Евгений Санин - Колесница Гелиоса

— Что? — не понял купец.

— Иди к главарю и скажи, что один из двух талантов — твой!

— Мой?! — купец неверяще взглянул на Эвбулида.

— Да! — теряя терпение, вскричал тот. — Советую поделиться тебе с Аристархом!

— Но мне может не хватить! — забормотал Писикрат. — Что если пираты потребуют больше? И потом Аристарх не помог мне! — вдруг завизжал он. — Он издевался надо мной вместо того, чтоб лечить, да! Издевался!

Купец сорвался с места и бросился к лестнице, падая и поднимаясь, дотянулся до крышки, отчаянно заколотил в нее кулаками: — Эй! Эй! Выпустите меня отсюда! Выпустите!!

— Что это значит? — подступил к Эвбулиду триерарх.

— Это значит, что полталанта из оставшихся денег — твои! — спокойно ответил Эвбулид. — Иди за Писикратом!

— Так значит, моя жена… — задохнулся Клеанф.

— Да! — кивнул Эвбулид. — Иди.

— Проклятый лжец! — Клеанф пнул бездыханное тело Армена. Эвбулид схватил его за складки одежды на груди и с силой ударил кулаком в лицо.

— Слепой осел! Пока ты живешь с этой женщиной, у тебя еще будет не одна возможность убедиться в правдивости слов моего раба… — Эвбулид помотал головой и быстро поправился. — В правдивости Армена!

Крышка трюма захлопнулась за последним из трех пленников, которым судьба даровала свободу.

Эвбулид сел, обхватив колени руками.

«Гедита, Диокл, Фила, Клейса — о боги! — что же теперь будет с ними! Как теперь я буду без них? Зачем я сделал так? Почему не ушел сам?! Почему уступил это право другим?!»

Тяжелая ладонь неожиданно легла на руку Эвбулида.

Он поднял голову и увидел лицо сколота, его искоса поглядывающие из-за неудобной позы глаза.

Лад показал Эвбулиду разогнутые наручники:

— А балий говорит, что от них излечить может только пиратский кузнец! Мы еще с тобой убежим! И ты мне покажешь свою, а я тебе — мою родину. Ты поступил так, как сделали бы люди моего племени. Отныне — я брат тебе.

Наверху послышался топот, возбужденные голоса.

— Отчаливают счастливчики! — вздохнул кто-то с завистью.

Это было так. Но только отчасти. В то же мгновение, как шлюпка с тремя афинянами отошла от одного борта, к другому пристала еще одна. Из нее по веревочному трапу на борт поднялся и по персидскому обычаю обнялся с главарем пиратов невысокий толстый человек, посмеивающийся и бросающий по сторонам мелкие, как уколы, недоверчивые взгляды.

Это был перекупщик рабов, славящийся среди пиратов сговорчивостью и небывалой скупостью на Хиосе, Делосе, Родосе и других — больших и малых невольничьих рынках Эгейского моря.

В самый разгар торжества победителей, шумно пировавших на берегу полоски пролива, за которым виднелась земля Италии, когда выпитым амфорам дорогого фалернского вина из подвалов растерзанных господ был потерян счет, к шатру Евна подскакал едва не падающий от усталости всадник.

Захмелевшие часовые, уверенные, что ничто больше не угрожает жизни их обожаемого базилевса, так как вся Сицилия находилась теперь во власти рабов, запоздало вскакивали с земли и с интересом смотрели вслед незнакомцу.

Всадник приблизился к двум охранникам из личной тысячи Евна, шепнул им что-то, и пока один помогал ему спуститься на землю, второй быстро шагнул за полог. Вскоре из шатра выскочил одетый, как и полагается «другу царя», в пышные одежды Серапион.

— Что случилось? — спросил он, и сидящие неподалеку от костра воины услышали усталый голос гонца:

— Римляне высадились в Сицилии!

— И ради этого ты скакал двое суток? — удивился Серапион. — Или тебе неведомо, как мы поступаем с отрядами римских преторов? А может, твой гарнизон в Сегесте забыл, как мы наголову разбили Гипсея, Манлия, Лентула?

— Но это не преторский отряд! — воскликнул всадник. — Это — целая армия, и ведет ее сам римский консул… Фульвий Флакк!

— Консульская армия? — переспросил Серапион, бледнея. — Сколько же их?!

— Те, кто наблюдал за высадкой римлян, заверяли, что не меньше ста тысяч.

— Это, наверное, им померещилось от страха! — вскричал Серапион.

— Я тоже так подумал, сам пробрался к морю и своими глазами видел несколько серебряных орлов! Я приказал захватить пленного, и он сказал, что армию, возглавляет консул. Тогда я решил лично донести обо всем базилевсу. И вот я здесь. А теперь, ради богов, дайте глоток воды!

— Напоите его! — дрожащим голосом сказал Серапион и нырнул в шатер.

Гонец жадно припал к протянутому кувшину. Обхватив его обеими руками, время от времени переводя дух, он рассказывал обступившим его рабам, как хорошо вооружены римские легионеры, как ловко и быстро поставили они на берегу моря палаточный лагерь с валом и частоколом, превратив его в неприступную крепость.

Слух о высадке в Сицилии консульской армии Рима пронесся по всему стану. То, во что здесь боялись верить, против чего заклинали всех небесных и подземных богов: эллинских, фракийских, египетских, иудейских, сирийских, — свершилось. Да и можно ли было ждать иного? Рим, как говорится, случается, медлит, но не прощает никогда.

Праздник был испорчен. Глубокое уныние воцарилось над лагерем победителей. Одни, проклиная свою жестокую судьбу, заливали смертельный ужас вином. Другие, трезвея, молча точили мечи и пики. Третьи тихо, чтобы не подслушали многочисленные соглядатаи Евна, прощались друг с другом.

— Нет в мире силы, которая могла бы остановить римское войско, если его ведет консул! — вздыхая, говорил бородатый раб из Македонии. — Даже наша непобедимая фаланга, наводившая ужас на врагов почти двести лет, разбилась об их железные когорты! Я до сих пор помню тот черный день, когда воины консула Эмилия Павла гнались за нами, резали, убивали, уводили в рабство…

— Все равно хуже, чем нам было у сицилийских господ, — уже не будет! — убеждал у другого костра косматый галл. — Зато теперь мы вволю принесем нашим древним богам кровавые жертвы!

— Скорее римляне принесут нас в жертву своей властной богине Роме!

— А мне, как воину, куда приятнее умирать от меча врага, чем от плети хозяина!

— О боги, разве можно где скрыться от этих господ на земле?..

Сам Евн, тем временем, ошеломленный известием, нервно вышагивал в шатре, отпуская затрещины подвернувшимся под горячую руку слугам.

Все члены Совета за исключением Ахея, Фемистокла и Клеона испуганно жались к стенам.

— Все пропало! Боги отвернулись от нас… — исступленно бормотал Евн, бросая по сторонам затравленные взгляды.

Сирийцы впервые видели своего царя таким жалким и беспомощным, и их лица выражали крайнюю степень ужаса.

— Боги отворачиваются от трусливых и слабых! — с присущей ему смелостью возразил Ахей и положил пальцы на рукоять своего меча. — Наше же войско сильно, как никогда! Сегодня мы имеем двести тысяч храбрых воинов, которые научились самому главному: побеждать римлян!

Евн остановился, словно налетев на невидимую преграду.

— И ты смеешь называть римлянами жалкие преторские отряды? Как главнокомандующий ты должен знать, что мы одолели их только потому, что против каждого легионера было десять, двадцать, сто рабов! Нет — настоящие римляне только сейчас появились на острове, и они жаждут моей головы… моей крови…

— Евн! — поморщившись, заторопил царя Ахей. — Воины ждут твоего приказа. Нужно принимать решение!

— Нет!.. — затряс головой царь. — Я не могу сейчас! Я не знаю!.. Мне нужно посоветоваться с богами!

— Оставь хоть сейчас в покое своих богов! — наклонившись к самому уху царя, прошептал Ахей. — Здесь все свои…

— Что?! — отшатнулся Евн, наливаясь кровью. — И это ты говоришь мне?!

— Тебе, Евн, — не смутившись, кивнул грек.

— Да я велю казнить тебя!

— Воля твоя! — согласился Ахей. — Я никогда не говорил с тобой так, но сейчас решается твоя жизнь и судьба тех, кто ждет твоего царского решения там, за шатром! Ты можешь казнить меня, ко знай: никто, кроме меня, не скажет тебе здесь всей правды. А без нее дни твоего царствования сочтены. Уж доверься моему опыту и чутью, хотя я и не умею беседовать с небожителями! — губы Ахея тронула усмешка.

Евн с минуту ошеломленно смотрел на него, затем сорвался с места, пробежал в угол, где стоял трон, упал на золоченое сиденье и, зажав бороду в кулак, впился глазами в главнокомандующего.

— Что же ты хочешь предложить мне?

— Не мешкая выступить против римлян! Разбить их прямо на берегу моря, пока они не освоились в Сицилии, пока им не стали известны все горы и тропы! Разбить и перерезать всех до единого, чтобы никогда больше Рим не протягивал своих рук к твоему царству!

— Но это опасно, это очень опасно! — простонал Евн. — Что если не мы, а римляне разобьют нас? Ведь это же будет конец!

Он перевел глаза на Серапиона:

— А что скажет мой друг?

— Я, как и ты, величайший!

— А ты, Клеон?

Широкоплечий мужчина с черной бородой вышел на середину шатра и опустился на колени перед Евном.