Анри Труайя - Свет праведных. Том 2. Декабристки
О ее сундуках еще раньше позаботился бурят, так что шла она налегке. Оказавшись перед бывшим своим пристанищем, увидела у входа и бывших сожительниц, как обычно, сидевших словно бы на завалинке и перемывавших косточки знакомым. Такие у них всегда вечерние посиделки! Софи не верила в их мирные намерения, улыбки на лицах дам казались ей фальшивыми, и она двигалась вперед настороженная, готовая к отпору сразу же, как ее царапнут их острые коготки. «Тихо сидят, никак себя не проявляют, смотрят с сочувствием…. Наверное, Александрина Муравьева, пока я иду, их урезонивает…» Подошла…
Дамы с таким участливым вниманием принялись расспрашивать вернувшуюся под общий кров подругу, что Софи подумалось, а не поднялась ли она в их глазах, ухаживая за Николя. Екатерина Трубецкая даже до того дошла, что поинтересовалась состоянием «ее» больного! Потом заговорили о будущем обустройстве в Петровском Заводе, который поставил перед большинством декабристок массу проблем. Принявшие решение не строить своего дома, обсуждали, смогут ли снять комнату или несколько комнат поблизости от тюрьмы и что там будут за условия. Софи не принимала участия в разговоре: она была слишком взволнована, ею владели слишком противоречивые чувства, чтобы она могла найти хоть какое-то решение столь серьезной проблемы. Впервые в жизни ей вообще не хотелось ничего знать наперед, пусть уж события сами продиктуют, как себя вести и что делать. Еще обсудили предстоявший вскоре приезд баронессы Розен, госпожи Юшневской и мадемуазель Камиллы Ле Дантю, невесты Ивашева. Решили, что все они – «прекрасные женщины», поскольку – подобно им самим, уже спустившимся с небес «ангелам», – не побоялись бросить все, пожертвовать всем, что имели, ради того, чтобы воссоединиться в Сибири с «мужчинами своей мечты». Но – разве можно в этом сомневаться? – правил без исключений не существует! Елизавета Нарышкина произнесла эти слова, выразительно поглядев на Софи. Укол был болезненный, но такой неуклюжий, что Софи не удостоила ответом. И до наступления ночи в ее адрес больше не прозвучало ни единого намека.
На небо высыпали мириады звезд, и, как это свойственно дамам во все века, подобное чудо мигом настроило женщин на романтический лад. Они замолчали, принялись дружно вздыхать, каждая ударилась в мечты, по возрасту, пожалуй, ни одной не соответствовавшие… Дети и мужчины давно уже заснули, огни лагеря постепенно угасали между палатками и юртами, где-то вдалеке перекликались часовые, с опушки леса донесся приглушенный вопль какого-то зверька… или даже зверя… Наконец, Мария Волконская поднялась и первой ушла к себе. Остальные последовали ее примеру. В темноте, на ощупь, разделись, задевая порой стенку палатки локтем или коленом, улеглись. Софи сделала это последней.
Лежа между Натальей Фонвизиной и Елизаветой Нарышкиной, она думала о Николае, который остался в палатке-лазарете один, только желтолицый бурят дежурил снаружи у входа на случай, если надо будет в чем-то больному помочь или чем-то ему услужить. Она попыталась убедить себя, что в нынешнем ее отношении к мужу нет ничего, кроме естественного участия, заботы, присущей любой сиделке, но тут же и почувствовала, как к этому естественному участию примешивается удивительная для нее самой, совершенно сумасшедшая нежность, как накрывает ее волной, затопляет… а вот и затопила совсем…
На рассвете, быстро одевшись и причесавшись, она побежала к мужу. Ну и чудеса! Николай поджидал ее, живой и на вид совсем здоровый, не способный скрыть бурной радости по поводу того, что снова видит Софи. Она немедленно замкнулась, ох, поистине это сильнее ее: всякий раз, как Николя делает шаг навстречу, она отступает ровно на столько же! Они вместе позавтракали, после чего, поскольку день был свободный от дел, вышли погулять по лагерю. Софи гордилась тем, что прохаживается под руку с Николаем – идет вот так на глазах у всех… у всех дам, которые так оскорбляли, так поносили ее.
Староста Тарбагатая пригласил заключенных посетить деревню, Лепарский не возражал. Вскоре на главной улице появился отряд любопытных, которым поход представлялся замечательным развлечением. Дамы с мужьями шли парами. Проводником вызвался быть крепкий сорокалетний мужик, но для проформы декабристов и их жен сопровождал конвой из шести вооруженных солдат. Тарбагатай оказался большим богатым селом с просторными домами, некоторые – в два этажа, кое-где дома были выкрашены веселой голубой краской. Многие дома с резьбой: разноцветными звездочками, квадратиками и репейками. Большие высокие окна с двойными рамами обрамлялись резными же, ярко раскрашенными наличниками и зелеными ставнями, крыши везде были тесовые, крыльца – крытые и тоже с резным орнаментом, ярко, пестро, радостно, но со вкусом разрисованные. Во дворах под навесами стояли кованые телеги, сбруя на конях виднелась сыромятная, сами кони выглядели крепкими и сытыми, шерсть лоснилась. Внутри домов настоящие горницы со сделанными, похоже, из теса, но навощенными, что твой паркет, полами, мебель стояла деревянная, тоже крепкая, как и ее владельцы, выкрашенная масляной краской. В любом, куда ни зайдешь, доме – печь-голландка с фаянсовыми изразцами.
Мужик, взявший на себя роль проводника, спросил, обратили ли гости внимание на то, как расположены дома, и пояснил, что искони старообрядцы уделяют выбору места особое внимание, полагаясь на советы священных своих книг, например, такой: «…дом не ставить туда, где может быть сильный ветер, поэтому лучше всего под горой в низине ставить, а не на самой горе, не в самой низине и уж не в темном овраге, но на месте таком, где дом овевает здоровый воздух и очищает все так, чтобы не было бед; да лучше бы место такое, где солнце стоит целый день, потому что тогда и черви, если они зародятся и нездоровая сырость распространится, ветер такой разнесет их, а солнечный жар уничтожит и высушит».
Однако при всем этом изобилии, при всей этой красоте гости увидели всего одну деревянную часовню уже где-то на околице села, и скромный ее облик поражал контрастом с богатством жилых домов. Проводник снова пустился в объяснения и сообщил, что у староверов не бывает священников, что они молятся по древним книгам, сохранившимся со времен до реформы Никона: «Что старо, то свято; что старее, то правее; что исстари ведется, то не минется; ветхое лучше есть», – для молитвы же оборудуют специальные дома, некоторые устраивают молельные комнаты в своих домах, что почитают они очень древние образа, что Крестный ход у них происходит в обратную сторону, а вместо попа выбирают они среди своих человека, который читает им вслух священные тексты. В дни, называемые «родительскими», женщины из каждого дома нагружают двухколесную тележку-одноколку печеным хлебом, булками, калачами и так отправляются в молельную. Здесь, после часов и панихиды, их ожидают старики и старухи победнее, иногда коренные сибиряки, иногда поселенцы, тоже с одноколками, но только пустыми, и им раздается все привезенное.
По правилам общины, никто не имеет права брить бороду, курить, пить вино или чай, принимать «химические снадобья», позволять делать себе прививку от оспы… Да им это и не надо, молитвою своей живут долго и в полном здравии, поддерживая свою крепость и силу постоянным трудом и здоровою пищей. Декабристы и их жены узнали, что местные жители в мясоед едят говядину или свинину, в пост – рыбу. Набожность, почитание всякой работы, умение правильно хозяйствовать и экономить привели к тому, что здесь не знают бедности, напротив, многие весьма зажиточны. «Не только в домах наших и амбарах видны довольство и богатство, – с гордостью добавил проводник, – но и в сундуках хранятся капиталы…» На вопрос, каким же образом староверы накапливают свои капиталы, он ответил: продавая китайцам звериные шкуры и зерно.
– Что же, все села поблизости так процветают? – спросил Николай.
– Староверские – процветают, – все с тою же гордостью ответил мужик.
– А другие почему нет?
– А другие не встают на зорьке, чтобы выйти в поле, потому что от кваса у них голова тяжелая, потому что время заполняют куревом, потому что не умеют откладывать гроши…
– Сколько же вас тут, староверов?
– Не знаю… Может, десять тысяч… может, двадцать… На полсотни верст в округе вы везде наших встретите!
Затем он рассказал, как старообрядцы боготворят землю-матушку, как исповедуются ей, как молятся ей: «Земле мы поклоняемся, земле хвалу поем, землю слезами мочим, земля нам поддержка во всем, только она нас держит, только она нас кормит, детей наших растит. От земли мы идем, к земле придем. Она одна наша надежда во всей жизни. Мы говорим: хвала тебе, труд! Ты нас держишь в жизни и кормишь, в тебе наше утешение от горя и страданий, ты погибель для всех, кто тебя не любит, ты радость для всех, кто с тобой дружит…»
Слова древнего предания «семейских», как называли себя местные староверы, произвели на посетителей сильное впечатление. Крестьяне охотно вступали в любые разговоры с ними, в том числе и религиозные – с теми из декабристов, кто хорошо знал церковную историю. Гостям стало известно также, что многие из зажиточных староверов выписывают и читают журналы, интересуются современностью.
