Мать королей - Юзеф Игнаций Крашевский
Согласованная встреча в Луцке состоялась; король Римский с женой Барбарой прибыл на неё с огромной свитой венгров, чехов и немцев. Ему навстречу выехали Витовт и Ягайлло и устроили ему великолепный въезд. Епископы, духовенство обоих обрядов, кресты и реликвии, тысяча людей высыпала навстречу гостю, который с великой гордостью и дерзостью принимал знаки почтения.
Не без причины королева опасалась, как бы добродушного Ягайллу хитрый Сигизмунд и жена его Барбара не поймали в свои сети. Римский король с помощью польского короля хотел завладеть валашской землёй и разделить на две половины, для себя и Владислава, но поляки были против этого расчленения христианского государства.
Потом Сигизмунд спросил о соборе, бесстыдно насмехаясь над римским духовенством, чем обратил его против себя. Наконец дошло до просьб и настояний, чтобы Ягайлло позволил Витовту провозгласить себя литовским королём. Хотя гарантировали, что это не разорвёт связь с Польшей, польские паны поняли, какая в этой траве скрывалась змея.
Епископ Збигнев и другие стояли с ним, как стена.
Ягайлло готов был на всё согласиться, но отсылал к своему совету, без него ничего решать не хотел.
– Совет не нужен, никакого согласия, только твоё позволение, остальное я беру на себя, – воскликнул Сигизмунд.
Однако польские паны должны были созвать совет. Первый, кто в силу должности был вынужден объявить своё мнение, епископ Войцех, как всегда неоднозначно и осторожно, фехтуя ловкими словами, ничего не сказал.
Зато Збигнев Олесницкий открыто, убедительно, решительно, остро выступил против Витовта. За ним пошёл Ян из Тарнова. Витовт уже угрожал, не просил.
Этого вечера, когда Ягайлло, очень измученный, со всех сторон осаждённый, сам не знал, что делать, в его комнату вбежали епископ Збышек, Тарновский и другие, делая ему колкие упрёки. И как прежде старый король поддался Сигизмунду, так и теперь им со слезами на глазах начал объяснять и умолять. Збигнев Олесницкий прямо объявил ему, что на следующий день они все покинут Луцк. Так и случилось.
Король, испуганный этим, следующей ночью тоже выехал из Луцка.
Обо всём этом королева узнала в Кракове, когда уже энергия сенаторов положила конец великой опасности.
Другие могли заблуждаться, что Витовт откажется от своей мысли, поражённый сопротивлением, но не Сонька, которая лучше его знала. Для неё было очевидно, что только теперь должна начаться окончательная битва.
Ягайлло, выехав из Луцка, будто бы для того, чтобы умилостивить епископа, который упрекал его, помимо иных слабостей, и в том, как обошёлся с женой, наконец готовился посетить Краков и сблизиться с королевой.
В течение своего долгого сиротства у Соньки было время внимательно поразмыслить над тем, что ей следует делать, если Ягайлло приедет в Краков.
Когда объявили о его прибытии, она не встревожилась, не разболелась больше; она утешалась только тем, что своим влиянием она сможет эффективнее действовать против Витовта. Из двух сыновей, которым она себя посвятила, одному должна была достаться Польша, другому – та Литва, которую хотели оторвать. Епископ Збышек также в Луцке от имени их двоих пытался вдохновить короля к сопротивлению.
Витовт должен был предвидеть и сближение Ягайллы с Сонькой, и её неумолимую мстительность за обиды.
Ещё прежде чем Ягайлло доехал до Кракова, там появился таинственный посол Витовта Ян из Чижова, Полкозиц, сын каштеляна Сандомирского, которого даже никто не мог подозревать, что он поддерживает литовские дела.
У охмистра королевы, Мальского, который ни о чём не догадывался, он выпросил разрешение поклониться своей госпоже. Неоднократно случалось, что в отсутствие короля в замок с челобитной, а иногда с подарками, прибывали краковские землевладельцы. Поэтому Сонька приняла и Яна из Чижова.
Молодой, ловкий, красноречивый, он сумел дать понять ей, что прибыл к ней с неким важным посольством. Отправив свидетелей в ближайшую каморку, королева велела ему говорить. Посол начал с того, что открыл, кем был отправлен. Услышав имя Витовта, Сонька побледнела и задрожала, но гордо, не показывая те чувства, что испытала, велела ему говорить.
Таким образом, посол сказал, что великий князь послал его с миром и оливковой ветвью, прося помощи и примирения, и в свою очередь обещая обратить сердце Ягайллы к королеве, признать слухи ложью и способствовать тому, чтобы к супругам возвратилась прежняя совместная жизнь.
Выслушав эти речи, Сонька ответила с ироничной улыбкой:
– Поблагодарите моего дядю за благие намерения и жертвы, но поведайте ему так же, что есть дела, которые не поддаются исправлению, когда однажды были испорчены. Женская честь подобна стеклу, которое разбить легко, а склеить его нельзя. Сегодня я не могу быть никому полезной, когда сама не могу справиться. Я бессильна, вынуждена скрываться, молчать и плакать. Ягайлло, мой господин, скорее послушает Витовта и кого-нибудь, нежели меня. Я ничего не могу и ничего не обещаю, но также ничего не требую.
Ян из Чижова старался внушить королеве, что она ошибочно отрицает своё влияние, которое должна была вернуть.
– Я не хочу его иметь, дабы не вызывать ни у кого ревности, – сказала королева. – Я живу теперь для моих сыновей, я посвятила им мою жизнь. За ними стою как страж и нянька, больше мне ничего не нужно.
Посол чувствовал, что в этих скромных словах Соньки скрывалась глубокая ирония, но не мог добиться от неё ничего другого, чем повторение того, что сказала в первый раз.
Поэтому он ушёл ни с чем…
Когда было объявлено о прибытии Ягайллы, королева надела те чёрные одежды, к которым ныне привыкла, как во время траура, отказываясь от всевозможных драгоценностей, и очень величественно, почти без заметного волнения, без слёз, она вышла навстречу пану в сени.
Ягайлло приехал в тревоге, предвидя совсем нечто иное, не то, с чем столкнулся. Он был бледен, дрожал, жалуясь на усталость, вошёл в комнаты вместе с королевой и показался ей за эти несколько месяцев очень постаревшим.
Перед ним стоял старший сыночек, а на руках воспитательницы младший тянулся к его коленям. Королева сказала ему только несколько простых слов, чтобы был добр к детям. Тут же рядом с ней пришла поздороваться с отцом уже взрослая дочь Ядвига. Вся эта семья, которую он давно не видел, каким-то чувством охватила старца. Сперва он стал обнимать Владека, потом маленького Казимира, и наконец Ядвигу, которую нашёл значительно повзрослевшей, но бледной и исхудавшей.
Сонька стояла сбоку, но для себя ничего не требуя, ни стараясь обратить обратить его внимание. Иногда со страхом король бросал на неё робкий взгляд и тут
