Иван Ле - Хмельницкий. Книга первая
— Что же мы скажем святейшему среди правоверных?.. — начиная верить своему собеседнику, спросил Искандер-бей.
Мухамед Гирей прекрасно понимал душевное состояние чауша, нелюбимого султаншей. Именно наследник хана встал на пути Искандер-бея в его стремлении занять важный пост при дворе. Если бы не султанша с окружавшими ее родовитыми вельможами, если бы не ее фаворит Ахмет-бей, не пришлось бы Мухамеду Гирею возглавить турецкие войска в нескольких, пусть даже и нетрудных, но принесших богатую добычу походах на Балканы. Не разрешил бы миролюбивый султан и этого похода на казаков, стараясь укрепить мир с польской Короной, так старательно подготовляемый Искандер-беем. О, Мухамед Гирей прекрасно понимает, о чем думает сейчас Искандер-бей, и поэтому решительно говорит ему:
— Вы должны посоветовать дивану объявить истребительную войну полякам, а не играть с ними в жмурки!..
— Правильно советует Мухамед Гирей, — поддержал Али-бей наследника хана, почувствовав, что тому сейчас очень нужна помощь. — Это заигрывание с Короной привело нас к поражению в борьбе с венграми. Потоцкие и Вишневецкие как хотят, так и хозяйничают во дворце молдавского пашалика[67] нашего государства! Во всей Европе сейчас говорят о том, что османы боятся поляков, что османов можно бить!.. Святые слова изрекают благородные уста правоверного: немедленно бросить надежные войска против Короны Речи Посполитой…
— Может быть, мужественный наследник отважного ханского рода Мухамед Гирей осмелится подать такой совет? Мы ведь только чауши его светлости султана и должны рассказать ему о нынешнем положении дел, — чем дальше, тем мягче, но все еще упорно настаивал на своем Искандер-бей.
Вдруг до ушей сидевших в шатре донесся шум. Они умолкли, повернувшись к входу. Слепой на один глаз татарин, стоявший на страже, стремительно просунул голову в отверстие и, не испросив разрешения, прошипел:
— Гордость гвардии высокого султана, храбрейший воин Турции Ахмет-бей убит возле Днестра!.. Вернулся разведчик Селим…
— Селима ко мне!.. — с трудом выдавил Мухамед Гирей, чувствуя, как из его рук ускользает Крымское ханство.
Селим поджидал возле шатра. Ни переодеться, ни привести себя в порядок после такой рискованной разведки он не имел времени. За эти несколько дней он похудел, как после тяжелой болезни. Большой, с горбинкой нос, похожий на клюв хищника, как будто изогнулся еще сильнее. Заросшее лицо, взлохмаченные усы, глубоко запавшие, черные, словно налитые кровью глаза говорили каждому, что этот раб недаром ест хлеб с султанского стола.
Его втолкнули в шатер. От этого толчка грек зашатался и, мягко упав на колени, пополз по ковру. Прикладывая правую руку то к сердцу, то к челу, Селим чуть ли не до земли склонил свою голову в почтительном поклоне.
— Великий батырь, гордость мужественного Крыма! Разреши… — низким охрипшим басом обратился Селим к Мухамеду Гирею.
— Разрешаю, говори об Ахмет-бее… — перебил его хозяин шатра, опершись локтем на саблю.
Ему нравилось, что этот верный раб, омусульманенный грек, и в таком положении не растерялся, не утратил достоинства воина, искусно придерживая левой рукой кривую турецкую саблю.
— Гордость гвардии его милости султана Ахмет-бей… лежал убитым на дороге за Могилев-Подольском… За двести пиастров его прах перенесли к кургану в лесу и предали земле, ло иллах илалла… — тяжело вздохнув, закончил Селим свое печальное сообщение.
— Ла иллах ил аллаг… — будто поправляя грека, повторил Искандер-бей вступительную сунну из Корана, молясь за упокой души погибшего. Как и все присутствующие, он провел ладонями по лицу.
Только теперь Селим поднялся на ноги и выпрямился так, что захрустели кости его стройного, занемевшего в поклоне тела. Он стоял, ожидая вопросов или приказаний…
— Как и где ты наскочил на след? Кто из неверных собак посмел поднять руку на правоверного? Рассказывай все, что видел, о чем узнал… За хорошую службу получишь награду, назначаю тебя старшим разведчиком, — торопливо произнес Мухамед Гирей, словно боялся, что Искандер-бей поведет допрос в ином направлении.
Селим еще выше поднял голову, будто целился своим горбатым носом в будущего властелина Крыма. А тот стоял, расправив грудь, ожидая ответа подчиненного.
— Под Паволочью, где произошел бой Ахмет-бея с казаками…
— Ты видел во время боя казаков, а не жолнеров гетмана Жолкевского? — грозно перебил Мухамед Гирей разведчика, шагнув к нему со свирепым видом.
Что сие значит — знал каждый аскер[68] их войска. Ничего хорошего не жди от рассвирепевшего Мухамеда Гирея.
— Ни тех, ни других я уже не увидел на месте боя, наша мудрость и повелитель… Я только расспрашивал у людей, прикинувшись мирным путником. А местные… мужики, а может, и казаки… Они недовольны своеволием жолнеров, да-да. Вероятнее всего, что именно Жолкевский наскочил близ Паволочи на отряд светлейшего нашего батыря…
— Ахмет-бея…
— Разумеется: на отряд гвардейцев Ахмет-бея. Наш арслан[69], гордость султанской гвардии, прорвался из окружения врага и с остатками храбрых синопцев вышел к Днестру. Они, наверное, возвращались сюда, когда по пути встретили обоз львовских купцов. Очевидцы из числа неверных видели на дороге и в лесу следы побоища, но кто на кого напал — божились, что не знают. Видел несколько десятков трупов правоверных, а в лесу трупы гяуров…
— Ахмет-бей?..
— Неверные рассказывали, что в тот лес бежали купцы. Синопцы, естественно, не разрешили им бежать… Женщину, юркого мальчишку и нескольких мужчин, взятых в ясырь, синопцы уже заарканили, как вдруг словно с неба или из ада налетел вооруженный отряд… Среди них был известный мне Горленко из Чигиринского староства и какой-то Силантий, гяур из русских…
— Из Чигиринского староства? Так это же и есть королевские вооруженные силы Речи Посполитой!.. Ну вот вам и доказательство, светлый разум и глаза Высокого Порога уважаемый Искандер-бей! — Мухамед Гирей вдруг почувствовал себя победителем. Он выдернул саблю из ножен и взмахнул ею так, что казалось, искры посыпались. — Вооруженные отряды Чигиринского староства преследовали отважного Ахмет-бея вплоть до турецкой границы! Король подписывает соглашения с султаном, а его гетманы ловят по дорогам и убивают правоверных, удовлетворяя звериную жажду мщения гяуров…
Обескураженный чауш повернулся к Селиму и спросил:
— Это правда, что известный тебе Горленко служит в коронных войсках Чигиринского староства? Ты можешь доказать, что этот королевский воин Речи Посполитой уничтожал правоверных на турецкой границе?..
— Пусть на это будет воля нашего вождя, ясного солнышка Крыма, нашего мужественного повелителя… Неверный, говорю же вам, побожился на кресте, глядя на солнце, что буланый конь Ахмет-бея, родной брат султанского араба, был привязан к мажаре, на которой ехали раненые чигиринцы. А я хорошо знаю обычаи… этого края — конь убитого врага становится собственностью победителя. Наверное, тот раненый гяур, убийца правоверного батыря, и был владельцем трофея… жолнер или реестровый казак, — возможно, шляхтич, который командовал чигиринцами. Не будет же сам Жолкевский водить небольшие отряды.
— Кровь за кровь! — провозгласил после минуты напряженного молчания окончательно овладевший собой Мухамед Гирей.
Посмотрел на вытянувшегося Селима и снова поднял саблю, словно шел в бой. Селим в тот же миг вытащил и свой палаш.
— Кровь за кровь! — как эхо, один за другим произнесли присутствующие.
Мухамед Гирей подошел к Селиму, вытянув клинок в сторону Днестра, приказал:
— На рассвете выедешь в казацкой одежде в Белую Церковь и в Чигирин. Будешь находиться среди казаков и жолнеров до тех пор, покуда не разведаешь, кто убийца правоверного, кому достался буланый конь. Ври им, как можешь, клянись, чем хочешь, что ты снова возвращаешься к казакам, если понадобится, даже примешь веру гяуров… Но непременно узнай, кто он, где живет… и мне лично сообщи об этом. Надо до единого уничтожить род этого убийцы! Как смел поднять од руку на моего названого брата?.. Кровь за кровь!..
Часть седьмая
«Дай мне совет, мама…»
1
…Порадь мэни, маты, дэ щастя шукаты?Най витры попутни вэдуть у той край.Чы маю женытысь, чы йты воюваты?..Порадь мэни, маты, розраду ми дай!..
Не выходила из головы у Богдана песня, которую по дороге пел Максим. Он, собственно, и не пел ее, а мурлыкал, словно вдумываясь в ее смысл, не заботясь о мелодии. Раненый Богдан, лежа на возу, прислушивался: а что же дальше будет — посоветовала ли мать, подули ли попутные ветры? Кривонос так и не доводил песню до конца. Обрывал на высокой ноте: «розра-аду ми да-ай!..» — и умолкал, пока снова у него не появлялось желание петь. Хотелось спросить у него, чем же кончается песня.
