Немцы - Ирина Александровна Велембовская
— Я, конечно, плохой отец. Я еще слишком легкомыслен для этой должности.
Тарантас катился по лесу. Здесь стало совсем зелено, тепло и почти сухо. Наступал июнь. Тамара успела загореть, и Рудольфу она показалась еще красивее, чем прежде. Она молчала, думая о чем-то своем, и ее молчание было для него тягостным и загадочным. И вдруг она сказала:
— Когда твой Петя немного подрастет, мы возьмем его сюда. В лесу воздух очень хороший, полезный. Молоко для него можно в деревне брать. А то ведь ты, наверное, будешь сильно скучать. Правда?
Тамара почти всегда говорила с ним по-русски, и он понимал ее. И сейчас понял, но в ее долгом молчании и этих словах он увидел и другой смысл: она, оказывается, думала о нем. Он схватил ее руку и стал целовать.
— Не надо, — словно испугавшись, что выдала себя, сказала она и отняла руку.
— Я вас люблю, — с неожиданной и отчаянной решимостью прошептал он.
— Глупости какие! — Тамара уже овладела собой и заговорила с ним в своем обычном в последнее время строго-неприступном тоне. — Как тебе не стыдно! Не успел жену похоронить, уже про какую-то любовь выдумываешь. Очень нехорошо, Рудольф. Я бы знала, нипочем бы не взяла тебя в лес. Чтобы больше этого не было, слышишь?
Он молчал и глядел в сторону.
— Вы не должны думать обо мне плохо, — наконец сказал он по-немецки и осторожно прикоснулся к ее руке. — Если бы я хорошо знал ваш язык, я смог бы объяснить вам, что я чувствую, а так… Я здесь чужой, несчастный человек, — Рудольф говорил медленно, надеясь, что она его все-таки поймет. — Роза тоже была одинока, трудно одному на чужбине… Мне ее очень жалко, но разве я виноват, что она умерла? — в его глазах блеснули слезы, и он, будто испугавшись их, заговорил быстрее и решительнее: — Разве это нормально, что взрослому мужчине все время хочется плакать? Зачем умер Бер, зачем умерла Роза? Я знаю, я виноват, но если бы мы остались дома, в Румынии, все были бы живы. Зачем нас привезли сюда? Мы, что ли, виноваты в этой чертовой войне?
Тамара была в замешательстве. Смысл его слов до нее дошел, и ей было страшно жаль Рудольфа, но согласиться с ним она не могла.
28
Как только спала вода в Талинке и наладили переправу через реку, Саша Звонов со своими немцами вернулся в лагерь. Он с нетерпением ждал вечера. Выстирал и высушил перед печкой гимнастерку, нашил погоны и чистый подворотничок, надраил сапоги до блеска и наконец отправился встречать Тамару.
Он ждал ее на опушке, в том месте, где лесная дорога выходит на тракт, спрятался за кусты и нетерпеливо поглядывал то на карманные часы, то на дорогу, по которой она обычно возвращалась. Прошло около часа, когда в конце концов раздался далекий цокот копыт. Тамара ехала рысью, похлопывая лошадку по бокам сломленной зеленой веткой.
Когда она поравнялась с кустами, где спрятался Саша, он выскочил из засады и гаркнул:
— Томка!
Вздрогнула не только она, но и лошадка. Девушка натянула поводья и остановилась. Звонов поспешно подбежал к ней.
— Здорово, черноброва! — весело сказал он, протягивая руку.
— Здравствуй, Сашок, — не столько радостно, сколько удивленно ответила Тамара. — Приехал уже?
— Уже! — обиделся Звонов. — Три с лишком месяца на этой чертовой Талинке просидел, а ты говоришь «уже». Я думал, ты обрадуешься, а ты опять нос морщишь.
Тамара оглядела Звонова, весь его щегольский вид, начищенные сапоги и слезла с лошади.
— Поезжай верхом, а то грязно на дороге. Мне-то все равно, я вся в грязи, а ты блестишь, как новый самовар.
— Наплевать! — все так же весело отозвался Звонов и пошел рядом с Тамарой. — Грязь не сало, потер — отстало, — он обнял Тамару одной рукой, а другой взял у нее повод.
— Только не надо целовать, — попросила она. — Здесь место открытое, люди попадаются.
— Один-то раз можно, — как-то по-хозяйски ответил Звонов.
Лошадка остановилась, понуро мотнув головой, и принялась щипать молодую зеленую травку.
— Ты не вздумай к нам домой прийти, — предупредила Тамара, освобождаясь от рук Звонова. — Папка уж сердится. Если хочешь встречаться, жди меня здесь каждую субботу. А в воскресенье можно в клубе.
— А я в лес к тебе приду.
— Вот еще! — Тамара сердито нахмурилась. — Не выдумывай, нечего тебе там делать.
В следующую субботу Звонов опять стоял на том же месте, нетерпеливо переминаясь и покашливая. Сильный ветер гнал над лесом седые тяжелые тучи, лес глухо шумел. Потом застучали о землю крупные холодные грозовые капли. Вдали громыхнуло, небо осветилось. Саша поежился и помянул черта. Постояв еще немного в нерешительности, он махнул рукой и побежал по лесу, перепрыгивая через пеньки и кочки. От ливня убежать ему не удалось, и он порядочно вымок, хотя и схоронился под большим мохнатым кедром.
Хлюпая по калужинам, заполненным холодной дождевой водой, он почти в темноте добрался до барака и нерешительно вошел в сени. Испуганная немка шарахнулась от него в сторону. Звонов отряхнулся и осторожно постучал в дверь конторки.
Тамара была там — сидя за столом, что-то писала. Увидев перед собой Сашу, мокрого с головы до ног, она вскочила.
— С ума сошел!
— Ведь мы же договорились, — жалобно проговорил Звонов. — Разве я виноват, что гроза?
Тамара только вздохнула. Она, признаться, и не думала, что Звонов будет ждать ее в такую погоду.
— Что же я с тобой буду делать? Ведь ты же мокрый как курица.
Звонов, счастливый уже тем, что его не выгоняют, широко улыбнулся. С его сапог стекали на пол грязные ручейки. Тамара принесла ему валенки, старые ватные брюки и рубаху Власа Петровича. Пока Саша переодевался, она сходила на мужскую половину за горячим чаем. Любопытный Влас Петрович просунул голову в дверь конторки:
— С легким паром, Александр Карпович! Сохнешь? Я сам такой же дурак смолоду был, из-за девок в дождь и снег по семь верст лупил.
Звонов смущенно захихикал. Он был такой смешной в рубахе старика, которая была ему мала, в старых брюках, из которых лезла вата, и в огромных валенках, что Тамара против воли улыбнулась.
— На кого ты только похож?
Звонов, хлебнув чаю,
