Август Цесарец - Императорское королевство. Золотой юноша и его жертвы
Тут подскочил, правда, довольно неуклюже и Майдак, чтобы помочь Юришичу, но действовал он так неумело, что лишь помешал ему. Пытаясь занять удобное место, чтобы ухватить топор, он оттолкнул руку Юришича, этим воспользовался Рашула и вырвал топор; проделал он это удивительно быстро и ловко, и тут же, словно не сумев удержать в руках, выронил его. Этим не преминул воспользоваться Наполеон, незамедлительно подняв его с земли.
— Как вас расцарапали! Я бы этого не спустил! — глухо шепнул Рашула.
Ничего не соображая от ярости, Наполеон посмотрел на него и вокруг себя мутным взглядом: кому врезать, неужели этому Мутавцу? И всего лишь за два гроша. Он с проклятием отбросил топор.
— Вы мне за это заплатите! — пригрозил он Юришичу. — И ты, ворюга паршивый! — повернулся он к Мутавцу, по-наполеоновски скрестив руки на груди.
Все произошло как в немом кинематографе, быстро, одни движения. Но на самом деле шумок все-таки был, что не могли не заметить охранники. Может быть, в первый момент, видя, что Наполеон вошел в свою роль, им все показалось шуткой, и в караулке поэтому все было спокойно. Потом охранники вышли во двор, и настоящий шум поднялся только с их приходом.
— Это непорядок, господа! Стоит нам только уйти, как здесь устраивают кино. Извольте все наверх, в камеры.
— Я не пойду, — кричит Юришич, — пока здесь не будет подтверждено, что Рашула вырвал у меня топор с той целью, чтобы Наполеон мог напасть на Мутавца. И он подстрекал его к этому!
— Вы сами его спровоцировали! — спокойно, но с признаком неудовольствия парировал Рашула. — И на вас он хотел напасть, но я вас защитил! Спасибо мне за это скажите!
— Глупо прикидываться! Крови Мутавца вы захотели! Правильно вам Петкович сказал: убийца! Что вы задумали с этим Наполеоном? Целый день о чем-то шушукаетесь. Это свинство, как можно позволять такие безобразия! — обратился Юришич к охранникам.
— Я думал, что мы имеем дело с одним дураком, а их оказалось два, — ехидничает Рашула и вдруг рявкает на охранника, дотронувшегося до его локтя. — Вы не имеете права нас прогонять! Прогулку нам разрешил надзиратель!
— Но это не прогулка, господин Рашула!
— И мне это известно! Выпустите на свободу, тогда мы найдем другой способ гулять!
Охранники смеются и злятся. Никто им не покоряется. Юришич умолк, не желая говорить о Петковиче, чтобы не тревожить его; дело в том, что Петкович все еще стоит у ворот и ошарашенно смотрит в их сторону.
Там кто-то упомянул его псевдоним. С какой целью? Решено его помиловать? Нет. Наверняка из дворцовой канцелярии пришло подтверждение о смертной казни. И его хотели вести на расправу, убийцу, палача подослали, чтобы обманом, гипнозом заманить его на место казни. Смотри-ка, и Наполеон, шут при дворе императора, стал подручным палача, топором размахался, Мутавца пытался зарубить! Почему именно Мутавца? Нет, здесь ошибка, произошла подмена жертвы, промелькнула у Петковича мысль, в горле застрял крик, это он смертник, нельзя рубить голову невинному. Но ведь Мутавац дал отпор, а Юришич встал на его защиту, и палач со своими подручными потерпели поражение; жертва была спасена. А сейчас пришла императорская стража и гонит всех куда-то. Неужели все здесь осуждены на смерть?
И все медленно приближаются к нему. Уж не хотят ли они обмануть его, чтобы потом легче было схватить? При этой мысли Петковича передернуло. Хотят его схватить, прежде чем он успеет проститься с сестрой? Пятясь назад, словно забиваясь в нору, он входит в дверь, ведущую в здание тюрьмы, и уже внутри на цыпочках подходит к лестнице и, будто спасаясь от погони, стремглав взбегает вверх по ступенькам.
И как только он исчез, из дверей грузно вышел начальник тюрьмы, так резко подавшись всем телом вперед, что, казалось, он непременно сейчас плюхнется на живот. Он еще на лестнице услышал шум, мимо прошмыгнул Петкович, а здесь охранники переговариваются с заключенными. Что это опять? Лицо его побагровело, с трудом переводя дыхание, он принялся отчитывать:
— Господа, что вы опять натворили? Это никуда не годится! Извольте все в камеры! — Исключительно строг он сегодня с интеллигенцией. После долгих отлагательств он явился к судебному попечителю с докладом, но не успел и рта открыть, как попечитель сделал ему выговор за крики, которые сегодня утром были даже слышны в Судебном столе. С грехом пополам удалось начальнику тюрьмы объяснить, в чем дело. Ведь он доложил еще вчера, что у Петковича наблюдаются признаки сумасшествия. Ах, да, припомнил попечитель. Об этом ему говорил и доктор Колар. Хорошо, сегодня его отправят, но все равно — больше порядка в тюрьме, больше порядка, начальник! Расстроили начальника эти заслуженные и незаслуженные укоры, и вот под их впечатлением он появился сейчас во дворе тюрьмы. Все заключенные и даже эти господа чересчур пользуются его слабостью и добротой. Они должны уважать его старость, словами он их в этом не мог убедить, попробует делами, пришел он к заключению, опасаясь, однако, что они все-таки его не послушают. — Порядок есть порядок, и его надо соблюдать!
— Как это так, что случилось? — любопытствует Рашула.
Может быть, высказать начальнику тюрьмы свои опасения насчет Рашулы? — колеблется Юришич. Но чем бы он мог доказать? Да и чего бы он добился от этого безвольного человека? Неожиданно Юришичу пришла в голову мысль попросить поместить его вместе с Мутавцем в отдельную камеру. Впрочем, можно не спешить! Юришич вошел в тюремный корпус, пропустив вперед себя Мутавца, которого, что ему показалось очень странным, вел под руку Майдак.
За ним вошли все остальные. С начальником тюрьмы остался только Рашула. И не напрасно: интересуясь сегодняшним рапортом, он узнал, что суд принял предложение Колара об отправке Петковича в сумасшедший дом. В этом, собственно, не было ничего нового, если бы начальник не проболтался и о том, что еще сегодня будет выпущен на свободу доктор Пайзл. Ожидая судебного попечителя, он услышал в соседней комнате разговор об этом. Официально ему еще не сообщили, поэтому надо молчать.
Разумеется, он будет молчать, успокаивает его Рашула. Опустив голову, он внимательно рассматривает носки своих ботинок и наконец идет к тюрьме, но тут же возвращается к дровам и поднимает с земли картинку, оброненную Мутавцем. И с ядовитой усмешкой входит в здание тюрьмы.
Двор опустел. Только каштан одиноко стоит у ворот. Чисто, всюду подметено, потоки солнечного света как будто вымыли все вокруг. Но все же этот двор похож на несмываемое позорное пятно. И на этом пятне появился Наполеон, выбравшийся из-за поленьев, где он скрывался от охранника, который всех, и его тоже, загонял в тюремный корпус. Вот он сел в опилки, роется в них, процеживает сквозь пальцы. Эх, раньше бы вспомнить и кинуть в глаза Мутавцу или Юришичу!
Остановившись у окна, сверху на него смотрит Юришич. Его тревожит, что он не высказал свои сомнения начальнику тюрьмы, а теперь поджидает Рашулу. Зачем? Бессмысленно все это, полагает Юришич, но продолжает, однако, стоять, терзаемый сознанием своего бессилия повлиять на ход событий, кому-то помочь.
А по ступенькам медленно поднимается Рашула. Мысленно перебирает все детали своей затеи с Петковичем и Наполеоном. Действительно, что плохого в том, что коротышка Наполеон мог потерять контроль над собой и ударить топором Мутавца? Хотел этого Рашула, не вышло, но он и не рассчитывал, что выйдет. Зачем об этом жалеть? Ему смешно. Уже другая забота беспокоит его: вероятный успех Розенкранца в деле с Пайзлом. Позволить такое ему, когда сам он потерпел неудачу? Никогда! — он стиснул зубы, зная наперед все, что необходимо сделать для осуществления своей цели. Он как раз дошел до поворота лестницы, когда увидел Юришича. Смотрит ему прямо в глаза.
— Не скрывайте ничего, господин Рашула! — Юришич преградил ему дорогу. — Я, как мне кажется, понял, что Мутавац, особенно после обнаружения этой несчастной книги, встал вам поперек пути. Но запомните, что, кроме ваших прихлебателей, есть здесь и такие, что внимательно следят за всеми вашими махинациями и могут по всем статьям свидетельствовать против вас!
— Ого! — Рашула попытался его обойти, но вынужден был остановиться. — Что, например? Почему вы не изволили сообщить начальнику тюрьмы свои подозрения?
— Это никогда не поздно! — почувствовал себя задетым Юришич. — И не думайте, что вам удастся отделаться шуточками. Мутавца вы хотели безнаказанно убить чужими руками! Вы у меня вырвали топор!
— Фикс-идея! Топор у вас вырвал Наполеон, и если бы меня не было… — Он вдруг замолк и потом многозначительно продолжил: — Вы думаете, я такой человеконенавистник, что убиваю направо и налево? Может, мне этого Мутавца больше жаль, чем вам. Но собаку бьют, когда она нашкодит.
— Или она кусает всех без разбора, когда взбесится, как вы. Берегитесь!
