Семен Скляренко - Святослав
А куда же девалось счастье Малуши?
5
Святослав понимал, что мать его не зря появилась на Горе с угорскими послами и княжною Предславою, которая за ужином сидела в трапезной рядом с ним и часто бросала на него пытливые взгляды. Видел он и то, как волнуется Малуша, чувствовал, что надвигается гроза и что ему не миновать разговора с княгинею. Он только не знал, что это произойдет так скоро.
Княгиня Ольга позвала его в светлицу в то время, когда Малуша мыла ноги угорской княжне. Она сама встретила сына, заперла за ним дверь, потом отошла в угол, остановилась там и пристально с ног до головы оглядела его.
— Как же ты тут жил, что делал, сын? — спросила она. Святослава успокоило то, что мать тихо и кротко начала разговор, и он так же спокойно ответил:
— Я исполнял твой наказ, творил суд и правду. Помогали мне в этом Свенельд, воеводы, бояре. Они, матушка, вельми мудры, знают закон и обычай — не пристало мне им перечить. Лето было доброе, я ездил со своей дружиной за Днепр, побывал далеко в поле, ходил на ловы в леса, был в Родне…
Весь его вид — обветренное, загорелое лицо, выцветшие от солнца волосы, мускулистые руки, сильные ноги — говорил о том, что за лето княжич исходил и изъездил немало. Княгиня не отрываясь смотрела на него и думала, как был бы рад отец Игорь, увидев сейчас Святослава.
— Я слышала, — произнесла княгиня, — как ты тут без меня творил суд и правду, знаю, что ты ездил далеко в поле. У меня сердце облилось кровью, когда услыхала, что ты был ранен. Но ты, я вижу, здоров, силен. Что ж, сын, хорошо. Теперь ты знаешь, остер ли печенежский меч. И про Асмуса я слыхала. Доброго дядьку потеряли мы, вечная ему память…
Однако не только это интересовало княгиню Ольгу.
— А еще что ты делал летом, сын? — спросила она. Святослав посмотрел на мать. Он понял, что этот вопрос княгини — стрела, выпущенная из лука, и попробовал перехватить ее на лету…
— Еще я очень беспокоился о тебе, мать. Как ты ездила? Скажи!
Она поняла, что сын отвел ее первый удар, и решила, что так, пожалуй, и лучше.
— В далекие страны я ездила, — ответила она, — и видела так много, что, должно быть, и не перескажешь. Ехала я туда, как ты знаешь, с великою надеждою, но от надежды той теперь ничего во мне не осталось. Лживы и жадны ромеи,[145] надо мною они посмеялись, хитрят с нами, хозарами, болгарами и всеми языками…
— Значит, надо их бить, — сказал Святослав.
— А кто поведет рать на брань? — спросила княгиня.
— Я поведу Русь против Византии! — запальчиво крикнул он. Она посмотрела на него теплым материнским взглядом.
— Может, и настанет такое время, что ты поведешь Русь против Византии. Но днесь я сижу на престоле, знаю, как тяжко живется нашим людям, затем и ехала к ромеям, чтобы напомнить императорам про давний наш мир, сказать, что мы и сейчас хотим жить в добре и любви… Разве, сын, если враг лют, мстителен и злобен, нужно только рубиться с ним? А почему не поговорить с ним ласково, с любовью? Вот каган хозарский помирился с ромеями, взял в жены дочь императора…
— Пускай хозарский каган и целует цареградскую царевну, — не сдержался Святослав, — но киевским князьям эти царевны не пара.
Княгиня Ольга грустно покачала головою.
— Это ты напрасно говоришь, Святослав. Породниться с императором ромеев, у которого пять дочерей, Киевскому столу было бы очень хорошо, и я, признаюсь тебе, говорила об этом императору Константину.
Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами.
— Но императоры ромеев, — быстро продолжала она, — носят гордыню в своем сердце, они считают нас эллинами и дикарями, и потому Константин ответил, что христианская вера запрещает императорам родниться с нами.
Нечто похожее на радостный возглас, но вместе с тем и на вздох вырвалось из груди Святослава.
— Благодарение богам, — воскликнул он, — что я до сих пор не стал христианином, теперь-то я уж и подавно им не стану!..
— Но я, — продолжала мать, — нашла девицу не хуже дочерей императора Константина и привезла ее сюда, в Киев… Ты видел ее, угорскую княжну?
— И что же? — не понял ее Святослав.
— С уграми у нас давно мир, и если мы укрепим его браком, то умножим наши силы…
— Так, значит, — задыхаясь, прохрипел он, — это ты привезла мне жену?
— Так. Предслава должна стать твоею женою.
— Нет, — схватившись за голову, сказал он, — этого никогда не будет, не может быть, мать…
Она подошла к нему ближе и положила руку ему на голову.
— Ты забыл, Святослав, что я — твоя мать, — произнесла она, — и, как мать, должна печься и пекусь ныне о твоей судьбе…
— Я знаю, — возразил он, — что ты моя мать, ты — княгиня и хочешь найти мне хорошую, достойную жену. Но я не могу взять в жены угорскую княжну, потому что люблю другую, не царевну и не княжну…
— Знаю про то, — ответила княгиня Ольга.
— Что ты знаешь?
— Все знаю, — тихо сказала княгиня. — Про тебя, Малушу и про то, что она непраздна…
— Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал, мать?
— Не все ли равно, кто сказал, — у самой глаза есть, вижу… Княжич Святослав продолжал смотреть на мать, ждал, что еще она скажет. Но она молчала, — должно быть, ждала, что скажет сын.
— Зачем ты это сделал, Святослав? — наконец спросила она. И вдруг уже не с упрямством, а совсем иначе, взволнованным голосом, идущим от сердца, Святослав сказал:
— Да ведь люба мне Малуша, как солнце, земля, как ты, мать, ведь люблю я ее…
Княгиня Ольга чувствовала, знала, что сын ее говорит правду, что любит он Малушу так, как любят только один раз в жизни, но вынуждена была ответить:
— Неужто ты думаешь, что у меня нет сердца? Неужто считаешь, что я не люблю тебя? Нет, Святослав, я люблю тебя и желаю тебе только добра. А потому скажи: ныне ты княжич, землями правлю я, но чувствую себя плохо, старею, слабею и скоро уж окончу свой земной путь — кто же тогда сядет на стол Киевский?
— Не говори об этом, мать!
— Нет, — возразила она, — говорить об этом я должна, обязана… В великое и страшное время живем мы, сын мой. И в прежние времена тяжко было русским людям бороться с врагами, что шли и шли на нас, старались нас уничтожить, разгромить… Сколько уж крови пролилось до нас у берегов Днепра и Русского моря, сколько людей погибло ради того, чтобы мы жили! Но таких времен, как сейчас, еще никогда не бывало. Вот я ездила в Византию, была у болгар, угров, вижу и знаю — великая опасность надвигается на Русь. На восходе солнца стоят хозары, над Русским морем подстерегают нас ромеи, на Болгарскую землю можно было бы надеяться, но кесарь Петр продал Болгарию ромеям, а Византия рано или поздно будет воевать с нами. Кто тогда поведет Русь? Почему ты молчишь, сын? Ты же только что говорил, что согласен вести…
— Так, говорил…
— Но чтобы вести Русь на Византию, надо быть князем… Святослав молчал.
— Неужто же ты думаешь, что будешь князем, если возьмешь Малушу? Ты знаешь, что такое Гора?
— Что Горе до меня и Малуши? — крикнул Святослав. Княгиня Ольга покачала головою.
— Сын мой, сын мой! — вздохнула она. — Ты еще не знаешь Горы, не ведаешь, где живешь. Над землями Руси — киевский князь, ныне — я их княгиня, но подпирает нас Гора, бояре и воеводы, князья земель. Тяжко мне с людьми моими, но еще тяжелее с Горою. Они льстивы, — с сердцем и очень громко говорила княгиня, — они хитры, они жадны и ненасытны, и я уж не знаю, сын мой, как ублажить их…
Она на мгновение умолкла, — заметно было, что ей трудно говорить, потом продолжала:
— Добра желая людям своим, я давала Горе все, что могла дать. Нелегко это было, сын, ибо множество врагов шло на нас, и мы должны были их отбивать, а кто же их отбил бы, если бы не воеводы, дружина? И мы держали воевод, имели дружину. Но воеводы стали боярами, княжий гридень может стать воеводою. Они ненасытны, хищны, им всего мало. Ты думаешь, почему погиб твой отец Игорь? Князь Игорь взял с Древлян сполна всю дань, а Гора с дружиною заставили его идти туда же за второй данью, и он пошел, жизнью заплатил за Дань. Я отомстила древлянам, ибо за кровь нужно было заплатить кровью, но увидела, что если и дальше стану брать дань, то земли эти пойдут против нас, а потом и друг против друга. Я, сын, запретила дань, установила погосты, дала уроки и уставы. Это было облегчение для людей земель, но если бы ты знал, что тогда творилось тут, на Горе, сын! Пожалованья, по-жалованья, пожалованья — я раздала тогда боярам, воеводам, князьям все земли…
— Так кому же служат князья, — вырвалось у Святослава, — людям своим или воеводам и боярам?!
Княгиня Ольга посмотрела на Святослава — возбужденный, необычайно взволнованный, со вспыхнувшим румянцем, стоял он перед нею — и подумала, что ошиблась, считая, что сын ее еще отрок. Нет, он уже вырос, возмужал, стал взрослым, а если так, то надо говорить ему всю правду, какой бы горькой она ни была.
