Я знаю точно: не было войны - Влад Тарханов
— Так, теперь о моих услугах, — казалось, что Яков все в голове просчитал и теперь составлял быстро калькуляцию. Антон при этих словах вытащил на свет пачку денег. Лойко еще вчера поменял ему часть денег на румынские. Как и учил старик, Антон большую часть денег оставил при себе, Якову показал только часть, не самую большую. На удивление, Яков не загреб все деньги себе, не глядя, а отсчитал полагающуюся за работу сумму, вернул остальное, хлопнул парня по плечу и произнес:
— Не боись, скоро будешь как огурчик, кататься в сметане семинаристской, бить поклоны Господу Богу нашему, или я не Якоб Канцельзон, или тут не понимаю, что есть кто. Потопали. Только будь потише, а то, как ты через камыши продирался, слышали, наверное, в самом Бухаресте. Хорошо, что ты к сану готовишься, без матов шел, уже плюс!
И, не оглядываясь, в полной уверенности, что юноша идет за ним след в след, Яков скользнул мимо зарослей колючего кустарника куда-то в сторону, противоположную течению реки. Антон, вздохнув, направился за ним следом.
Глава тридцать первая. Вестник
Это был последний день лета, этого долгого как сама жизнь, года. Архип Майстренко мрачно посмотрел на подводу, остановившуюся у его двора — в последнее время появление Гната Горилки не несло никаких хороших новостей. Но встречать старого друга все-таки надо. После бегства в неизвестное Антона Архип слег, какая-то невидимая хворь, которой раньше не было и следа, вылезла, и чуть было не сточило и тело еще не пожилого мужчины, и его душу. Да нет, душу, скорее всего, сточило под самое основание. Раны? А сколько ж я ранен был? На Германском дважды, один раз легко, второй раз досталось. Во Франции, будь она неладна, дважды. Как вернулся и бежал, за красных, под Одессой, это было самое тяжелое, еле выкарабкался. За зеленых, уже тут, да… Только ранения эти калечили тело, а рана от сына рвала на части душу. Вот и болело, как сильно болело! Архип не слишком-то понимал сына, нет, он знал, что мысли и чаяния Антона далеки от его собственных, но Архип был уверен, что Антон, как примерный послушный парень никогда не ослушается отца, будет тянуть лямку рядом с ним, и станет опорой ему на старости лет. Он так и воспитывал Антона, понимая, что только он будет с ним на хозяйстве, а тут… Богданко, так он с самого рождения квелый, молодой, но доктора сами говорят, мол, не жилец, долго не протянет. Это говорили почти всегда, как Богдану исполнилось семь лет, а он все тянет, хороший паренек, отзывчивый, он с Антоном в мамку пошли — и внешностью, и характером. Только Антон как-то жилистее, сильнее будет, да и характер тверже. Богдан, конечно, помощник, только слабый. Посильную работу он делает, но до серьезного дела не берется — силенки не те. Нет, как говорил один фелшер на базаре, ежели он и оклемается, и перерастет свою болячку, то все равно инвалид будет, не работяга. И учеба ему давалась с трудом, нет, Богдану самому понадобиться помощь на всю его оставшуюся жизнь. Все его надежды на меня. Может со временем, жонку ему подберу. Улька — отрезанный ломоть. Выскочит замуж, пойдет в прыймы, а там и пиши-пропало. При мамке бы осталась. А так… Хотя… Иванко — этот нет, этот уже ясно в Бандышовке не останется. Пошел по партийной линии. Учился в Могилеве, продвинулся, стал в районе, пусть мелкой, но все-таки шишкой… Он всегда у меня был самым говорливым. Еще годочка не исполнилось, а залопотал — не остановить. Да… как много я не увидел в своей жизни из-за проклятых войн! И как ребенок делает первые шаги, и как слова первые лопочет, и как улыбается отцу, потому как придет отец, а малой и не видел его… Вот только могилки копал своим сам… Остап самый замкнутый. Он больше всех походил на отца — такой же суровый, малоразговорчивый. Остап, он погодок с Иваном, и с новой властью у него никак не складывается. Они с Иваном вечные супротивники в спорах. Иванка все лозунги новой власти вверх тянет, идейный, одним словом, а Остап — настоящий куркуль, хорошо, что землицы у меня не много, а так раскулачили бы. Остап — он хозяин хороший, крепкий, только… маловато ему моего масштабу будет. Он не такой, как другие, он даже думы мыслит по-другому. На мир смотрит по-другому. Где я пройду, ничего не заметив, Остап какую-то щепу поднимет и в хозяйстве приспособит. Да… на него оставить хозяйство дело верное, но… Он тогда всех братьев выживет, того же Богданку, Антон вот уже сбег… Не уберег я парня.
За этими думами Архип не заметил, что Гнат уже вошел на подворье, а теперь уже подошел к груше, под которой Остап недавно поставил лавку для отца. Груши поспевали, терпкий и сладкий аромат привлекал пчел и ос, которые жужжали в кроне, создавая легкие помехи говорящим. Почему-то это гудение и аромат очень нравились Архипу, возвращали его к жизни. Гнат посмотрел на старого друга, покачал головой, неодобрительно, мол, на кого стал похож, после чего произнес:
— Привіт, старий друже, чого тужиш, як вовк-одинак під час гону? Ге?[73]
Архип ничего не ответил на такое бодрое приветствие друга, только повел плечами, мол, отстань, и без тебя тошно.
— А в мене для тебе є гостинець,[74] — попытался заинтересовать друга Гнат.
— Що там?[75] — Архип был все еще в своих мыслях и на провокации Гната не поддавался.
— Та старий жид Лойко тобі пів мішка гречі передав, та переказав, що борги віддав, тепер нема за що йому тобі дякувати.[76]
Гнат посмотрел на друга, понял ли он смысл сказанного. Архип какое-то время молчал, потом встрепенулся, смысл слов дошел до него, глаза оживились, руки непроизвольно сжались, складки на лице разгладились. Заметивший перемены Горилко тут же оправдал свое прозвище.
— То давай ми цю подію відмітимо? Пляшка, чи дві в тебе, звісно, тільки часу свого чекають. От і настав цей час. А, так… ще тобі ось це переказали віддати, він наказав, каже, що ти повинен зрозуміти.[77]
С этими словами Гнат вытащил из потертого кармана видавшую виды
