Давид Малкин - Король Давид
Когда ехали к Дан-Яму, посланцы Давида говорили между собой о странной судьбе ивримского племени Дан. Часть его смешалась с народом Дануна, прибывшем в Кнаан с Островов. Едва окрепло первое поколение от смешанных браков, оно покинуло надел племени Дана и отправилось на север Кнаана, где основало города Ион и Дан-Ям. По пути они похитили левита Миху, поселили его у себя на новых землях и велели строго следить за исполнением поселенцами всех обычаев иврим.
Миха следил, и законы иврим здесь выполнялись строго. Но к королю Давиду стали поступать жалобы из племён Иссахара и Нафтали на то, что их соседи из Иона и Дан-Яма непрерывно затевают драки с финикийцами, а к общим заботам иврим, к нападению на них кочевников из Восточных пустынь даниты безразличны. «Они ничего не хотят знать, кроме своих кораблей», – писали Давиду старейшины из племени Нафтали.
Иоава бен-Црую в Дан-Яме приняли радушно, рассказали, как когда-то из окрестностей Яффо шестьсот мужей из семейства Данова, перепоясанных воинским оружием, пришли в Лаиш к народу спокойному и беспечному и перебили его острием меча, а город сожгли огнём. И заново они отстроили город этот, и поселились в нём, и нарекли имя городу – Дан, по имени отца своего, сына Израиля.
С тех пор мужское население «Северного Дана» выросло до тридцати тысяч человек. Его старейшины просили передать королю Давиду благословение и обещали поддержку во всех его начинаниях.
При выезде из Дан-Яма Иоава догнал вестовой и доложил, что отряд Адриэля из Мелхолы отыскал в поселениях болотных хивви тех, кто бежал туда из Гивона после расправы над потомками Шауля, и перебил их всех до единого.
– Хорошая новость, – сказал командующий. – Вернись и передай Адриэлю, что я двигаюсь дальше на север. Если захочет – пусть догоняет.
В Седьмой месяц иврим достигли северной границы территории, которой они теперь владели. Воины стояли в берёзовой роще на берегу речки Литани и разглядывали белые, сверкающие на солнце стволы и листья, похожие на наконечники стрел. На вершине горы иврим принесли в жертву овцу, благодаря Бога за помощь в исполнение приказа Давида, Божьего помазанника. Мулы дрожали от холода, солдаты надели по две рубахи и, как в пустыне, закутали лица платками. Через надел племени Ашера отряд Иоава направился к Приморскому тракту, зная, что это уже начало пути домой.
Двое молодых солдат, ехавших рядом, беседовали между собой. Их ноги торчали из-под рубах, и золотистые волоски на икрах смешивались с таким же подшёрстком на животах мулов.
– У нас в Бейт-Лехеме сейчас все на току, – сказал один и замолчал.
Оба представили, как по разложенным по земле снопам прогоняют коров. Зерно вылущивают, после провеивания собирают и, чтобы окончательно отделить от мякины, прожаривают в домашних очагах. Запахом жареных зёрен пропитывается всё: одежда, овечья шерсть, даже кожа младенцев и девушек. С ночи в очагах, на раскалённых камнях начинают выпекать хлеб, а в овальных глиняных горшках сбивают масло.
– А я бы хотел, чтобы этот поход длился как можно дольше, – откликнулся другой солдат. – Чего дома-то интересного! А здесь видишь, как живут иврим вдали от Города Давида, встречаешь другие народы. Вот скоро мы подъедем к Верхнему морю, а оно совсем не такое, как наше Солёное. Дед рассказывал, что филистимляне делают корабли и уплывают на них так далеко, что с берега их не видно.
– В Верхнем море живёт левиафан[23], – прошептал первый. – Может, мы и его увидим?
Иоав бен-Цруя был очень доволен. Ни один его воин не заболел в пути, в обозе скапливались дары племён иврим королю Давиду. Общее число сосчитанных мужчин от восемнадцати до сорока лет в племенах севера уже подходило к ста тысячам.
Иоав понимал, что это – его последний поход по Земле Израиля, последние встречи с разбросанными по всей стране боевыми товарищами. Когда отряд попадал в селение, расположенное на высоком холме, Иоав непременно проверял, хранится ли на вершине в сухой яме запас дров для быстрой передачи соседям важных сообщений при помощи костров. «Когда-нибудь вам просигналят: «Иоав бен-Цруя, командующий короля, умер», а вы передадите эту весть следующим», – приговаривал он.
Объезд надела племени Ашера они завершили в селении Хоса на самом берегу моря, напротив острова, где стоял финикийский город Цор. Пересчитав мужчин племени Ашера, Иоав с отрядом отправился в Цор, так как ему сказали, что у ворот этого города собирается самый большой рынок рабов в Кнаане. Цоряне сделали насыпь через залив от побережья к своему острову, и по ней, с опаской поглядывая на морские волны, непрерывно шли караваны верблюдов и ослов, плелись стада овец и коз. Рабы в разных местах чинили насыпь. Повсюду горели костры и продавались птичьи и черепашьи яйца, дымились горшочки с похлёбкой из рыбы и моллюсков отвратительных для иврим. У края насыпи они разглядели присыпанные песком глиняные трубы, входящие одна в другую.
– Это – водопровод, – объяснил проезжавший рядом на ослике купец. – На острове всего один колодец, и его сохраняют на случай войны. Если подойдёт сильный враг, жители быстро разрушат эту насыпь, но не останутся без воды. А в мирное время воду они получают от иврим, из горных источников, которые вокруг Хосы. Стоит вашему королю приказать, и племя Ашера оставит Цор без воды. Теперь поняли, почему Цор всегда будет другом иврим? – засмеялся купец. Потом спросил: – Вы идёте продавать или покупать?
– Не то и не другое,– ответил Иоав. – По обычаю наших отцов, мы должны постараться выкупить рабов-иврим.
– Да поможет вам Бог! – пожелал им купец. – В Цоре самые дешёвые рабы.
Он стегнул ослика верёвкой и догнал свой караван.
В Восьмом месяце, или, как его называли кнаанеи, месяце Бул, посланцы Давида были на юге Земли Израиля. Передав командование отрядом Итаю из Гата, Иоав велел ему закончить пересчёт воинов племени Шимона в Негеве, а потом ехать в Беэр-Шеву – их главный город. Сам он с двумя молодыми солдатами направился прямо туда повидать старого приятеля, лекаря Овадью. С ним он хотел поговорить о странном поведении биньяминитов из отряда Адриэля из Мелхолы после того, как они побывали в селении хивви, живущих среди болот. Мстители-биньяминиты возвратились оттуда вялыми, понурыми. Вечером они приходили последними к горшкам с похлёбкой и первыми уходили спать. Ночью, когда другие солдаты придвигались поближе к костру, с биньяминитов лил пот, а головы раскалывались от боли. Но к утру они вели себя, как ни в чём не бывало, и смеялись, когда их принимали за больных.
У Иоава бен-Цруя не было своих детей, и все отцовские чувства он перенёс на солдат – может, поэтому он и встревожился раньше других командиров. Сначала командующий говорил себе, что ничего страшного, просто биньяминиты ещё не пришли в себя после поисков хивви среди болот. Но проходили дни, и Иоаву начало казаться, что и другие воины в его отряде стали тихими и не радуются близкому возвращению домой. Через неделю он уже не сомневался, что его отряд идёт в Город Давида больным, и только несколько человек, включая его самого и Итая из Гата, здоровы. Иоав приносил жертвы на всех жертвенниках, мимо которых проходил его отряд, он то проклинал Давида за его затею, она была ему противна с самого начала, – то говорил себе, что болезнь вовсе не наказание Господа за пересчёт Его народа, что нужно, не колеблясь, выполнять приказы помазанника Божьего, и тогда солдаты сразу выздоровеют. Иоав побил лекаря отряда за беспомощность, когда тот сказал, что в Вавилоне больных привозят на городской рынок и слушают, что помогло другим при такой же болезни.
Иоаву нужно было и посоветоваться с Овадьей, и попрощаться с ним – больше не придётся бывать в Беэр-Шеве.
Возле входа в дом Овадьи, как возле каждого лекарского дома в Кнаане, росло фисташковое дерево. Издали оно казалось розовым, для иврим это было знаком зимнего, Восьмого месяца. Летом дерево стояло зелёным, а весной, в Песах, когда начинался отсчёт года, – красным, оно расцветало. По этим сочетаниям и оттенкам красок иврим умели точно узнавать, какой наступил месяц, сколько ещё продлятся холода и даже какая предстоит зима, дождливая или сухая.
Иоав больше всех деревьев любил фисташковое. В детстве, как все мальчики в Бейт-Лехеме, он слизывал с его стручков матовую смолу и жевал её. Во рту делалось прохладно, дыхание очищалось. Дети обожали орешки – фисташки, взрослые смазывали соком из листьев трещины на коже и клали древесную смолу в дупло больного зуба. Овадья ещё при короле Шауле настоял, чтобы солдаты перед сражением пили отвар из коры фисташкового дерева. «Тогда, – обещал он, – ваши раны будут заживать быстрее». Овадья считал, что фисташка помогает при любой болезни. Иоав тоже так считал. Он любил и берёг дерево возле его дома в Городе Давида, и все знали, что если командующий не в стане, значит, он сидит в тени под своей фисташкой.
