно.
— Тогда пойдемте.
— На базар?
— Зачем же. Базар далеко. А тут совсем близко.
Он пошел вперед, а они следом, переглядываясь между собой.
За вокзалом, ближе к берегу, мальчики увидели зеленый брезентовый тент на высоких жердях. Под этим навесом расположился магазин, торговавший чем угодно — от гвоздей до горячих лепешек.
Хозяин магазина, пожилой кореец, положил рулон на прилавок и отмотал немного полотна. Сначала он его пощупал, подергал, испытывая на прочность, а потом даже посмотрел на свет. И видно было, что остался доволен качеством ткани.
— Выбирайте, — указал он широким жестом на свои товары.
Прямо перед Борисом находился фанерный ящик, а в нем — с десяток складных ножей.
— Дайте нам три перочинных ножика. Нет, четыре, — поправился он, взглянув на стоящего рядом Федю Кузовкова.
Саша выбрал шахматы. А Петя спросил:
— Есть у вас мандарины?
— Всегда есть, — не без гордости ответил кореец. — Везли прямо вчера. Япония везли. Корабля. Совсем новая мандарина. Сколько давать?
— Чтобы хватило на двадцать человек.
Кореец отсчитал двадцать ярко-оранжевых плодов и положил на прилавок.
— Ты не понял, — вмешался Кузовков и показал корейцу на ящик, из которого тот выкладывал мандарины. — Весь ящик давай! Сколько там у тебя?
— Двести мандарина? — На лице корейца было написано смятение: стоит ли рулон ткани целого ящика мандарин? Но, видимо, он не прогадывал от такого обмена, потому что, покряхтев, уложил отсчитанные мандарины обратно в ящик и уже весело сказал:
— Бери, давай. Мандарина вкусно, очень хорошо!
И, совсем расщедрившись, добавил к мандариновому ящику кулек конфет да еще каждому из мальчиков вручил по картузу с лаковым козырьком.
— Хорошо? — спросил он, разведя в стороны руки.
— Мы довольны, — ответил за всех Борис.
— Ходи еще, — широко улыбнулся старый кореец. — Моя магазин много товар есть.
Они уже попрощались, как вдруг Федя вернулся и что-то сказал хозяину магазина. Тот укоризненно покачал головой, потрепал мальчика по голове и протянул ему небольшой пакет.
— Ты что у него попросил? — поинтересовался Саша.
— Колоду карт. Новенькие. Мандарины съешь, и останутся одни воспоминания, а карты пригодятся…
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
УБЕЖИЩЕ
Колонисты долго уговаривали Федю Кузовкова поехать на остров. Но он сопротивлялся уговорам:
— Что там у вас делать?
— Жить будем вместе.
— А мне и одному неплохо.
— Сейчас, может, и неплохо. Да зима скоро. Пропадешь совсем, — возразил Борис. Ему пришелся по душе этот неунывающий и такой бывалый мальчишка и не хотелось с ним расставаться.
— Вы там, на своем острове, целый день в казармах паритесь. Как в тюрьме. А учителя ваши — что надзиратели. Не так, что ли?
— И совсем не так. Никто нас не держит взаперти. Не придумывай!
— Это я придумываю? Да вы сами же и сказали, что ушли без спроса. Ну и попадет же вам!
— Никто не будет нас ругать. Вот увидишь.
— Ладно. Уговорили. Так тому и быть. Поживу на вашем острове день-другой, а надоест — вернусь.
До прихода джонки времени оставалось еще много, и мальчики стали соображать, чем бы заняться.
— А не сыграть ли нам? — предложил Федя и достал из кармана карточную колоду.
Нашел он и место, где они смогли расположиться, — рядом с опрокинутой вверх дном лодкой.
— Здесь никто не помешает.
Беспризорник Федя Кузовков показал себя мастером карточной игры.
— Опять перебор, — обреченно вздохнул Петя. Проиграв несколько раз кряду, он поднял руки: — Все, хватит! С тобой неинтересно. Все выигрываешь и выигрываешь…
— Это меня блатные в Одессе обучили. Там все пацаны в картишки дуются. Еще могу фокусы разные показать.
Но карты больше не интересовали ребят, и, не дождавшись ответа, Федя процедил небрежно:
— Ну ладно. По правде говоря, мне с вами, слабаками, тоже неинтересно играть. Была бы сдача посерьезу, обчистил бы вас, как липку.
Но Кузовков ни обижаться, ни грустить подолгу не умел. Такой уж был у него характер.
— А хотите поглядеть, где я живу, робинзоны? — спросил он вдруг, хитро прищурив глаз.
— Если это не слишком далеко, — нехотя согласился Борис.
— Совсем недалеко. Ближе некуда.
Он неожиданно встал на колени и с большим проворством начал разгребать руками то место, где только что сидел. И вскоре рядом вырос холмик из песка и мелких сосновых веток. А выемка оказалась лазом, ведущим под опрокинутую лодку.
— За мной! — весело скомандовал Федя и первым полез в отверстие.
Второго предложения не понадобилось. Мальчики удивились, как просторно под лодкой, где бывшее днище служило потолком, а борта — стенами. Сквозь узкие щели слабо пробивался солнечный свет. Но когда Федя зажег свечу, укромное это место сразу преобразилось.
— Нравится? — не без гордости спросил он.
— Здорово, — сказал Саша. — А как ты додумался сюда перебраться?
— Голь на выдумки хитра. Додумаешься, если жить негде.
Ребята осмотрелись. Песок под лодкой покрыт толстым слоем веток и травы. Поверх постлано одеяло. В изголовье вместо подушки — пальто. Есть и подобие стола — плоский фанерный ящик, а на нем глиняный кувшин. Картину дополнял плакат, изображавший бородатого казака на лошади.
В этом необычном жилище беспризорного мальчишки был свой порядок и даже уют. Но что больше всего поразило Петю — так это стопка книг и приколотый к дощатой «стене» календарик, дни прошедшие в котором были аккуратно перечеркнуты крестиками.
«Не такой уж он босяк», — подумал Петя и спросил:
— Давно ты здесь обитаешь?
— Больше месяца. Но я не один. Мы живем вдвоем.
— Вдвоем?! Это с кем же?
Федя рассказал, что в первые дни своего приезда во Владивосток ночевал где попало. Если ночь была теплой и без тумана, спал на скамейке в городском сквере. Иногда находил приют в одном из порожних вагонов. Их много в тупике. Но чаще коротал ночи в здании железнодорожного вокзала, свернувшись калачиком в каком-нибудь неприметном углу.
Его окружали бродяги и авантюристы. Они пытались привязать к себе бездомного мальчика. Но он сторонился этих людей, не позволял помыкать собой. Окружающее непотребство и грязь как бы не касались Феди Кузовкова. У него было важное преимущество перед всеми изгоями и отщепенцами, принявшими как должное свою неприкаянную судьбу. Для него же все это было временным. Была цель — поиск отца и обратная дорога в Севастополь.
Однажды в сумерках Федя бродил по берегу. Моросил мелкий дождь. Вокруг ни души, если не считать беспородного пса, вертевшегося под ногами.
С некоторых пор Кузовков сторонился собак. На его правой ноге еще не зажила ранка от укуса. Это случилось, когда пришлось лезть через забор в чужой сад. Иногда голод принуждал мальчишку вторгаться на чужую территорию. Известно, что каждый воришка ищет себе оправдания. «Если я вырою куст или два картошки, то мало что убудет, — утешал он свою совесть. — Вон сколько ее здесь посажено. Не помирать же мне с голоду. Будь у меня столько еды, я бы непременно поделился с голодными и нищими».
И он утайкой, крадучись пробирался в сад или огород, унося, сколько влезет в картуз и за пазуху. В такие минуты Федя Кузовков старался забыть наставления мамы и бабушки — никогда без спросу не брать чужого…
Мальчику везло. Он не попадался и стал менее осторожным. За что и поплатился. На этот раз его подстерегал чуткий и проворный пес. Федя еще не успел спуститься с забора, как в ногу вцепились острые собачьи зубы. И вот он повис, не имея возможности избавиться от злобного сторожа. Появление хозяина сада, привлеченного рычанием и лаем, стало для Кузовкова желанным избавлением.
— Что, попался? Больно? Поделом тебе! Не будешь лазать по чужим дворам, — приговаривал хозяин, перевязывая Феде ногу. — А на моего барбоса не серчай. Ему положено сторожить. Это его работа. За то его и кормят.
Федю могли побить, отстегать хворостиной, а затем прогнать с позором. Было за что. А вместо этого перевязали покусанную ногу, да еще и накормили.
Всякое встречалось в этой долгой дороге. В мире, который перед ним открылся, соседствовали добро и зло, жестокость и милосердие. И он запоминал, сравнивал, делал выводы…
Колонисты слушали Кузовкова, теснясь под низким сводом перевернутой лодки. Окружавший их мир тоже опрокинулся, встал с ног на голову. Но в эти минуты лодка, словно раковина, ограждала их от забот и тревог.
Мерцающее пламя свечи было слабым. Но Федя видел, что его гости не только лакомятся мандаринами, но и внимательно слушают. Впервые за последние три месяца мальчик встретил ровесников, которые могут его понять. И ему очень и очень хотелось выговориться.
