Питер Хутхаузен - Враждебные воды

Британов и Красильников вошли одни, офицер остался за порогом. Внутри они увидели сидящего за огромным дубовым столом тучного генерала с эмблемой танковых войск и с красным носом любителя выпить, который даже не взглянул на них.

— Здравия желаем, товарищ генерал! — сказал за обоих Британов, не вытягиваясь, однако, по стойке смирно. Генерал что-то пробурчал в ответ, посчитав это достаточным ответом на приветствие.

Не пригласив Британова и его старшего механика присесть, он наконец поднял поверх очков взгляд на морских офицеров и пустился в пространное объяснение обязанностей командира корабля, которые тот должен соблюдать, чтобы советская подводная лодка плавала безаварийно и, ежели уж тонула, то героически! Борясь до конца! С поднятым флагом!

“И, желательно, со всем экипажем… В общем, "Врагу не сдается наш гордый Варяг…"” — одновременно подумали моряки и переглянулись.

— И потому, — подытожил генерал свою речь, — по результатам расследования вы оба обвиняетесь в преступной халатности, повлекшей за собой гибель вашего судна. Лично я считаю, что это обвинение, безусловно, справедливо, и как заместитель главного военного прокурора возбуждаю уголовное дело по факту гибели подлодки К-219. Пока там не решат, что с вами делать дальше, — этим словам он придал особую многозначительность и для пущей убедительности поднял вверх указательный палец, — вы оба вернетесь в Гаджиево, где будете ожидать окончательного решения.

После этих слов генерал опустил взгляд в свои важные прокурорские бумаги, тем самым дав понять, что они могут идти. Видимо, он испытывал полное удовлетворение от выполненной миссии, поскольку не любил флотских и был рад случаю насолить им. Плавают, понимаешь, как эти, икру жрут, вином запивая, деньги лопатой гребут! Да и лодку наверняка по пьянке утопили! Паразиты, одним словом.

Британов вышел, все еще пребывая в состоянии окоченения. Черная “Волга” была там, где они ее оставили. Забравшись внутрь, он чувствовал себя наполовину отмороженным.

Под этой оцепенелостью, как под слоем льда, он чувствовал биение единственной согревающей его правды: все-таки он сделал доброе дело для своих людей. Он взял их под свою ответственность с той самой минуты, как они вышли из Гаджиево. И сделал все, что в его силах, чтобы они вернулись домой. Волею судьбы он был их командиром. Сейчас его разъединят с экипажем. Может быть, лет на десять, а с кем-то и навсегда.

Как это ни покажется странным, от этих мыслей Британов довольно быстро успокоился и в глубине души даже обрадовался. Значит, под трибунал попадут только он и механик, а это уже хорошо.

Однако он ошибался. В список обвиняемых также попадут старпом Владимиров и замполит Сергиенко. Впрочем, последнего, быстро опомнившись, просто уволят из Военно-Морского Флота, а заодно исключат из рядов КПСС как не обеспечившего политического руководства и должной бдительности. Представитель партии, видимо как и жена Цезаря, всегда вне подозрений. И вне закона. А стало быть, не подсуден…

Для выяснения причин аварии и гибели подводной лодки была создана государственная комиссия во главе с членом Политбюро Л. Н, Зайковым. Комиссией рассмотрено много версий. Одна из них о причине аварии (она не снята и поныне) — соприкосновение нашей лодки с американской.

Я специально допускаю непрофессиональный термин — “соприкосновение” — в отличие от столкновения. Теоретические расчеты и моделирование ситуации показывали возможность такого события, когда самого легкого прикосновения кораблей друг к другу было достаточно, чтобы сдвинуть с места крышку ракетной шахты и открыть в нее доступ забортной воде, которая сразу же раздавит ракету своим давлением.

Но, какова бы ни была первопричина, далее командир и экипаж допускали много ошибок. И прежде всего — позволили развиться аварии… Было упущено время, а далее авария развивалась неудержимо. Но и потом можно было избежать многих ошибок. В частности, лишь потому, что не были предприняты должные меры предосторожности, некоторые люди получили отравление. В общем, госкомиссия пришла к выводу, что в аварии и ее последствиях вина личного состава превалировала.

Спустя много лет я спросил Британова:

— О чем говорил с тобой в те дни главком Чернавин? Я слышал, что он сказал тебе: “Вы отличный командир, но я вынужден вас уволить, таковы правила игры…” Это правда?

Усмехнувшись, Британов ответил:

— Нет, это неправда, — и, помолчав, добавил: — он так не говорил. Он вообще со мной не говорил. Никогда…

Я часто думаю: если бы тогда честно и до конца разобрались с Британовым и всеми другими “виновниками” гибели К-219, может и не было бы трагедий “Комсомольца”, когда 7 апреля 1989 года в студеных водах Норвежского моря опять погибло сорок два человека вместе с затонувшей подлодкой?

Наверное, все-таки стоило тогда, в октябре восемьдесят шестого, поговорить главкому с командиром. Я уверен — они бы поняли друг друга, потому что оба были настоящими подводниками. И несмотря на всю вину Британова, многие не зависящие от него причины аварии можно было устранить. Еще тогда.

…Через две недели государственная комиссия закончила свою работу в “Горках” и экипаж К-219 вернули на Северный флот, в Гаджиево. Следствие продолжалось еще девять месяцев.

Глава 16

Все боялись расстроить Москву. И дело не только в трагедии, связанной с несчастным случаем на нашей подлодке. Трагедия кроется за всей той неправдой, которой тогда болела Россия.

Встреча в верхах между Рейганом и Горбачевым все же состоялась, несмотря на ворчание по поводу происшествия с К-219. Не всем нравилась идея этой встречи. Многим казалось, что уж слишком дружелюбными выглядели оба руководителя в своем желании отказаться от всего во имя мира. На столе лежал проект полной ликвидации ядерного оружия, хотя помощники обоих лидеров пытались пойти на попятную и притормозить этот процесс.

Каспар Уайнбергер был уверен, что руководитель Советского государства шел на незначительные уступки в обмен на ощутимое урезание американского ядерного арсенала. Его чувства эхом отдавались на другой стороне стола переговоров.

Советский министр обороны, маршал Сергей Соколов, был против всего, что могло бы уменьшить силу и престиж Советского Союза. Ему, танковому офицеру старой школы, чужды были политики, использовавшие Военные Силы в качестве козырей в политическом торге. Войска предназначались для сражений, чтобы выигрывать войны. И точка.

Под слоем высшей дипломатии в мире все шло по-старому. В июне 1987-го адмирал Навойцев выехал в Вашингтон для встречи со своими коллегами из Военно-Морских Сил США. Все еще испытывая боль от потери К-219, единственной атомной подлодки с баллистическими ракетами, потерянной сторонами, адмирал высказал резкое предупреждение: если американские подлодки не прекратят своих агрессивных действий, то советским силам не останется другого выхода, как противодействовать этому. Он высказал официальный протест по поводу вмешательства американцев в события с К-219. Хотя в результате внутреннего расследования советская сторона определила основную причину взрыва ракеты как техническую неисправность, Навойцев намекнул, что трагедия произошла в результате столкновения с американской подлодкой “Аугуста”, преследовавшей советскую подлодку.

О неисправностях на подводной лодке, выявленных еще до выхода К-219 в море, о собранном впопыхах экипаже Навойцев промолчал.

Не было ничего сказано и о судьбе командира лодки и ее старшего механика.

Самое трудное для Британова и Красильникова началось после возвращения из Москвы в Гаджиево. Многие отвернулись от опальных офицеров, к тому же возбужденное по факту гибели лодки уголовное дело держало их в постоянном напряжении. Не дожидаясь решения суда, парткомиссия политотдела исключила командира и механика из партии как уголовников. Девять месяцев тянулись дни и ночи томительной неизвестности…

По результатам следствия министр обороны должен был принять решение: помиловать или отдать под суд военного трибунала с заранее известным приговором.

Но пути Господни неисповедимы…

…28 мая 1987 года с небольшого гражданского аэропорта в окрестностях Хельсинки, столицы Финляндии, на арендованном самолете “Сессна”-172 взмыл в воздух Матиас Руст. Перелетев через Финский залив, он повернул на юго-восток. Его самолет пролетел над советской территорией, недалеко от дома сестры Ирины Капитульской в Таллинне, Эстония. Он продолжал полет, пока не показались очертания Москвы. В тот день там праздновали День пограничника.