Анри Труайя - Петр Первый
В понедельник, 30 июня, состоялись пышные похороны царевича в присутствии царя, царицы, министров, сенаторов и всех высокопоставленных гражданских и военных чинов. Многочисленная толпа, которая вся не вместилась в маленькую церковь, окружила ее. Гроб, украшенный черным бархатом, стоял на высоком катафалке, под балдахином из белой парчи, окруженный почетным караулом с обнаженными шпагами. Не эти ли солдаты окружали Алексея, когда он стоял перед судьями? Духовенство чинно совершало богослужение. Среди преданных царю празднично облаченных служителей церкви большая часть еще не пришла в себя после пира, который состоялся накануне. Под конец панихиды царь взобрался на ступени катафалка, склонился над гробом и поцеловал хладные уста сына. Свидетели утверждают, что у него на мгновение что-то человеческое промелькнуло в лице, а глаза наполнились слезами. Однако он не жалел о содеянном. На этот раз был уверен, что искоренил зло. Он хотел засвидетельствовать свою признательность тем, кто помог ему справиться с этой необходимой и неблагодарной задачей: обманщик Толстой стал графом, Румянцеву было присвоено звание майора и подарено две тысячи крепостных; Евфросинье за ее предательство были отданы некоторые вещи, принадлежащие раньше царевичу. Выпущенная из крепости, она получила милость Их Величеств и вышла замуж за офицера из Санкт-Петербургского гарнизона, с которым прожила еще тридцать лет в достатке и покое. В конце 1818 года Петр, достаточно убежденный в том, что принял единственно верное решение в этой ситуации, велел выбить особую медаль, на одной стороне которой было его изображение в профиль с надписью: «Император Петр I», а на другой – корона, лежащая на высокой горе, которая вершиной выходит из облаков, ее освещает солнце, а вокруг надпись: «Величество твое везде ясно. 1718 г. 20 декабря».
Медаль знаменовала торжество царя над темными силами, грозившими сокрушить дело его жизни. Что творилось в душе отца, казнившего сына, – этого не узнал никто.
Однако иностранные дипломаты придерживались другого мнения. Вебер, ганноверский посол, анализируя ситуацию, писал: «Какой бы ни была любовь монарха к этим вещам, он действовал в одиночку… Все, что он поменял во время своего царствования, было сделано вопреки воле русских и исполнено только из послушания царя. Тяжелые ночи, которые он провел в размышлениях о будущем своей страны, вселяли надежду в большинство из его людей, что дни Его Величества сочтены и что жизнь в империи вернется в свое прежнее русло… Санкт-Петербург, корабли, море, немецкая мода и бритье бород, все иностранные обычаи и языки, были для большинства кошмаром. Те, кто вынуждены были поселиться в Санкт-Петербурге, с сожалением вспоминали о своих прежних местах, как о рае, и хотели только одного – чтобы вернулась их старая, грязная Русь… Царь чувствовал это сопротивление, и, так как видел, что царевич выбрал не его дорогу, а следует обычаям предков, нет ничего удивительного в том, что он прибегнул к крайне жестким мерам, которые в глазах всех казались несправедливыми…» В заключение своего рапорта Вебер использует шифрованный язык. «Конец этой страны будет ужасен, – писал он, – потому что жалобы миллионов людей на царя будут услышаны небом и так как в каждом человеке заложена искра ярости, которая только и ждет ветра, чтобы превратиться в пожар».
Как будто прочтя эти строки, Петр подтвердил их спустя несколько месяцев после судебного процесса, сказав дворянам: «Вы видели, как я наказал неблагодарного сына, лицемера и лгуна… Я надеюсь укрепить этим мои великие совершения, которые дадут русскому народу еще большего могущества и процветания, совершения, которые стоили мне стольких сил, крови и денег и которые в первый год после моей смерти могли бы быть уничтожены, если бы я не принял и не реализовал того решения, которое сделал».[74]
Однако в народе воспоминания об Алексее остались как память о мученике, олицетворявшем Святую Русь. Вне всякого сомнения, если бы он пришел к власти после смерти отца, то вернул бы власть духовенству, разрешил бы носить бороды, прекратил бы воевать и отвернулся бы от безбожной Европы.
Действительно ли он умер? Некоторые говорили, что нет. Вскоре лже-Алексеи стали появляться почти по всей стране. Но Петру до этого было мало дела. Одним махом он пресек этот ретроградский слух еще большим террором, чем после стрелецкого бунта. Оппозиция была обезглавлена. Царь мог вернуться к своему истинному предназначению: расширять границы России. Меч – за границами страны и дубина – внутри государства. Если некоторые сегодня и страдали от этого, то последующие поколения оценят его по заслугам.
Глава XII
Император и императрица
1718 год был ознаменован для царя двумя значимыми смертями: его старшего сына Алексея и злейшего врага Карла XII. Король Швеции скончался 30 ноября, сраженный пулей перед крепостью Фридрихсгаль. Его сестра Ульрика-Элеонора, которая в марте 1719 года унаследовала власть, приказала казнить Герца, обвиненного в пособничестве России, и объявила через своих полномочных представителей, что Швеция не намерена больше идти на уступки на Балтике. Ответный удар Петра последовал незамедлительно. В июле 1719 года, когда на Аландских островах переговоры практически зашли в тупик, русский флот, состоящий из тридцати больших кораблей, ста тридцати галер и ста небольших кораблей, высадил в районе Стокгольма войска. Сотни деревень, мельницы, магазины и заводы были сожжены казаками и русскими моряками. Часть казаков подошла довольно близко к столице. Несмотря на большие потери, шведы не сдавались. В сентябре шведские дипломаты покинули Аландский конгресс. Ульрика-Элеонора добилась через какое-то время поддержки Англии и Венского двора, который поссорился с царем после дела царевича Алексея. Тонкие маневры Лондона закончились дипломатической изоляцией России. Но если руководители великих держав и высказывались против царя, то сил привести свои угрозы в исполнение у них не было. В мае 1720 года английская эскадра под командованием адмирала Норриса, соединившись со шведской эскадрой, попыталась напасть на противника, атаковав его позиции. Результаты были смехотворны: загорелась одна изба и одна баня. Тем временем Менгден во второй раз высадился в Швеции и сжег тысячу двадцать шесть крестьянских домов. Меншиков с насмешкой писал Петру: «Это существенная потеря, которую смогли нанести два объединенных флота Вашему Величеству на острове Нарго. Но, все взвесив, мы можем скорбеть по избе, доставшейся шведскому флоту, и бане, отошедшей английской эскадре». После этого боя адмирал Норрис покинул Балтийское море. Шведы поняли, что ни английский король, ни регент Франции, ни немецкий цесарь не рискнут, несмотря на их дружбу, поддержать шведов в неравной борьбе. Между тем Петр принял посредничество Кампредона, посланника Людовика XV, для сближения позиций двух сторон. Кампредон лез из кожи вон, встречался со многими людьми, общался с Фридрихом, супругом Ульрики-Элеоноры, ставшим королем Швеции, переписывался с Петром и закончил свою деятельность тем, что организовал в апреле 1721 года новую встречу полномочных представителей России и Швеции в Ништадте. После долгих дискуссий шведы согласились пойти на уступки, но настаивали на том, чтобы царь не поддерживал претензии на корону Швеции герцога Голштинского, племянника Карла XII. Однако именно герцог Голштинский был очень радушно принят в начале лета в Санкт-Петербурге. Поговаривали о будущем бракосочетании его с царевной Анной, дочерью Петра. Фридрих решает согласиться со всеми волеизъявлениями царя, чтобы избежать опасности династической войны. Ништадский мир подписывался с 30 августа по 10 сентября 1721 года. Россия получала навечно Лифляндию, Эстляндию, Ингерманландию, часть Карелии с Выборгом, острова Эзель и Даго, должна была выплатить в течение четырех лет два миллиона талеров в качестве денежной компенсации; Россия должна была возвратить Швеции Финляндию и отказаться от вмешательств во внутренние дела страны; за проживающими на переданных России территориях людьми сохранялись права, которые они имели при шведском режиме, так же как и право выбора религии и право на образование; владельцы, имеющие собственность, сохраняли ее за собой.
3 сентября 1721 года прибывший в Выборг курьер принес царю новость о подписании мира. Узнав, что война, которая длилась двадцать один год, закончилась, Петр возликовал. Выйдя на Балтийское взморье, он изменил политическое лицо Европы. Наконец Россия смогла передохнуть, чувствуя себя свободной. Лишения и страдания, которые в течение долгого времени терпел народ, не были напрасны. Петр писал Василию Долгорукому: «Все ученики науки оканчивают в семь лет обыкновенно; но наша школа троекратное время была (21 год), однако ж, слава Богу, так хорошо окончилась, как лучше быть невозможно».
