Александр Быков - Чепель. Славное сердце
— Это из Древлян разорённых женщина спаслась. Мы детей-то подобрали по дороге тогда, зубр их вывел. Это её дети оказались. Она двоих немцев в Древлянах заколола и потому от людей отреклась. Она и меня выхаживала, а потом и Бранибора так же, как меня, подобрала… Мне привиделось, что она Перуница…
— Да, вот это да… Может она и в самом деле Перуница, только имя другое. Пусть будет она здорова! Может ещё какого хорошего человека спасёт… И Бранибору передавай потихоньку все мои слова… Те деньги на брата потрать, лишь бы поправился… А в подземельи Вежи остались три сундука с казной… их сейчас оттуда и не достать. Как нибудь соберёмся…
Через полчаса, посидев, согревшись, стали расходиться.
— Ну, прощай, Вершислав! Век тебя не забуду и буду благодарен всегда. Я твой должник. Что тебе будет нужно, смело мне говори. Всё, что в моих силах я тебе помогу. Может это и не вся наша история. Знаешь, бывает, «звёзды не сошлись»! В следующий раз начнём строить государство с другой стороны… Поживём — увидим!
Обнялись, как друзья.
— До встречи… капитан Стриж! — Вершко хитро улыбнулся.
Капитан так же улыбнулся в ответ.
В самом конце листопада 6574 (1066), когда золото и багрянец лесов всё уже легло к ногам, а на земле по утрам брался корочкой лёд, на дороге из Берестейской крепости на Слоним встретились два человека. Чёрная дорога. Чёрный лес. Только на редкой ветке тускнеет продрогший листок. Низкое небо. Безлюдно и холодно вокруг. Пар идёт от дыхания и от тела.
Один человек ехал на коне, другой шёл пешком. Конный был, видимо, ратник, поскольку наряжен в зброю, и при оружии. Ехал посыльным или по каким-то другим делам. Тот, что шёл на встречу, был давно не стрижен, бородат, одет в простую одёжу охотника, на поясе нож, за спиной лук. Лук был очень хорош. Видимо, повезло охотнику.
Приблизившись, они друг друга узнали.
— Шо, Чепель, живой еще? — криво усмехался, обычно сутулясь, едучи мимо бывший княжеский десятник Гордей. — Угробил князя! А сам ходишь, небо коптишь! — ответа он, похоже, и не ожидал.
Пеший промолчал. Что тут сказать. Разминулся уже с ним. К седлу Гордея приторочен самострел. Тот самый, за который когда-то Бранибор над Гордеем посмеивался, мол, неповоротлив. А бьёт самострел мощно и издалека… его самого сбили из похожего самострела, памятна и рана, и дырка в небесной подковке… И бьёт Гордей метко… И топоры мечет сильно… И остановился. И молнией в мозгу пронеслась дорога в Беловежской пуще. «Удар… Развернулся… Оглянулся!.. Я оглянулся, прежде, чем потерять память! Я видел именно его!.. Враг — за спиной! Предатель! В Городно часто ездил… сотника Судислава сподручный… Не в ревности дело…»
Вершко развернулся назад, привычным движением наложил стрелу на тетиву. Гордей, ехал дальше и старательно, спешно, но тихо снаряжал свой самострел — неудобно верхом, на ходу, да ещё надо ногой прижимать.
Вершко посмотрел ему в спину. Собственное сердце билось ровно и сильно. Натянул лук до знакомого чувства стеснения в груди. Мощно и коротко позвал: «Э!»
Гордей лихорадочно закончил заряжать, и, обернувшись, вскинул самострел. Вершко выпустил стрелу.
Древняя песня у стрелы. Спокон веку она известная и примерно схожая, однако слышат её не всегда и не все. Не бойся этой песни. Пусть летит стрела, куда её направили боги. У всего на белом свете есть свой смысл и своё предназначение. Горе тебе, если ты песню стрелы не услыха̀л. Значит, она мимо тебя не пролетела. Значит, ты ранен… или убит.
Вершко приопустил лук, правая рука на отлёте, приподнял подбородок. «Над ухом прошла — не моя… А милосердие я поберегу для доброго человека». Вершко повернулся и вздохнул. Потрогал небесную подковку на груди. И пошагал своей дорогой.
Он уходил дальше к Берестью, а на дороге навзничь лежал человек, из правой глазницы которого торчала стрела. С простым серо-белым оперением из гусиного пера. У любого охотника такие стрелы…
А с неба пошёл снег. Первый снег в этом длинном году. Шёл сначала лёгкими мелкими мухами, потом погустел, зачастил, полохмател, сделался большими рыхлыми хлопьями, закрывая грязь и тлен, и кровь, одевая Белую землю в белый покров. Сплошной непроглядной стеной стал снег во вселенной, отгородил завтрашний день ото дня вчерашнего, живых от мёртвых, правых от виноватых. Стёр границу между далью и дорогой, между землёй и небом, между былью и вымыслом. Засы̀пал все следы.
Послесловие
Рыцарь Гюнтер, оправившись после Святоярова удара, воевать больше не смог и не захотел — часто болела голова. О своём поражении он говорить, конечно, не любил, но если доходил до того разговор, объяснял, что его победил молодой князь, другому бы такое было не по силам. «А какой красивый шлем был у молодого князя! Ни у кого такого не бывало…» Гюнтер осел в небольшом городке в восточно-саксонских землях, рядом с лужичанами, варил пиво, женился на славянке, и много лет утешался тем, что таким образом отомстил за своё поражение. Спустя лет десять его осенила мысль, что его молодой противник в Городненском поединке, возможно, спас ему жизнь, так как его товарищи по тому восточному походу бо̀льшей частью погибли. Глядя на своих беленьких деток, которых он, в общем, хорошо по-отечески любил, он уже сомневался, кто кого победил. А в преклонном возрасте Гюнтер сделал для себя открытие, что всё побеждает Любовь, ибо это и есть Бог.
Саксонец Рихард испытал настоящее потрясение от времени, проведённого в Белой Веже. Он не захотелось больше шпионить в пользу иноземных хозяев. Остался на службе у малого саксонского графа. В 1073-74 годах он принял самое активное участие в национальном восстании саксов против владычества германского короля Генриха IV. Защищая с малочисленным отрядом родной городок под Магдебургом, Рихард не пожелал сдаваться сильно превосходящему числом иноземному противнику и погиб, как герой своего народа.
Тверд и его сестричка Литанька оказались на воспитании у деда Буривоя. Тверд и Олесь стали друзьями на всю жизнь. Твердислав и Святояр по приглашению Элипранда ходили в поход в Святую Землю в 6607 лете (1099 году). Там они убедились, что святее родной земли — не бывает. Олесь сочинил об этом балладу на манер былин об Никите Кожемяке и Илье Муравлянине.
Олесь стал грамотным и уважаемым лекарем. Переводил на родной язык труды европейских медиков и философов, и составил внушительную библиотеку. Олесь продолжал писать Полесскую Летопись и переписывал старые книги новыми письменами Кирилла и Мефодия, которые набирали силу при поддержке православной христианской церкви. Трудился он, живя в Деречине, в Слониме, в Берестье, в Менске. Подготовил себе учеников. Но, примерно в 1115 году, все книги Летописи таинственно исчезли.
Кудеяр не стал служить Киевскому наместнику. Он ушёл в лес к Любаве. Впоследствии Кудеяр стал знаменитым разбойником из Беловежской пущи. Он был справедлив, смел, дерзок, наказывал богатых негодяев, особенно ляхитов, родственников и потомков пана Войцемежа, совершал не только вылазки, но и дальние походы в города Руси, Польши, Поморья и Саксонии. Все знали, что, если объявлена месть Кудеяра, то она неизбежна. Чтобы найти его, сам он следов не оставлял. А в Беловежской пуще он был неуловим. Легенду о справедливом разбойнике передавали из уст в уста многие поколения. В детстве её слушал даже мальчик Робин из Локсли. А на Руси впоследствии этим именем назывались многие, кто хотел совершить справедливость силой, быть грозным и неуловимым мстителем. Впоследствие знаменитым Кудеяром стал племянник польско-литовского короля Стефана Батория князь Габор Жигмонтович (Георгий Сигизмундович) в конце XVI века, спустя пять столетий после нашего Кудеяра. О Кудеяре-Георгии русский поэт Некрасов сложил песню:
Жили двенадцать разбойников,Жил Кудеяр атаман.Много разбойники пролилиКрови честны̀х христиан…
Рассказывали также, что, будучи уже пожилым человеком, Кудеяр-Георгий подался в православный монастырь заслужить у Бога прощение за грехи смертоубийства. Ему было определено послушание «перепилить ножичком дуб», тогда грехи будут отпущены. Старик терпеливо тратил на это годы. Но однажды какой-то польский шляхтич стал перед ним хвастаться, как мучает и убивает своих холопов. Кудеяр не выдержал и всадил нож в жестокое и надменное сердце пана — и в этот момент дуб рухнул сам собой.
Бранибор выжил после взрыва Белой Вежи. Перуница спасла его, подобрав так же как и Вершко, а затем отвезла к отцу Буривою, и тот упорно лечил сына, не жалея усердия. Наверно никому другому, кроме Бранибора, так выбраться из-за края было бы не по силам. Три месяца богатырь пролежал без памяти, три месяца после ещё он не вставал со своего печального ложа. Выполнил обещание, дождался возвращения Святояра из Милана. Стал у Бранибора волос из тёмного, как кора дуба, светлым, как пшеница. Стал у него голос тихим и слабым. И так был неразговорчив, а теперь и вовсе стал молчалив. Стали глаза из тёмно-синих светлыми серо-голубыми. Стал сам Бранибор сухощав и жилист, не таков, как раньше был богатырь. Болезный. Не воин стал и не работник. Будто вторую жизнь дал ему для чего-то Род, да и вовсе, будто другой человек. Стал Бранибор понимать язык зверей и птиц, стал видеть будущее. Взор стал, будто из-за кромки, из-за грани жизни и смерти. Долго не понимали, что же делать… А он однажды собрал котомку, поклонился родным и ушёл жить к волхвам в леса…
