Александр Зонин - Жизнь адмирала Нахимова
А между тем Корнилов командируется в Англию для заказа колесных пароходов. Ему не разрешают переключаться на приобретение машин для линейных кораблей Черноморского флота. Глазенап, командированный из Балтийского флота с той же целью, не может изменить решения Адмиралтейства. Николай I и Меншиков зачарованы участием колесных пароходов в боях минувшего десятилетия. В 1838 году колесный пароход пересек океан. В этом же году французская эскадра, в составе которой действовали два колесных парохода, разгромила Вера-Крус и заставила сдаться мексиканский гарнизон, потеряв всего 33 человека. В 1840 году в экспедиции против Акры уже участвуют четыре колесных парохода. В 1844 году французы громят Танжер, буксируя парусные корабли пароходами.
– Ну, хоть колесные!
Корнилов утешается тем, что пароходо-фрегатами можно будет буксировать линейные корабли.
Нахимов не ищет утешения. Он не может закрывать глаза на упрямые факты. И тем больше поэтому думает о людях, плавающих под Андреевским флагом.
Книга вторая. Подвиг севастопольцев
Глава первая. Контр-адмирал
Весною шумно в Новороссийском укреплении и городке. С азовских барж на пристани выгружают железо и каменный уголь, чугунные ядра и бочки сельдей. Скрипят мажары. Ржут кубанские кони. Клубится пыль на горных спусках, по которым гонят отары овец. Тихие улочки заполняют пластуны и конники. Мешаются серые шинели и кавказские бешметы, черные бушлаты и невероятной ширины шаровары украинцев. Всюду мелькают облезлые курпеи и низкие кубанские шапочки, папахи донцов и солдатские картузы, турецкие фески и колпаки рыбаков.
А в бухте дымят пароходы Кавказского управления; с попутным ветром снимаются в плавание дубки и кочермы, тендеры и шхуны. Куда ни кинь взор на подернутой рябью воде скользят квадратные и треугольные, белые и коричневые паруса. Нет еще, однако, севастопольцев. Бочки, укрепленные на мертвых якорях, дожидаются боевых кораблей. Новороссийцы знают, где станут "Мидия", "Кагул", "Браилов" и "Флора", и о нетерпением высматривают большие паруса на горизонте.
Эскадра абхазской экспедиции в первый раз приходит в Новороссийск с новым флагманом – контр-адмиралом Нахимовым. И новороссийцы живо ощущают, что севастопольцами ныне управляет крепкая рука. Со второго дня по прибытии кораблей офицеры и матросы не слоняются по скверам и не заполняют трактиров. Нет драк моряков с солдатами кавказских частей. Между кораблями и пристанями снуют гребные суда, погружая войска и припасы для фортов. И через неделю половины судов уже нет в бухте. Один за другим бриги и корветы уходят в дозоры.
Флаг Нахимова на "Кагуле". Этот фрегат тоже недолго стоит на бочке. С первых чисел апреля его можно разглядеть у кавказского берега между Сочи и Сухумом. Лишь когда является нужда пополнить запасы воды и провианта, "Кагул" возвращается в Новороссийскую бухту. Но напрасно офицеры мечтают о воскресном гулянье с музыкой. Командующий рассуждает иначе. Несмотря "а отсутствие командира, выбывшего на берег, в воскресное утро после церковной службы назначается общий смотр. Итог нехорош. Нахимов уходит, приказав просить командира, как только явится, в адмиральскую каюту.
Поэтому старший офицер встречает командира у трапа и торопливо шепчет:
– В ваше отсутствие у нас гроза случилась, Командующий осматривал слабых и рассердился, боже мой. Медика велел оставить без берега. Вам приказал немедля быть у него.
Лесовский коротко рассказывает о смотре, но Истомину и не нужно подробностей. Он отлично знает своего старого начальника.
– Поделом, – стараясь быть спокойным, говорит Истомин. – Я вас упреждал, нельзя поправку больных сбывать на руки лекаря. Наше общее дело заботиться о матросе, и теперь мы, конечно, виноваты.
Истомин скрывается к себе только затем, чтоб поправить гребешком волосы на лысеющей макушке и заменить мундир легкой тужуркой. Не глядя на притихших офицеров, пересекает кают-компанию и стучится в дверь кормового салона.
Хмуро шагая от койки к столу, кивком головы флагман указывает командиру на кресла; Истомин, конечно, не садится, дожидаясь бури. А Нахимову трудно начать. У давнего сослуживца и подчиненного не думал он найти подобные непорядки. Столько приучал на "Наварине" и "Палладе": здоровы матросы боеспособен корабль.
– Шестнадцать человек обнаружил зараженными цингою! – вдруг бросает он обвинение и останавливается перед командиром фрегата. – Что скажете об этом, Владимир Иванович? Почему больных показываете здоровыми?
– Мое упущение, – твердо признает Истомин. – С выхода из Севастополя не делал лично осмотра. – Он очень хочет, чтобы любимый начальник скорее выкипел. А известно, Павел Степанович не терпит трусливой лжи и оправдываний. Офицер должен отвечать честью за свои поступки.
– Огромное упущение! Важнейшее! – восклицает Нахимов и снова начинает шагать от стола к койке. Однако лицо светлеет, и видать, что гнев уступает место рассуждению.
Действительно, Павел Степанович в мыслях выгораживает командира. В должность на фрегате Истомин вступил с подъемом флага к кампании. Плавание было до сих пор в трудах – штормы, сложные рейдовые лавировки у фортов и погони за контрабандистами. Последние дни командир хлопочет в Новороссийском порту. Обещали, что в Новороссийске дадут лук и свежее мясо, а пока паек тот же – солонина и кислая капуста.
Окончательно выгородив в душе Истомина, Нахимов усаживается к столу и тычет в листки своих заметок.
– Я вынужден буду приказ писать. Не обижайтесь на выговор. Надобно пример показать всему отряду. Итак-с, каждый четверг и воскресенье вам осматривать команду вместе со старшим офицером, ротными командирами и судовым медиком – его списать, при первом случае возможной замены. На якоре – осмотр после выноса коек, в море – в первое свободное время. А не найдется часа, так на следующий день. Впрочем, вам известны мои правила.
– С этими больными как быть, ваше превосходительство?
Павел Степанович морщится, и на переносице образуются поперечные складки.
– Цинготных мое превосходительство рассуждает списать на "Силистрию", пока ее в Севастополе исправляют. Пользование там будет лучше. Напишу об этом в штаб.
Он делает заметку в раскрытой записной книжке и задвигает шторку на иллюминаторе, чтобы не отвлекаться. (Бриг "Паламед" отдает якоря с недостойной медлительностью.) Но вспоминается другое упущение офицеров "Кагула", и складки морщин становятся еще глубже, рот стягивается, а на скулах кожа темнеет. "Быть второй грозе, – угадывает Истомин. – Чего тут наделали мальчишки? Сегодня соберу всех на шканцах и постругаю".
– Вообще фрегат в запущенном состоянии, Владимир Иванович.
"Удружили назначением. А теперь изволь", – отчаивается командир.
– Давеча переходили на новую стоянку, – невозмутимо продолжает Нахимов, – ворочали оверштаг. Вышел я наверх поглядеть, как управляется Лесовский без вас. Неплохой офицер. Ну, а господа офицеры помоложе что делают? Никакого внимания к своим обязанностям! Лейтенант Макухин о пустяках болтает с мичманом Коскулем, а на мачте квартирмейстер распоряжается. Отдавали грот-марса-булинь. Ветер, понятно, забрался в парус, а как грот-марса-брас с подветра забыли отдать, то…
– Сломали грот-марса-рей?! – чуть что не плача восклицает Истомин.
– Точно так. Я велел для первого случая с господина Макухина за ущерб казне взыскать, что стоит грот-марса-рей, да показать в акте, что сломан он от незнания дела вахтенным офицером. А вперед прошу за такую невнимательность аттестовывать офицеров нерадивыми.
Истомин слушает со страданием в лице, бесцельно рассматривая свои руки.
– Каждый день такие происшествия, Павел Степанович. Согласитесь, лучше взамен себя посылать в порт хоть Лесовского. А то я и к концу кампании не приведу фрегат в надлежащий вид.
Нахимов доволен, что командир взволновался, и, неожиданно улыбаясь, давит на плечи Истомина, понуждая усесться в кресла.
– Сегодня к ночи уйдем, поневоле с борта не отлучишься. Новости привез с берега?
– Ничего, Павел Степанович. Почты новой нету. Вот луку выпросил два мешка да шлюпку со свежею рыбой. Пожалуете к нам?
– Добро. И гостя приведу.
За обедом все офицеры чувствуют, что гроза пронеслась. Даже Макухину Павел Степанович приказывает подать стакан своей марсалы и шутит, что лучше расстаться с частью, жалованья для казны, чем в бильярдной.
Гость командующего лейтенант Скоробогатов, все еще командир шхуны "Гонец", сидит рядом с ним и кажется всецело поглощенным очисткою своей тарелки. Опорожнив ее, он подставляет вестовому для новой порции и снова молчаливо принимается выбирать кости.
Павел Степанович поглядывает на молодого человека с отцовской снисходительностью.
