Всей землей володеть - Олег Игоревич Яковлев
Гертруда истошно завизжала, спрыгнула с седла наземь и, сама не понимая зачем, метнулась к поверженному князю.
На миг опередил её Хомуня. Как всегда, хладнокровный и твёрдый в своих действиях, страшной силы ударом меча разрубил он лосиную голову.
Алая звериная кровь заливала Всеволоду кожух, руки, лицо, он отряхивался, отмывал ладони снегом, стиснув зубы, пересиливал острую сверлящую боль в ноге. В предсмертной агонии бился княжеский аргамак, дорогое седло было измято и порвано. Гертруда приказала добить коня копьём, подбежала и склонилась над Всеволодом.
— Ты поранен? Тебе больно, да? — участливо спросила она.
— Глупо вышло. Плохой из меня охотник, — вымученно улыбаясь, прохрипел князь.
— Не говори так. — Гертруда зубами стащила с руки кожаную перщатую рукавицу, достала шёлковый платок, стала вытирать Всеволоду окровавленное лицо.
В глазах её застыл страх, она тяжело, с надрывом, дышала, руки не слушались её, дрожали, Всеволод отстранил её длань и сжал в своей руке. Так сидели они долго на снегу, не говоря ни слова. Наконец, Гертруда не выдержала, уронила голову ему на грудь и разрыдалась.
Князь смотрел на неё со снисходительной, горькой усмешкой. Он не верил в её чувства, в её искренность, в душе у него царило смятение и какое-то не понятое даже им самим до конца ожесточение. Именно оно будет отныне определять его поступки и побуждения, будет заставлять рваться в гущу яростных схваток, взбираться на стены крепостей, крушить, ломать, оттесняя от заветной своей цели — отцова златого стола — одного супротивника за другим. Так будет, сейчас же он молчал, стиснув зубы, и не чувствовал, не испытывал ничего, кроме презрения и сверлящей боли в колене. Гертруда была ему не нужна — по крайней мере здесь, на снегу рядом с ним она была лишней.
...Обратно ехали в возке, Всеволод приложил к больному колену лёд и сидел, вытянув ногу вдоль скамьи. Мало-помалу полегчало.
— Дай-то бог ушибом отделаться, — промолвил князь, устраиваясь поудобней.
В дорожной печи играли языки пламени, потрескивали дрова. Гертруда сидела напротив него, изредка взглядывая в забранное слюдой оконце.
— Мне было страшно! — призналась она. — Ведь этот лось... Он мог тебя искалечить... И даже убить! Не представляю, что бы я делать стала... Мне так одиноко, Всеволод! Вот у тебя — семья, как семья. Жена, дочь. А я... Мой муж месяцами пропадает на войне или на охоте. Мои старшие сыновья — они каждый как-то сам по себе. Мстислав — он часто излиха груб. Святополк — хитрый, сребролюбивый. Господи, почему они уродились такие?! Один Пётр-Ярополк — моя надежда. Ты знаешь, Всеволод, я хочу, чтобы у меня, как и у тебя, была ещё дочка. С нею, я думаю, мне станет легче. Вот мы с Рихезой были вдвоём у нашей матушки, Риксы. И всё время жили при ней до замужества. Все вечера проводили вместе. Делили все трудности. А теперь... Я на Руси, Рихеза в уграх... Овдовела, живёт с сыновьями в Нитре. Часто пишет. А тебе? Шлют послания Елизавета, Анастасия, Анна — твои сёстры? Анна у вас была красавица. Королева Франции.
— Анна меня младше двумя летами. Анастасия — та самая старшая. На семь лет меня старше, — отозвался Всеволод. — С Анною вместе росли, почитай. А Анастасия за нами присматривала по материному наказу, следила, чтоб не баловались. Иной раз и розги в руки брала.
Он улыбнулся, с теплотой вспоминая своё новгородское детство.
— Ах, князь! Если бы я знала! — Гертруда вздохнула и горестно качнула головой. — Если бы хоть увидела тебя чуть пораньше! Я бы уговорила брата Казимира не за Изяслава — за тебя меня отдать!
— Но я был ещё совсем подростком в ту пору. Помню день твоей свадьбы в туровской деревянной церкви. Ты стояла, такая красивая, вся набелённая, нарумяненная. Впрочем, ты столь же красива и теперь.
— А я тебя даже не заметила. Нет, кажется, видела. Ты стоял со свечой чуть позади князя Ярослава. Ещё я подумала: какой хорошенький отрок. Не догадалась тогда, что ты — княжеский сын. А потом, спустя несколько лет, мы повстречались в Новгороде. Помнишь, как ты учил меня русской грамоте? — Гертруда неожиданно рассмеялась. — А я не слушалась, издевалась над тобою, один раз ущипнула, вдругорядь расцеловала в щёки. Ты зарделся, яко паробок, стал оглядываться по сторонам, не заметил ли кто. Как я тогда хохотала!
Всеволод ничего не ответил, смолчал, прикусив губу.
«Ещё скажи, сколько полюбовников у тебя в Новгороде было! И потом, после...» — подумал он с раздражением.
Вспомнился ему богатырь Ростислав и та щель в двери, куда привёл его пронырливый евнух.
Нет, хватит, довольно с него этих пустых и ненужных разговоров. Через пару дней воротится Гертруда в Киев, и всё... всё между ними кончится.
Было некоторое сожаление, но его легко пересиливали вновь усилившаяся боль в колене и глухое глубокое, словно выворачивающее душу наизнанку, презрение.
Глава 34
ВОЗВРАЩЕНИЕ ВЛАДИМИРА
В летней чуге[233] с короткими рукавами и алой вышитой огненными змейками рубахе, верхом, во главе молодшей ростовской дружины подъезжал Владимир к Киевским Горам. Без малого год не был юный княжич на юге Руси — с поздней осени и до лета пропадал он в дальнем Залесье. Окреп, возмужал вчерашний паробок, силушкой палились его длани, огрубели, измозолились и почернели от поводьев ладони, обветрилось и покрылось бронзовым загаром лицо.
Тяжек, многотруден путь через брынские чащобы, еленские болота, окские крутяки. Встречала путников повсюду стена глухого леса, по ночам ухал над головами филин, выли в пуще волки, ревели медведи. Владимир привыкал спать на сырой земле, подкладывая под голову, по примеру предков, конское седло, привыкал к незатейливой, грубой пище, к простоте в одежде и к постоянному чувству опасности. Чуть что, десница сама безотчётно тянулась к острой сабле на боку.
Ростов встретил князя-отрока звоном колоколов. Город был маленький, словно бы игрушечный, сказочный, бревенчатые стены отражались в прозрачной воде озера Неро. Из Ростова Владимир ездил в Ярославль, в Суздаль, побывал на Белом озере. Вместе с воеводой Иваном
