Уильям Нэйпир - Собирается буря
— Так ты говоришь мне, — едва слышно сказал Аттила, — что я ошибаюсь?
Чанат поднял голову и встретился взглядом вождем.
— Да. Мой господин, умоляю вас, давайте вернемся другой дорогой и оставим этих людей. В них течет не наша кровь, они — не наши. Я боюсь, обычаи и темная слава кутригуров будут преследовать нас повсюду. Отбросьте их, как блох, от которых отряхивается собака.
Атмосфера становилась крайне накаленной. В любой момент каган мог взорваться гневом. Наступило тягостное молчание.
Наконец Аттила заявил:
— Кутригурские гунны, наши родственники, останутся с нами.
Все ненадолго замолчали, затем Чанат швырнул раскрытый нож в пыль, встал на ноги и пошел в темноту.
Возле костра в лагере старик увидел ведьму Энхтуйю, которая готовила кусок мяса, нанизанный на палку. Он был похож на сердце.
Энхтуйя не вернулась к Аттиле. Бинты снова меняла женщина, лечившая кагана в первый день. Она действовала аккуратно и даже перед тем, как дотронуться до раны, дышала на руки, сложенные в форме чашки, чтобы согреть их. Целительница оказалась немолодой, но руки ее по-прежнему оставались мягкими.
— У тебя есть муж?
Женщина не подняла головы и не смотрела на кагана.
— Его убили. Не в битве, — поспешно добавила она. — Прошлой зимой.
— Гм.
Когда целительница закончила, Аттила просунул руку под край ее платья из оленьей шкуры и погладил бедро.
Женщина посмотрела вбок, наклонив голову. Но не сдвинулась с места.
Позже, выходя из палатки, она осмелилась взглянуть на Аттилу и прошептать:
— Вы чувствуете себя лучше, мой господин?
Аттила повернулся и громко рявкнул. Целительница исчезла.
Теперь шаткое перемирие между врагами стало превращаться во нечто иное. Хотя вначале казалось невероятным, чтобы люди, на глазах которых высокомерные самозванцы зарезали их братьев, отцов и сыновей, сражались с ними плечом к плечу в битве. Однако объединение могло состояться. Волчье племя любило воевать и побеждать больше, чем ненавидеть и мстить. Хотя их обычаи и отличались жестокостью и дикостью, кутригуры оставались простовато-великодушными людьми.
В течение многих часов Аттила разговаривал с Рваным Нёбом, который теперь производил более приятное впечатление, чем вначале. Этот вождь с бычьей шеей был бесхитростным и не обладал проницательностью, зато удивил силой, честностью и чистосердечностью. Каган стал испытывать некую дружескую привязанность по отношению к нему.
На зимних равнинах, которые засыпало снегом, верховный вождь стал обучать и тренировать кутригуров.
Без сомнения, Рваное Нёбо должен остаться вождем кутригуров. Когда речь зайдет о законе племени и наказании, организации и разрешении свадеб, погребении мертвых, среди своих он будет обладать правом сказать последнее слово. Но если дело коснется войны, Рваное Нёбо уступит, признав превосходство Аттилы. А тот, кто руководит войной, правит всем.
В отряде Аттилы был девяносто один человек из той сотни избранных воинов, что существовала первоначально. Десятки раненых кутригуров умерли со стонами в юртах, оплакиваемые женщинами, растрепанными и покрытыми сажей. Но многие поправились. Общая численность вооруженных людей по-прежнему превышала две тысячи, а лошадей оказалось вчетверо раза больше. Амбиции оставались безграничными, как небо.
Вследствие объединения двух племен, укрепления дружеских отношений, из-за вечной тяги к войне у гуннов, жаждущих золота и добычи из великой, сказочной, погибающей империи на западе под названием Рим, а также благодаря брачным узам и просто возникавшей порой взаимной симпатии, черные и кутригурские гунны стали единым народом.
Тогда могли бы появиться горы драгоценностей, сваленных в сверкающие кучи, рабыни с карими глазами, лошади — породистые скакуны из Аравии, с Берберского побережья, равные Небесным Коням.
На это возразил даже Рваное Нёбо.
— Нет лошадей, равных Небесным, — сказал он. — Даже император Китая желает стать владельцем Небесных Скакунов.
— В Аравии такие же кони, — ответил Аттила.
— Лжешь!
— Нет, не лгу.
Вновь Рваное Нёбо увидел горящий свет истины в тех немигающих желтых глазах и был вынужден с неохотой признать поражение.
— Мне бы хотелось посмотреть на тех арабских лошадей.
Своим людям Аттила сказал, что они могут взять в жены вдов или женщин постарше, т. е. тех, кому исполнилось более тридцати лет. Сам он так и поступил. Женщина, которую выбрал каган, была вдовой приблизительно двадцати восьми лет. Очевидно, считалась она далеко не молодой. Верховный вождь запретил искать и преследовать девственниц. Воины выглядели недовольными, но не осмелились ослушаться приказа.
— Мой господин, — говорил потом старый Чанат Аттиле, когда никто не слышал. — Кутригурские женщины… Если мы должны взять их в жены по вашему распоряжению…
Аттила повернулся и насмешливо посмотрел на него.
— Первое впечатление не очень приятное. — Чанат строгал ножом палку.
— Ну да, не очень, — согласился каган.
— Прошло много времени с тех пор, как я обращал внимание на женщин. Обычно столько времени в одной палатке достаточно, чтобы стало меньше требований.
— И расширились интересы, — ответил Аттила.
— Вы говорите, как перс.
Немного в отдалении среди палаток шла женщина, неся воду.
— Посмотри-ка на нее, — сказал Аттила, кивнув. — Как тебе?
Чанат сощурил глаза, потом сморщил лицо, будто только что выпил лимонного сока.
— Должно быть, ей исполнилось около сорока лет.
— Женщины постарше, — произнес Аттила, — обладают большим опытом, большим аппетитом и гораздо более благодарны.
Чанат что-то пробормотал в ответ.
На следующий день старый гунн снова пришел к кагану.
— Грудь не слишком хороша, — сказал он. — Пара конских каштанов осенью. Но остальное компенсирует это, как вы и говорили.
— Мое сердце парит, как ястреб, от радости за тебя, — ответил Аттила.
Он сидел, скрестив ноги, у костра вместе с Орестом. Оба молчали, когда вдруг где-то позади послышались знакомые шаги.
— Чанат, если ты собираешься рассказать снова о своих интимных проблемах, то меня это не интересует.
— Совсем наоборот, мой господин.
Аттила повернулся и увидел, что на лице старого воина растянулась улыбка от уха до уха.
— У меня также нет особого желания выслушивать речи о твоих личных победах.
— Я обнаружил, — продолжил, не растерявшись, Чанат, — что муж моей новой женщины — человек, которого мы убили в первый день, на холме, когда Есукай (да упокоят боги его душу) вспугнул куропаток.
— Помню. А почему тогда ухмыляешься, как обезьяна? Нужно было связать женщину по рукам и ногам перед тем, как заснешь ночью, а то вдруг она бы перерезала тебе горло, пока ты спишь?
— Наоборот, — воскликнул, смеясь, Чанат. — Она ненавидела его всем своим горячим сердцем!
Старый воин подошел и встал рядом, говоря быстро и возбужденно, словно юноша, хвастающийся перед приятелями.
— Она ненавидела его. Было хорошо, что тот человек умер. Он жестоко обращался с ней, бил ради своего удовольствия. У него имелась специальная длинная трость, которая хранилась только с этой целью. И тот человек смеялся. Его забавляло считать синяки каждое утро, давать ей глупые задания, видеть, как она выполняет тяжелую работу. Мы должны были бы забить его палками.
Аттила что-то пробормотал.
— А вы знаете, почему тот человек всегда так злился? — Чанат положил руку на пах, согнул мизинец и смешно покачал им. — Да у него был, как у сурка! — воскликнул старик. — Как у комара!
Аттила с любопытством посмотрел на Чаната, который едва не задыхался от смеха. Затем гунн немного пришел в себя и смахнул слезы радости с глаз.
— Конечно, вы знаете, что все мужчины, отмеченные богами, когда те находились в дурном расположении духа, мелочны, раздражительны, злы, язвительны и тщеславны.
— И, естественно, ни одно из этих качеств не относится к тебе, дорогой Чанат!
— Конечно, нет! — прокричал старый гунн, протягивая и показывая свое мускулистое предплечье прямо перед лицом кагана. — А что касается моей женщины, ее новый муж не только не бьет жену ради удовольствия, но она невероятно счастлива видеть иную длинную трость, я вас уверяю! Она — очень счастливая женщина! Не существует ничего, что она бы не сделала для меня!
Снова громко засмеявшись, Чанат повернулся и вышел из палатки.
Все посмотрели вслед старому гунну.
— Новая жена, — пробормотал Орест. — Может, она и стара, но ее забота делает Чаната снова юным.
— Это то, что китайцы называют слиянием ян и инь, — сказал Аттила. — Помнишь наши разговоры с пленным монахом возле Желтой реки? Чанат теперь снова в полном расцвете сил.
