Александр Немировский - Пурпур и яд
Хор придворных льстецов на пирах и в царском совете твердил ему о необходимости немедленно проучить зарвавшегося Лукулла. Поведение Таксила стало казаться едва ли не предательством. Когда подобные же советы через гонцов и в письмах стал давать Митридат, Тигран заподозрил, что понтийский царь из зависти отговаривает его от совершения великого подвига.
Не желая делить с Митридатом славу, Тигран не стал его дожидаться и выступил к Тигранокерте со своим колоссальным войском. Царские летописцы занесли в «Книгу деяний» его изречение той поры: «Жаль, что мне придется сражаться с одним Лукуллом, а не со всеми полководцами сразу».
ГНИЛОЕ ЯДРО
Тигранокерта, окруженная римлянами, сверху могла показаться понтийским орехом в серебряной кожуре. И это сравнение давно уже пришло кому-то на ум, сказавшему, что Лукулл обломает зубы о столицу Тиграна.
Напрасно день и ночь били тараны. Они дробились о гранитную толщу стен. Не помогли и подведенные римлянами гелеполы. Они рушились под ударами камней, выбрасываемых гигантскими катапультами.
— Попадись мне эллин, воздвигнувший эти стены, я бы его распял на кресте, — выдавил из себя Лукулл.
На лице у Мурены появилась улыбка. Ее называли змеиной, по созвучию имени легата с хищной рыбой, по виду напоминавшей угря.
— Сулла бы поступил иначе, — молвил Мурена. — Он бы наградил Никонида и ввел бы его в круг своих друзей.
— Тебе известен строитель? — воскликнул Лукулл.
— Еще бы! Фессалиец Никонид сопровождал моего отца в те годы, когда он пытался исправить Дарданский мир. После того как Сулла приказал ему возвратиться в Рим, Никонид перешел на службу к Митридату. Он соорудил осадные машины, едва не разрушившие стены Кизика, а потом, как говорят, перебежал к Тиграну. Мой Геркулес! Не он ли это стоит там наверху, у него такое же квадратное лицо и почти нет шеи.
Человек на стене размахнулся пращой, и свинцовое ядро, просвистев, упало в нескольких шагах от римлян.
— Недурно! — воскликнул Лукулл. — Твой знакомый к тому же неплохой стрелок.
Мурена кинулся к ядру. Подняв его, он повернулся спиною к стене.
— Так и есть! — сказал он подошедшему Лукуллу. — Это Никонид. Он приветствует тебя и приглашает в гости.
Мурена протянул Лукуллу ядро, и тот смог сам прочесть послание Никонида. Оно покрывало всю поверхность снаряда, и содержало сведения о составе гарнизона, наличии продовольствия, о недовольстве ассирийцев, гордиенцев, каппадокийцев, насильственно согнанных в Тигранокерту.
— Ты прав! — сказал Лукулл, пряча ядро. — Этот эллин действительно заслуживает награды. И когда падет Тигранокерта, я прикажу отлить для него такой же точно снаряд из золота. Я слышал, что Тигранокерту называют непробиваемым орехом, но если в орехе гниет ядро, не нужны и тараны.
Наступили октябрьские ноны, один из самых мрачных дней римского календаря. В этот день ровно сорок лет назад римляне в битве с кимврами потеряли восемьдесят тысяч воинов. И когда Лукулл еще только собирался переходить реку, отделявшую его войско от огромной армии Тиграна, Мурена крикнул ему вдогонку: «Ты забыл о черном дне!»
Лукулл обернулся. На нем был блестящий чешуйчатый панцирь и обшитая бахромою накидка.
— Что ж! Я и этот день сделаю для римлян счастливым! — крикнул он, обнажая меч.
Наблюдая за движением римлян к реке, делавшей к этом месте крюк, Т игран решил, что враг отступает.
— Смотри! — крикнул он Таксилу. — Вот и бегут твои неодолимые!
Таксил покачал головой.
— Римляне перед бегством не начищают щитов и не обнажают оружия. Блеск говорит…
Армянский стратег не успел закончить своей речи, как показались значки римских легионов. Они были обращены в сторону холма с плоской и широкой вершиной, под которой расположилась армянская броненосная конница. Вражеские всадники не могли подняться на этот холм, а пехотинцы были отрезаны от него своими же всадниками. Это был точный маневр, решивший исход боя.
Заняв холм. Лукулл дал знак фракийским и галатским всадникам, чтобы они ударили по армянской коннице с флангов; сам же устремился со своими когортами вниз.
— Подходить вплотную! Подходить вплотную! — кричал он.
Лукулл знал сильные и слабые стороны всадников, одетых в броню: они неуязвимы для стрел и дротиков, но их можно бить мечами в неприкрытые бедра и голени.
До схватки дело не дошло. Броненосные всадники, напуганные римской атакой, обратились в постыдное бегство. Всей своей тяжестью они обрушились на армянскую пехоту, стоявшую ближе к берегу. Возникла свалка. Римляне рубили бегущих, как овец, и топтали их конями.
Лукулл писал донесение в сенат. Он решил не пересчитывать трупы павших врагов. В конце концов, не все ли равно, сколько погибло этих азиатов, пятьдесят или сто тысяч. Цифра «сто» хлеще ударит по римским крикунам, изощряющимся в клевете и наветах. Пусть будет сто тысяч пехотинцев да и вся броненосная конница.
Снаружи послышался шум и голоса.
— Это ты, Мурена? — спросил консул, отрывая каламос от пергамента.
— Смотри, какая добыча! — воскликнул легат, врываясь в палатку.
Он рванул материю. Блеск золота и драгоценных камней ослепил Лукулла. Смарагды, топазы, рубины, укрепленные в золотых гнездах, составляли сказочный узор. Можно было различить фигурки грифонов, терзаемых орлом, и льва, попирающего своими лапами поверженные человеческие фигурки.
— Царская диадема, — протянул Лукулл.
— Да! Тигран, убегая, отдал ее на сохранение своему слуге, а тот был захвачен нашими всадниками.
— Лучше бы ты привел самого Тиграна, — сказал полководец. — Тогда бы в Риме не говорили, что я воюю с призраками.
Митридат, спешившись, медленно шел по тропинке, еще покрытой росой. Он наслаждался этим безоблачным осенним утром, и будущее казалось таким же ясным. Его план начал приносить плоды. За несколько недель он вернул большую часть своего царства. Оставленные Лукуллом гарнизоны сдавали города или разбегались. Легионеры прослышали, что Помпей более щедр, чем Лукулл, и обещает всем своим ветеранам землю в Италии.
— Повелитель! — услышал он голос Битаита.
После бегства Метродора Митридат окружил себя галатами. Битаит стал его главным телохранителем.
— Смотри, повелитель! — кричал галат, указывая на берег реки.
Там плелось несколько человек. Плащ на одном из идущих показался Митридату знакомым. Митридат вскочил на подведенного Битаитом коня и поскакал вниз.
И вот они встретились снова. Тигран бросился на шею Митридату.
— Все потеряно! — кричал он, заливаясь слезами. — Ты видишь самого несчастного из людей. У меня нет войска, нет столицы, нет сыновей!
— Почему ты меня не дождался! — воскликнул Митридат.
— Мой разум был ослеплен. Армия Лукулла показалась мне ничтожной, и я не устоял перед соблазном одним ударом покончить с римлянами.
Митридат хорошо понимал, что заставило Тиграна торопиться, но он обнял его за плечи.
— Еще не все потеряно, — сказал он. — Мой сын Фарнак набирает колхов. Я обучу их римскому строю.
ОТЕЦ
Войска уже выстроились в долине Арсания на виду у Артаксаты, когда поднялся столб пыли. Митридат озабоченно всматривался в даль. Он опасался обходного маневра римлян. Но складки на его лбу внезапно разгладились. Фарнак! Его сын! Его надежда! Он откликнулся на призыв и, преодолев Мосхийские горы, пришел на помощь отцу. Этот завистник Махар, обольщавший Фарнака и склонявший его к предательству, не смог помешать брату совершить этот подвиг, так же как не сумел овладеть Монимой. Чувство отцовской гордости, ранее едва ли знакомое Митридату, захватило его с невиданной силой. Чтобы скрыть выступившие на глазах слезы, он поднес ладонь к бровям, будто бы защищаясь от солнца.
Когда к нему вернулось зрение, он увидел, что римляне начали спускаться с холмов. Митридат насчитал двенадцать манипулов. По флангам двигалась вражеская конница. Мелькали черные хитоны фракийских всадников, блестели начищенные шлемы галатов.
Митридат бросил беглый взгляд на Тиграна. Его преисполненное важности лицо приобрело выражение растерянности. Он не ожидал, что у римлян окажется такая сильная конница. Он был уверен, что у него больше всадников.
— Передвинь влево мардийских лучников и иберийских копейщиков, — посоветовал Митридат.
Дернув поводья, он поскакал на правый фланг. Он хотел сражаться рядом с Фарнаком.
Видя, что римляне теснят мардийцев и иберов, Митридат повел в наступление скифов и колхов. Стремительная атака, которую никто уже не ожидал, заставила римлян дрогнуть. Дело дошло до рукопашной. Митридат сражался в первых рядах. Его меч опускался со свистом на головы римлян, и не нашлось ни одного, кто бы мог противостоять его ярости.
Но внезапно рука Митридата замерла. Он увидел, как раненный дротиком, упал Фарнак, Соскочив с коня, царь бросился к сыну.
