Книга тайных желаний - Кидд Сью Монк

Иисус перебил:

— Мой маленький гром, я на твоей стороне. Я собирался сказать, что причины, по которым у пророков нет учеников-женщин, ошибочны.

— Но все же ты последуешь за Иоанном.

— Как еще можно искоренить это заблуждение? Я сделаю все, что в моих силах, чтобы убедить Крестителя. Дай мне время. Я вернусь за тобой зимой или ранней весной перед Пасхой.

Я посмотрела на него. Мне почти удалось завладеть миром, и вот он выскользнул у меня из рук.

XXVI

Иисус вернулся со мной в Назарет, как и обещал, и там спешно простился с родней. Слишком поспешно. Первые ужасные недели его отсутствия я не покидала комнату. Горькие слезы, которые проливала свекровь, не трогали меня; я не отвечала на вопросы, которыми закидывали меня братья мужа и их жены, не обращала внимания на их выпады: «Иисус, должно быть, сошел с ума. Он сделался одержим? Он на самом деле собирается последовать за этим безумцем, предоставив нас самим себе?»

Я представляла, как муж среди песков Иудейской пустыни отбивается от диких кабанов и львов. Есть ли у него пища? Вода? Сражается ли он с ангелами, подобно Иакову? Вернется ли он ко мне? Жив ли он?

Сил на домашние дела у меня не было. Пусть никто не давит масло из оливок и не подрезает фитили ламп — какое это имеет значение? Я стала есть у себя в комнате, и Йолта поддерживала меня в этом решении.

Из своего заточения я выбиралась только ночью, рыскала мышью по двору. Мое состояние беспокоило тетку, поэтому она перенесла свой тюфяк в мою комнату и поила меня подогретым вином с миррой и страстоцветом, чтобы я крепче спала. Тем же самым снадобьем она давным-давно поила Шифру, когда мать запирала меня. Настой погружал служанку в глубокий сон, а у меня лишь притуплялись чувства.

Как-то утром я не смогла заставить себя ни подняться с постели, ни поесть фруктов и сыра. Йолта потрогала мне лоб, но лихорадки не было. Она нагнулась к самому моему уху и тихо сказала:

— Довольно, дитя. Ты достаточно страдала. Понимаю, он отказался от тебя, но стоит ли отказываться от себя?

Вскоре после этого Саломея сообщила, что весной выйдет замуж. Иаков обручил ее с человеком из Каны, совершенно ей незнакомым. Договор уже подписан.

— Мне жаль, сестра, — сказала я.

— Замужество меня не печалит, — возразила она. — Деньги, которые за меня дадут, позволят поддержать нашу семью, особенно теперь, когда Иисус…

— Не с нами, — договорила я за нее.

— Иаков говорит, муж будет добр ко мне. Мое вдовство его не пугает. Он и сам вдовец, потерял двух жен в родах. — Она попыталась улыбнуться. — Пора ткать ткань для свадебного наряда. Ты мне поможешь?

План Саломеи был ясен как день: вернуть меня к жизни, затянув в круговерть домашних дел, потому что никто в здравом уме не стал бы просить меня помочь прясть и ткать — с этим даже десятилетняя Сара справлялась лучше меня. Однако я попалась на уловку:

— Я помогу тебе, конечно помогу.

Я подошла к своему кедровому сундуку и достала из него медное зеркало — последнее, что осталось от приданого.

— Вот, — сказала я, вложив зеркало в руки золовки. Гладкая медь поймала косой луч, проникший в комнату через окно, вспыхнула яркой оранжевой искрой. — Я смотрелась в это зеркало с самого детства. Пусть оно будет моим свадебным подарком.

Саломея поднесла зеркало к лицу:

— Да ведь я…

— Прелестна, — сказала я, подумав, что, возможно, она впервые видит свое отражение так ясно.

— Я не могу принять такое сокровище.

— Пожалуйста. Возьми его. — Я не стала говорить ей, что мечтаю избавиться от той себя, которую когда-то видела в отражении.

После этого моя жизнь вернулась в привычную колею. Мы с Саломеей спряли лен, который потом покрасили с помощью редкого настоя из корней марены. Его добыла Йолта, но где и как, я не хотела знать. Возможно, она выменяла его на резное веретено Юдифи, которое таинственным образом пропало. Мы ткали во дворе, челноки сновали туда-сюда, сплетая из нитей алую ткань, которую Юдифь и Береника сочли нескромной.

— Ни одна женщина в Назарете не наденет такое платье, — заявила Юдифь. — Конечно, Саломея, ты не выйдешь замуж в этом.

Она поделилась своими сомнениями и с Марией, которая, возможно, тоже имела некоторые опасения на этот счет, однако предпочла не поощрять недовольство Юдифи.

Я же сшила себе красную накидку на голову и носила ее каждый день. Когда я впервые отправилась в ней в деревню, Иаков сказал:

— Иисусу не понравилось бы, что ты выходишь в таком наряде.

— Но ведь Иисуса здесь нет, правда? — ответила я.

XXVII

Медленно наступала зима. Я отмечала месяцы отсутствия Иисуса на календаре Йолты. Две полные луны. Три. Пять.

Интересно, убедил ли он уже Иоанна позволить мне присоединиться к ученикам? Я не могла выбросить из головы видение, которое посетило меня в конце ниды. Мы с Иисусом лежали на крыше, пытаясь спать, когда я ясно увидела его у ворот в дорожной одежде с сумой. Сама я стояла рядом и плакала. Тогда я решила, что это плохое предзнаменование, но мои видения бывали коварны и капризны. Ведь могло найтись и другое, разумное толкование: мы уходим вместе, а вовсе не прощаемся. Возможно, мои слезы вызвала разлука с Йолтой. Это вселяло в меня надежду, что Иисус убедит Иоанна принять меня. Да, думала я, муж скоро появится и скажет: «Ана, Иоанн зовет тебя присоединиться к нам».

Я попросила Йолту вернуться обратно в кладовую и расстелила тюфяк Иисуса рядом со своим. Шли дни, и я не сводила глаз с ворот, подскакивая от малейшего шума. Когда мне удавалось увильнуть от работы, я забиралась на крышу и всматривалась в горизонт.

Зима подошла к концу. День был солнечный, холодный. Я варила во дворе мыло из мыльного корня, смешанного с оливковым маслом. Подняв глаза, я увидела у ворот закутанную в плащ фигуру. Я выронила ложку, и масло брызнуло во все стороны. На голове у меня была красная накидка, уже поблекшая на солнце. Я бросилась к воротам.

— Иисус! — крикнула я, хоть уже успела разглядеть, что это не мог быть мой муж: гость был ниже, тоньше, темнее. Он стянул с головы накидку. Лави.

Разочарование быстро улетучилось, стоило мне узнать старого друга. Я отвела его в кладовую, где Йолта напоила гостя холодной водой. Он опустил голову и неуверенно принял чашу, потому что рабу было непривычно, когда ухаживают за ним.

— Пей, — велела тетка.

Хотя была еще только середина дня, она зажгла лампу, чтобы разогнать тени, и мы уселись втроем на полу, глядя друг на друга в безмолвном удивлении. Мы не видели Лави со дня моей свадьбы, когда он вывел за ворота повозку.

Лицо у него округлилось, щеки стали полнее, резче проступили брови. Он был чисто выбрит на греческий манер, волосы коротко острижены. Прошедшие годы прибавили морщин вокруг уголков глаз. Лави больше не был мальчишкой.

Он ждал, пока я заговорю.

— Я рада тебе, Лави. Как ты?

— Довольно хорошо, но я принес… — Он опустил взгляд, крутя в руках пустую чашу.

— Ты принес вести о моем отце?

— Он умер почти два месяца назад.

Я почувствовала, как от двери потянуло холодом. Мне представился отец в роскошном парадном зале нашего дома в Сепфорисе, в великолепном красном плаще и шапке того же цвета. Значит, его больше нет. Как и матери. На секунду я почувствовала, что осиротела. Я посмотрела на Йолту — в конце концов, Матфей был ее братом. Она ответила мне взглядом, в котором читалось: «Пусть жизнь сама решает».

Когда я заговорила снова, голос у меня дрожал. Совсем чуть-чуть.

— Когда Иуда пришел сообщить о смерти моей матери, он упомянул, что отец болен, так что новость меня не удивляет — в отличие от того, что ее принес ты. Тебя прислал Иуда?

— Меня никто не присылал. Я не видел Иуду с прошлой осени, когда он передал мне твое сообщение для жены тетрарха.

Я не шевелилась и молчала. Значит, Фазелис получила мое предупреждение? Она в безопасности? Или погибла?