Валерий Язвицкий - Вольное царство. Государь всея Руси
Обратно оба поезда жениха и невесты, ныне уже «молодых», хотя и ехали рядом, но супруги все еще сидели в отдельных колымагах. Впереди всех ехали оба дружки с благословенными иконами Христа-спасителя и Богородицы. За молодыми следовала великая княгиня со внуком. Далее ехали все чины свадебные. За ними тянулся длинный поезд поезжан – повозки всех родных и гостей, приглашенных на свадьбу.
Вся площадь перед собором Успения и пути по направлению к государевым хоромам были наполнены народом, пришедшим не только из кремлевских концов, но и из посадских. Люди, оттесняемые пешей и конной стражей, жадно тянулись, вставали на цыпочки, взбирались на груды строительного камня и на бревна, дабы так или иначе, хотя бы в слюдяном оконце колымажных занавесок, увидеть цареградскую царевну.
Особенно любопытствовали женки, старые и молодые, и девки, толпясь у груды камней, подсаживая друг друга и влезая как можно выше на кирпичи.
– Гляди, гляди, – зашумели они, когда мимо них поехали княжие колымаги, – вон, вон, в оконце лик ее!
– Да пошто зря языком-то трепать! – низким голосом с досадой воскликнула старая Емельяновна, крепче запахиваясь кожухом. – Аль не видите? То государыня Марья Ярославна глядит. У ней коней-то четверня.
– Истинно, истинно, – шумно согласились другие женщины, говоря все разом. – У молодых-то по шесть коней.
– Вот, вот она!..
– Гляди, гляди – она!
Но ни в другой, ни в третьей колымаге никого не было видно – занавески были задернуты, и никто в оконца не глядел.
– Бестолковые, – горячилась Емельяновна. – Да пошто царевна-то напоказ поедет? Вас не видала? И в оконце-то ей глядеть без надобности…
– Да какая же она? – слышались со всех сторон нетерпеливые возгласы любопытных. – Бают, мала вельми, хошь и дебела телом-то.
– А ты, Емельяновна, сказывай! – воскликнула звонко молодая разбитная женка. – Не гордись. Твой сын на княжом дворе в поварне государевой, в хлебниках…
– Сказывай, Емельяновна, сказывай, – присоединились прочие женки.
Емельяновна приосанилась и важно промолвила:
– Днесь до обедни была я на княжом дворе у сына, Алешки мово. Сказывал он мне, что, когда обручали их у старой государыни, царевна-то ниже плеча ему. Бают, рядом с нашим-то соколом она словно гнида какая.
Звон во все колокола, шум и говор расходящихся толп народа заглушили все разговоры.
Когда свадебный поезд въехал на княжий двор и колымаги молодых и старой государыни остановились против хором у столовой избы для пиров, все чада, домочадцы и слуги роем высыпали оттуда навстречу новобрачным, говоря с припевкой:
– Здравствуйте, здравствуйте, государь наш Иван Васильевич с государыней Софьей Фоминичной и со всеми честными поезжанами!
На крыльцо поднялся Иван Васильевич рядом с царевной. Он был задумчив, не разумея, что томит его, и хотелось ему сегодня пить много, забыть все, угореть от хмеля. Вспомнились вдруг слова Илейки: «Пьяная женка – не своя, а опчая». Вот и он сам ныне спьяна будет не свой, а царевнин, дабы в душе ничего человечьего не было, одно бы вино в крови плавало.
В дверях с песнями и добрыми пожеланиями обсыпали молодых овсом и хмелем, но это не трогало Ивана Васильевича, он только жадно поглядывал на стол, уставленный сулеями, жбанами и другими сосудами с водкой, винами и медами.
Когда пир был в полпира и весь гудел пьяным гулом, голова у Ивана Васильевича кружилась, и, хмелея, он слышал, как кругом все чаще и чаще кричали:
– Горько, горько!
Иван Васильевич всякий раз в ответ на это по-пьяному размашисто обнимал царевну и целовал в уста, чуя, как она упирается в него излишне пышной, но по-девичьи упругой грудью и целует его все горячей и горячей, а от души иль без души, того он уже не разбирал.
Глава 13
Воровство чужеземное
На другой день после свадьбы посол папы архиепископ Антонио Бонумбре и Димитрий Палеолог-Раль, посол от царевичей Андрея и Мануила, братьев Софьи, пришли с поздравлениями и подарками к великому князю, как это было решено у старой государыни на семейном совете.
Прибыв на княжий двор со своего подворья вместе с приставами, которые были приставлены к ним правительством московским, послы недалеко от хором государя вышли из своих повозок и пошли к красному крыльцу пешком, сопровождаемые свитой, спешившейся с коней.
Оба эти посольства встречены были особо почетно. Им были посланы три встречи из бояр: у красного крыльца, в сенцах княжих хором и при входе в переднюю, где великий князь уже сидел на своем резном престоле, над которым висела икона в золотом окладе с драгоценными каменьями в венце, сверкавшими райками от трепещущего огонька лампады.
После обмена поклонами великий князь поднялся с престола и спросил папского легата через дьяка своего Курицына, который так передал по-итальянски его вопрос:
– Государь всея Руси и великий князь Иоанн велел спросить: как здоровье его святейшества папы?
– Благодарю ваше величество. По милости Божией, его святейшество папа здрав, – ответил Бонумбре через того же Курицына.
– Хорошо ли вы, ваше высокопреосвященство, и все, кто с вами, совершали путь по нашим владениям?
Легат снова благодарил великого князя и, обратясь к своей свите, велел представить великому князю папские грамоты. После просмотра грамот дьяком Курицыным и принятия их Бонумбре преподнес великому князю огромное яйцо птицы страуса, дивно оправленное работой златокузнечной в виде прекрасного кубка. Верхушка у яйца была отпилена и тоже оправлена золотом в виде откидной крышки на кубок. Скорлупа яичная и в кубке и на крышке красиво просвечивала сквозь золотой узор, а внутри была выстлана сплошным тонким золотом.
Государю сей кубок весьма понравился.
– Ваше высокопреосвященство, – перевел его слова дьяк Курицын, – я изумлен тонкостью работы и восхищен красотой и легкостью этого замечательного кубка!
В ответ на это Бонумбре произнес от лица папы краткую речь, поздравив великого князя с законным браком и ловко вплетя в приветствие супругам пожелания объединения Москвы и Рима. Заканчивая свою речь, архиепископ высказался еще определеннее, намекнул насчет объединения Римской и Русской церквей и выразил желание побеседовать об этом с его высокопреосвященством владыкой Филиппом.
Во время этой речи великий князь незаметно переглядывался с Курицыным, и веселая усмешка на миг скользнула на его устах.
От лица великого князя опять отвечал Курицын.
– Государь, – говорил он, – попросит отца своего и богомольца митрополита, дабы он устроил собеседование о вере, как желает ваше высокопреосвященство. Пока же государь просит присесть здесь вот, на скамье против него, на почетном месте. Выступление Димитрия Раля, дяди Софьи, с поздравлениями от братьев ее Андрея и Мануила было скромное. Он поздравил великого князя от имени царевичей и преподнес на изящном серебряном блюде две золотые чарки.
Все это было скучновато и утомительно, и великий князь, пригласив послов к себе на обед, тотчас же отпустил их. Когда все вышли, Иван Васильевич весело рассмеялся и сказал:
– Чую, Федор Василич, будет сие прение о вере похоже на твое давнее прение о Володимире с теткой, когда яз в отроческих летах был…
– Это с молебнами святым и о козюльке домовому? – смеясь, спросил Курицын. – Помню, государь. Чуть не прокляли мы с теткой-то тогда друг друга, споря, какой же святой лучше для коров, для коней, овец и кур и который выгодней для хозяйства.
– Домовой-то оказался выгодней всех; спеки ему всего одну «козюльку» – на его потребу, а он весь год будет тобе скот и птицу стеречь.
– Так и ныне будет, государь, – заметил Курицын. – Попы-то упрямы, ни в чем не уступят друг другу. Им ведь дела нет никакого до пользы государства. Токмо за слова да суеверия цепляются… Может, латыняне-то умней будут. Сей часец, яз мыслю, папе выгодней всякой унии союз против турок.
– Верно! – воскликнул великий князь. – Ежели уж легатус о государственном разуме заговорил и ради сего крыж спрятал, то и преть с попами нашими в ущерб Рыму зря не станет.
– И яз так мыслю, государь, – согласился Федор Васильевич, – хитер легатус-то. Найдет он увертку.
– Дабы волки были сыты и овцы целы, – весело молвил великий князь. – Сей же часец яз сам, яко волк, готов целого барана съесть. Идем к государыне-матушке. Она нас звала, у нее ныне семейная трапеза.
Беседа и прения о соединении Русской и Римской церквей вскоре состоялись у владыки Филиппа в подворье и окончились так, как предполагал великий князь, – ничем.
Папский легат весьма осторожно приступил к выполнению своей задачи. С первых же шагов он поставил дело так, что между обеими церквами будто бы нет никакой вражды, а, наоборот, Москву и Рим объединяет общая борьба с мусульманами за веру христианскую и за освобождение от турок Иерусалима и Гроба Господня.
