Александр Кравчук - Галерея византийских императоров
«Наилучшему наиблагочестивейшему правителю, императору нашему Фоке, Смарагд, патрикий и экзарх Италии, безраздельно преданный его милости за бесчисленные благодеяния, дарованным Италии мир и защиту ее свободы, ради вечной славы его поставил сию златосияющую статую на высокой колонне и посвятил ее Его Величеству в день 1 августа 608 года».
Эта надпись является весьма достойным ответом на поздравительное письмо, написанное папой за четыре года до этого, и вызывает ничуть не меньшее удивление, поскольку практически все в ней — ложь. Даже то, что поставил колонну Смарагд, поскольку в тогдашнем Риме, отрезанном лангобардами от резиденции экзарха в Равенне, без ведома, согласия и поддержки папы не делалось абсолютно ничего.
Из всей этой истории взаимоотношений Рима и Константинополя времен правления Фоки (истории не слишком широко известной: по вполне понятным причинам о ней чаще всего стыдливо умалчивают) следует один вывод, о котором весьма охотно забывают, хотя он подтверждается множеством иных исторических примеров: в конфликте между моралью и политикой (или даже простым честолюбием) побеждает всегда последнее. По крайней мере напрямую. А обязанность историка — напоминать о том, как все было в действительности, даже если с тех пор прошли столетия.
Однако эти слишком уж хорошие взаимоотношения с Римом и папами стали основной причиной, как мы уже говорили, серьезного ухудшения отношения к императору на Востоке. Партия «Зеленых» была решительно настроена против него. Везде только и ждали сигнала и удобного случая, чтобы, наконец, сбросить с трона «наилучшего и наиблагочестивейшего».
В том же году, когда папа и экзарх Смарагд воздвигали в Риме колонну в честь императора Фоки со столь вопиюще противоречащей истине надписью, мятеж против тирана поднял экзарх Африки Ираклий. Он задержал в портах все груженные зерном суда с ежегодными поставками для Константинополя и сразу же стал надеждой всех отчаявшихся. Отовсюду почти в открытую к нему взывали о помощи и требовали, чтобы он двинулся со своими силами на столицу.
Путей к отступлению уже не было, и Ираклий приступил к действиям. Один корпус его армии двинулся сухопутным путем в Египет и в конце 609 года занял Александрию, сломив сопротивление полководцев Фоки. А сын Ираклия, носивший то же имя, что и отец, тем временем во главе своей эскадры отплыл из порта Карфагена на восток. В сентябре 610 года он вошел в узкий пролив Геллеспонта, а 3 октября его корабли уже встали на якорь в порту столицы.
Фоку бросили все. Его самого и его приспешников схватили и доставили к Ираклию, а тот выдал их народу. Всех их сожгли живьем 5 октября на одной из рыночных площадей.
ИРАКЛИЙ
Heraclius
574 г. — умер 11 февраля 641 г.
Правил с 5 октября 610 г. до смерти
Когда столичная чернь приволокла Фоку и бросила его к ногам победоносного Ираклия, тот презрительно спросил его:
— Это ты — то чудовище, что так гнусно правило?
На что свергнутый правитель смело ответил:
— А ты что, сумеешь править лучше?
Так столкнулись лицом к лицу один из наихудших и один из самых заслуженных в истории Византии императоров, и это было все, что они могли сказать друг другу. И в какой-то мере заложенная в вопросе Фоки насмешка стала реальностью: как раз в годы правления Ираклия, человека многочисленных достоинств, империя содрогалась под страшнейшими ударами. Византии пришлось пережить потерю значительной части своих территорий, но это не было виной Ираклия — просто полностью изменилась расстановка внешних сил. И то, что государство все же не рухнуло окончательно, а было полностью перестроено и в последующие столетия своего существования вошло преобразованным организмом с совершенно новой структурой, следует считать его заслугой.
В тот же день, 5 октября, Фока был убит чернью, а Ираклия короновали. Этот торжественный акт был совершен патриархом Сергием в кафедральном соборе. Тут же император женился на своей невесте Евдокии, дочери аристократа из африканской провинции, которая сопровождала его в плавании из Карфагена в Константинополь, и сразу короновал ее как императрицу.
Что касается внешности, можно сказать, что новый правитель вполне соответствовал представлениям современников об идеальном монархе. Ираклий был мужчиной во цвете лет (ему было тридцать шесть) весьма привлекательной внешности: среднего роста, сильный, крепкого телосложения, со светлыми волосами — их называли золотистыми, с голубыми, блестящими глазами и густой бородой. Современники отмечали, что он был хорошо физически развит, стоек в походах. Достойной внешности соответствовали интеллектуальные и нравственные качества императора: великодушие, доступность, высокая культура общения с людьми, широта горизонтов и разносторонность интересов. Если Провидение действительно стремилось спасти Византию, оно не могло найти лучшего кандидата в правители империи. Но на самом пороге своего правления Ираклий наверняка не мог даже себе представить, с каким количеством серьезнейших проблем ему предстоит вести борьбу.
Символом гигантского масштаба перемен, свершившихся за годы его правления, может служить тот факт, что именно он первым порвал с употреблявшейся до сих пор римской императорской титулатурой, отказавшись от поддержания иллюзии существования Римской империи. Он первым начал официально употреблять греческое слово «василевс», и именно благодаря его нововведениям Византия, которая с этнической точки зрения давно уже фактически была греческой, в свою дальнейшую историю вступает как страна, официально пользующаяся греческим языком. Так что, если относиться к делу чисто формально, правы те, кто считает, что история Византии начинается как раз с Ираклия. Правда, как уже неоднократно повторялось, исторические перемены никогда не совершаются неожиданно и быстро. Как правило, изменения — это длительные процессы, происходящие постепенно и незаметно для современников. Рождение Византии понемногу свершалось и при Константине Великом, и при Аркадии, Юстиниане и Ираклии. Страна становилась самой собой и взрослела на протяжении веков и поколений.
Вернемся, однако, к самому Ираклию. Здесь уже говорилось о его достоинствах и заслугах, стоит, однако, сказать пару слов и о недостатках. Современники отмечали, что Ираклий, как это часто бывает с людьми умными и благородными, был чрезмерно нервным и впечатлительным, а порой нерешительным и переменчивым. С течением лет он все чаще действовал по настроению, временами даже впадал в неврастению, легко попадал под сильное влияние других людей, и прежде всего своей второй жены Мартины и патриарха Сергия. С годами, ближе к старости, его стали мучить всяческие страхи и фобии: он не переносил моря, не мог даже его видеть, а от одной мысли о морской переправе приходил в ужас, граничивший с болезнью. Был момент, когда он никак не мог заставить себя взойти на корабль, чтобы преодолеть узкую полоску воды, отделявшую азиатское побережье от Константинополя, и пришлось навести мост на судах, чтобы император перешел на другую сторону, но даже по мосту он шел практически с закрытыми глазами.
Родом Ираклий был из очень знатного семейства. Многие его предки покрыли себя славой на высших армейских должностях, командуя войсками в самых разных войнах. Не исключено, что в их числе был и тот Ираклий, который во времена императора Льва в 471 году совершил победоносный поход из Египта против вандалов и захватил побережье Ливии. Отец будущего императора, которого также звали Ираклием, во времена Маврикия прекрасно сражался с персами на восточных границах. В награду он получил должность экзарха Африки — то есть территории современного Туниса и части Алжира. В качестве заместителя он забрал туда и своего брата.
И именно оттуда, из карфагенского порта, экзарх отправил флот под командованием своего сына Ираклия, когда правление Фоки стало грозить гибелью под напором персов, славян и аваров стране, раздираемой к тому же изнутри яростными религиозными спорами и сварами цирковых партий. Поход оказался неожиданно легким: Константинополь был занят без какого-либо сопротивления в самом начале октября 610 года.
От брака с Евдокией, заключенного в день коронации, у императора было двое детей: сын Ираклий Константин и дочь Епифания. Но уже через два года, в 612 году, Евдокия умерла, а вдовец сразу же снова женился — на своей племяннице Мартине. Брак был заключен, несмотря на бурные протесты патриарха Сергия и всего духовенства, считавших, что муж и жена находятся в непозволительно близком родстве. Потомство от этого союза было многочисленным — несколько сыновей и несколько дочерей. Однако многие из них были физически или психически неполноценны, и в этом усматривалось некое проклятие за непослушание воле духовенства.
