Ларс III (СИ) - Гросов Виктор
— Энрико Урсия, — повторил я, — с этого дня ты — дож Венеции. Ты будешь править городом до тех пор, пока Венеция не выберет нового дожа. Но помни, что отныне Венеция находится под защитой Гардарики. И если ты вздумаешь предать меня, как предал своего императора твой предшественник, то тебя постигнет та же участь.
Энрико низко поклонился.
— Я буду править Венецией мудро и справедливо, царь, — сказал он, — И я никогда не забуду, кому обязан своей властью.
Я кивнул и вышел из зала Совета. За моей спиной слышались перешептывания вельмож.
Энрико Урсия, неожиданно для всех ставший дожем Венеции, оказался на удивление энергичным и дельным правителем. Он прекрасно понимал, что его положение шатко, как гондола в шторм. С одной стороны, венецианцы смотрели на него с подозрением, считая ставленником чужеземного завоевателя. С другой стороны, моя армия, расположившаяся в городе, требовала продовольствия и снабжения.
Урсия, однако, не пал духом. Он использовал свой авторитет и связи среди венецианской знати, чтобы убедить их в необходимости сотрудничества со мной. Тех, кто прельстился обещаниями Рима, поддерживаемые предыдущим дожем, затаились. Они справедливо полагали, что я не буду церемониться с ними.
Энрико убеждал местных, что Гардарики стали богатой и могущественной державой. Ей нужны товары, которые производит Венеция — шелк, стекло, оружие. Торговля с царством принесет им огромные прибыли.
Вельможи, привыкшие считать деньги, прислушались к его словам. Они начали понимать, что сотрудничество со мной может быть выгоднее, чем война.
Новый дож также принял меры для обеспечения порядка в городе. Он усилил городскую стражу, подавил выступления недовольных и пресек попытки грабежей. Мои легионеры, видя, что новый дож заботится о царской армии, стали относиться к нему с уважением. Говорили, что «он настоящий мужик, свой в доску».
Энрико Урсия лично следил за снабжением русской армии. Он организовал поставки продовольствия, фуража и других необходимых материалов. Он даже выделил несколько дворцов для размещения гардарских военачальников. И это радовало.
Огорчало только то, что от Ходота так и не пришло ничего. Оставался вопрос о том, как быть дальше.
В одном из дворцов я собрал своих ближников. На небольшом военном совете я расписал наше положение. Метик и Омуртаг предлагали начать вторжение немедленно, не дожидаясь вестей от моего тестя. Обосновывали они это тем, что погибший дож мог перехватить послание от первой армии, но мы сейчас об этом не узнаем из-за расторопности одного оруженосца. Умка, ставший объектом пристального внимания собравшихся, при этом покраснел и ретировался за спину ухмыляющегося Аги.
На военный совет я позвал и Софию, попросив ее описать все что происходила за эти несколько дней в письме к византийскому императору. Я намеренно обострил внимание на то, что Венеция становится территорией царства только на время военной кампании. Она обещала все указать, но что получила мрачный взгляд от Эдика. Кажется, он до сих пор на нее в обиде. Нужно будет разузнать что его там зацепило. Только его амурных проблем мне не хватало сейчас.
Мы уже неделю находимся в Венеции, а тут уже столько событий произошло, что местные еще несколько месяцев будут обсуждать. Радует только, что удалось взять под контроль снабжение армии. Но что делать дальше — ума не приложу. Идти вглубь полуострова, не имея четкого понимания о точном местонахождении первой армии — слишком рискованно. Я могу остаться в окружении, которое мне дорого обойдется.
Наше внимание отвлек Ага. Он разрешил легионерам пропустить гостя. Новоиспеченный венецианский дож Энрико Урсия вошел и поклонился. Он был взволнован.
— Простите, что беспокою, — скороговоркой начал Энрико, — но по донесениям моих людей к городу приближается армия. И это еще не все. Папа Римский объявил крестовый поход против царства Гардарики.
— Да что ж тебя, — в сердцах воскликнул Эд, стукнув по столу, — Крестовый поход⁈
Глава 25
Начало осени 827 г., Венеция.
Я оглядывал окрестности Венеции. Передо мной находилось войско неприятеля. От переговоров они отказались, чуть не расстреляв переговорщиков. Омуртаг был в ярости. Под знаменами римских войск находилось не меньше войск, чем у меня. И это немного напрягало. Я с Метиком и Омуртагом решили встретить неприятеля в наиболее комфортных условиях. Мы ждали врага на выгодных позициях. К счастью, мы смогли придумать небольшой сюрприз врагам. Что-то я в последнее время люблю делать сюрприза.
После непродолжительного обстрела, войско римлян двинулось на нас. Строй противника был мощным и угрожающим.
Солнце, подобно раскаленному диску, висело над нами, отражаясь миллионами искр в лагунах. Жара превращала доспехи воинов в раскаленные печи. Римские легионы, волна за волной, накатывали на мое войско, занимавшее позицию на небольшом участке суши среди болот. Вражеский строй, отточенный годами тренировок, казался нерушимым, каждый шаг, каждый взмах меча — подчинялся единому ритму, единой воле. Звенели мечи, скрежетали щиты, стоны раненых смешивались с боевыми кличами, создавая какофонию битвы.
Мои же легионеры, дикие и необузданные, отвечали яростным натиском. Топоры и мечи рассекали воздух, оставляя за собой кровавые следы на блестящих доспехах римских войск. Они бились с отчаянной храбростью, защищая свою новую землю и своего царя.
Я с высоты небольшого вагенбурга, внимательно наблюдал за ходом битвы. Мой взгляд скользил по полю боя. Я видел, как римляне, хоть и несли потери, неумолимо продвигались вперед, их дисциплина и организация давали им преимущество.
И хотя по плану мои войска должны были отступить чуть позже, я отдал приказ на это маневр. Иначе через пару минут отступление могло превратиться в бегство.
Идея была дерзкая и рискованная. По лекалам самого Чингисхана.
Мои легионеры начали медленно отступать, как будто не выдерживая натиска римлян. Не думаю, что они сильно старались имитировать отступление, так как напор врага был существенный.
Легионеры, воодушевленные нашими действиями, устремились вперед, предвкушая скорую победу. Они не замечали, как земля под их ногами становилась все мягче, а вода — все глубже.
Болото! Слишком поздно они поняли, что попали в западню. Тяжелые доспехи тянули их вниз, мешая двигаться, превращая в беспомощных жертв. Страх начал охватывать их сердца, заменяя собой прежнюю уверенность.
В этот момент с фланга, покрытого туманом, с диким ревом выскочили воины Омуртага. Братья-болгары врубились в незащищенный бок римской армии. Болгары были легки и подвижны. Мои легионеры рубили завязших римлян, словно деревья, не встречая серьезного сопротивления. Их топоры и мечи, словно косы смерти, собирали кровавую жатву.
Я ждал момента ворваться в гущу сражения. Умка крутился рядом. Он несколько раз порывался в атаку. Мальчишка грезил лаврами доблестного воина. Когда мой оруженосец в очередной раз попросился в бой, отвлекая меня от сражения, мне пришлось отругать его.
Отчитывая Умку, я пытался донести до него, что цель воина не убивать врага, а не допустить самого сражения. А если уж ввязался в битву, то нужно знать, когда и куда ударить топором. А просьбы Умки отвлекают от этого. Обидевшись, мальчишка встал рядом с Агой. Посмотрев на грозного меня, он понял, что не всегда нужно трепать языком, моля отпустить его в бой. По крайней мере, я так понял посыл Умки, который вздохнул со словами:
— Ага умный, Ага — молчит.
— Ага, — раздалось от телохранителя, растянувшего щербатую улыбку.
Я усмехнулся их диалогу.
Кровь стучала в висках в такт с гулом битвы. В воздухе висела смесь запахов пота, крови и страха. Римляне, словно железная стена, напирали на нас.
Силы, как оказалось были неравны. Римляне, хоть и несли потери, неумолимо продвигались вперед. Я видел страх в глазах своих воинов, видел, как их силы иссякают. Фланговый удар немного отвлек основной напор врага и позволил передохнуть основному войску.
