Печать Цезаря - Альфред Рамбо
Как мог я принимать участие в каком-нибудь восстании? Я знал, что дома не найду ни единого всадника, ни единого конюха, ни даже крестьянина, способного взяться за оружие... Все пали в битве при Люкотице и под горой Алезией... Я знал, что у меня дома не осталось ни единой боевой лошади, ни копья, ни меча.
Я обещал Цезарю оставаться спокойным.
— Теперь вернись домой, — продолжал он, — И постарайся успокоить умы жителей Лютеции и паризов. Помни, что если что-нибудь меня ещё задержит в Галлии, то мне придётся отложить исполнение моих широких планов и замедлить наше славное шествие по пути к славе.
Затем он прибавил:
— Я не думаю, чтобы ты мне понадобился ранее, как через год. Я призову тебя, когда будет нужно.
XX. Возмездие Галлии
Когда я вернулся в Альбу с Амбиоригой и с пятьюдесятью паризами, которых я спас от рабства, я нашёл свои владения совершенно разграбленными.
Все начальники, подвластные моему отцу, были убиты, и я отдал участки земли их детям. Владения мои были для меня слишком велики, так как земля имеет ценность только тогда, когда её можно обрабатывать и имеются люди. Но у нас столько погибло крестьян, что за сохой пришлось ходить старикам, женщинам и детям.
Почти все лошади погибли на войне; скот съело войско, и вместо быков приходилось запрягать в соху ослов и рабов. За недостатком рук трава осталась не скошенной, а засеянные поля, истоптанные проходившими отрядами, не дали и четвёртой части обычного урожая.
Вырыв золото и серебро, зарытое в известных мне местах, продав несколько клочков земли около горы Люкотиц обитателям Лютеции и заняв у них денег, я кое-как поправил хозяйство.
При посредстве моего друга Марона я выкупил у итальянских купцов многих из своих крестьян, взятых в плен. Кроме того, я взял на свои земли изгнанных из страны войной и вернувшихся обратно землепашцев, которые, потеряв кров и пристанище, женились на вдовах моих погибших крестьян.
Вы, конечно, угадали, что, прибыв на место, я прежде всего стал просить Амбиоригу согласиться выйти за меня замуж, чему столько раз мешали различные трагические события. Свадьба наша не была сыграна с былой роскошью. Свидетелями были несчастные крестьяне, несколько начальников соседних долин, избавившихся от смерти, и несколько старейшин Лютеции, которая только что начинала возрождаться. Свадебные подарки были скромны, так как все мы были бедны, но они были поднесены от души.
Друид, которого так любила моя мать, состарился точно на сто лет и дрожащим голосом проговорил над нами благословение. Слова венчания, в которых говорилось о счастье, довольстве, богатстве, плодородии, прямо опровергались окружавшей нас бедностью и боязнью подвергнуться новым испытаниям. Ржи, которой осыпают новобрачную, было очень мало, так как её берегли для посева. С тяжёлым сердцем и с глазами, полными слёз, преклонили мы колени у подножия кургана, насыпанного над телами моих доблестных родителей.
Даже само пиршество было печально. Где были люди, своей весёлостью оживлявшие празднества в Альбе? Где был Зубр-Боиорикс, Цингеторикс-Петух, Карманно-Кукушка, Думнак и Арвирах, два неразлучных героя? В какой области блаженства звучала арфа Вандило и где меч Придано? Куда делись геройские порывы, безграничная уверенность в силу наших рук, рассказы об охотах, и сражениях, весёлые песни и воинственные пляски с мечами?
Но печальная обстановка, при которой был заключён наш брак, не умалила нашего счастья.
Я наконец женился на женщине, предназначенной мне самими богами, женщине, которую я впервые встретил в лесу на берегу Сены; я женился на Амбиориге, дочери славнейшего народного вождя, ради которой я совершил столько славных подвигов, которая поддерживала во мне любовь к родине и повела меня по дороге героев.
Когда у нас родился первый сын, в ней произошла перемена. Она навсегда отказалась от меча, принялась за прялку и сделалась образцовой хозяйкой. Она была преданной супругой и нежной матерью. Глядя на неё с ребёнком на руках, улыбающуюся в ответ на его первую улыбку, никто не сказал бы, что это та самая женщина, которая топтала золотого орла римского легиона и которая упала под стенами Алезии, стащив вслед за собой целый плетень укреплений римского лагеря!
Мы старались устроить себе спокойную жизнь. Прошло то время, когда разъезжали гонцы из деревни в деревню, когда известия передавались криком с горы на гору и заставляли нас волноваться! Теперь Галлия безмолвствовала!
О тесте моём Амбиориксе мы не имели никаких сведений: он, вероятно, скрылся куда-нибудь, где мог жить на свободе.
Теперь вся Галлия успокоилась, и война обрушилась на дворцы Лациума. Через два года после падения Алезии цезарские легионы были стянуты в сердце Италии, среди плодородных хлебных полей, чудных виноградников, оливковых деревьев, под сенью платанов и других незнакомых нам деревьев.
Кроме знаменитых легионов там было двадцать две галльских когорты, над знамёнами которых красовались бронзовые жаворонки: жаворонок — птица, любимая кельтами, птица, поднимающаяся в поднебесье, откуда слышится её чудное пение, птица, постоянно перелетающая из одного мира в другой. В рядах галльских воинов я узнавал лиц, участвовавших в великой войне, сражавшихся под горой Люкотиц, под Аварикумом, под Алезией, воинов Камулогена, Литавика, Вергассилавна, всех любителей славы и добычи и всех добрых товарищей. И сам я скакал у них на правом крыле с отрядами своих всадников в крылатых шлемах, с длинными рыжими усами, с частью тех самых воинов, что сражались против римлян в Галлии.
С ними я в продолжение четырёх лет дрался под знамёнами Цезаря, с ними я переплыл через сердитые валы Адриатического моря, терпел голод в Греции и здесь у города Фарсала бросался на восставших против Цезаря римские легионы[13], смешанные с азиатскими отрядами.
Мы дрались там один против трёх. Сам Цезарь выучил нас, как надо пробивать римский четырёхугольник, как надо колоть мечом римскую конницу, как рубить прямо в лицо молодых римлян-всадников для того, чтобы юнцы из римской знати, очень заботящиеся о своих лицах, спешили повернуться к нам спиной.
Солдаты Цезаря выучили нас не давать пощады побеждённым, потому что в междоусобных войнах после каждого убитого оставался пустой дворец, сокровища и земли, которые можно было разделить между победителями.
Вместе с Цезарем я переплыл на римских галерах Средиземное море, высадился в стране, залитой удивительным светом, и увидел нумидийских всадников и слонов, а также и царей с бронзовым цветом лица. И всё это бежало от нас.
Африканские города, заселённые римскими гражданами, открывали свои двери перед галльскими всадниками; массы народов с мольбами бросались перед нами на колени, а жрицы с чёрного цвета телом плясали, потрясая бубнами перед нашими конями. Они плясали, думая успокоить гнев наш и заставить нас забыть, что много
