22 июня, ровно в четыре утра - Влад Тарханов
Но и Трофимову, и его наспех сколоченной роте не повезло. Румынскую армию укрепили немецкими частями, они и совершили прорыв через Прут. Тут же был небольшой шверпункт — узел обороны, насыщенный немецкой пехотой, у которой был не один пулемет — а три ручных, один станковый, да еще и минометная батарея в придачу. Хотя станковый пулемет в центре позиции они потеряли, но ручные на флангах открыли огонь, а минометчики тут же стали посылать в наступающих одну мину за другой. Под массированным огнем рота залегла, много красноармейцев были ранены или убиты. Правда, капитан Трофимов, получивший легкое ранение в руку, сумел восстановить порядок, никто не побежал, бойцы стали стрелять, пытаясь хоть как-то отвечать на плотный огонь врага. Стреляли плохо, матерились, орали, капитан попытался поднять всех в штыковую — единственный шанс хоть кому-то добраться до вражеских окопов. Но тут же был убит. А еще через пять минут на поле появились танки с крестами на бортах. Сорокапятка успела сделать один выстрел, но неудачно, стояло орудие в поле вообще без маскировки, с ней расправились быстро и жестоко. За парой танков шли бронетранспортеры, оттуда вели огонь пулеметчики, под таким массированным огнем сопротивления уже никто оказать не мог. А как? Среди почти двух сотен человек не было больше ни одного профессионального военного! Кто-то побежал, бросая оружие, из которого многие не сделал и выстрела… Кто-то продолжал стрелять, кто-то бросался в штыковую и падал, не добежав до врага. Аарон увидел, как к нему приближается тупоносый танк с короткоствольным орудием. Танк казался ему таким страшным, что привычное хладнокровие изменило, он бросился от него в сторону, но далеко убежать не удалось. Рядом что-то взорвалось, он упал, свет в его глазах померк.
Очнулся он от удара сапогом по ребрам. Над ним стоял немецкий пехотинец, который держал в руках фотоаппарат. Это показалось Аарону дикостью.
— Aufstehen! Hände hoch! Aufstehen![101]
Аарон понял, что от него хотят, увидел еще одного солдата, тот стоял с винтовкой, ожидая, когда начнется какое-то движение. Он поднялся, поднял вверх руки.
— Schneller! Schneller![102]
Это было понятно и без слов, пришлось пошевеливаться. Его отвели к железнодорожному полотну, где, около насыпи, уже согнали почти полсотни пленных — все что осталось от двух маршевых рот. Вскоре приводить пленных перестали. Аарон видел, как нескольких, видимо, тяжелораненых, немцы просто застрелили там, где те и лежали. Толпу пленных построили. Почти каждый второй был ранен. Второй раз за сегодня строй обрел какую-то видимость порядка, на сей раз очень паршивенькую.
— Achtung![103] Командирен! Еврей! Комиссарен! Выйти из строй! — проорал немецкий офицер. Из строя как-то выходить никому не хотелось Аарону, тем более.
— Ви должни помогайть немецкий властьям! Командирен! Еврей! Комиссарен! Выйти из строй! — Продолжал орать немец.
Тут чья-то рука толкнула Аарона в спину, он оглянулся, за ним стоял Михаил Пацюк и злобно скалился.
— Туточки есть один еврей, он и командиром был! — противным голосом выкрикнул Пацюк, еще раз толкнув Аарона в спину. Впередистоящий пропустил Аарона, и тот вышел из строя. За ним вытолкнули еще одного парня, вроде бы, всего два часа назад назначенного командиром взвода вместо погибшего под бомбежкой политрука, а вот Шлёма Койфман вышел сам, его никто не выталкивал, он и внешне не сильно на еврея был похож, да вот взял, и вышел.
— Еще четыре шаг вперьод! — снова скомандовал немец. Лейтенант Ремке не был фанатичным нацистом, он вообще происходил из прибалтийских немцев, неплохо владел русским языком, военное дело любил, а солдаты его уважали. Но приказ Гитлера об уничтожении командиров, комиссаров и евреев, которые попадали в плен, хорошо знал. Приказ мог нравиться, мог не нравиться, а исполнять его было надо. Пусть и без удовольствия. Поэтому Ремке стремился избавиться от этой необходимости как можно скорее. Его люди уже были на месте, лейтенант махнул рукой, отдавая приказ. Раздалось три выстрела. Стреляли наверняка, в затылок, чтобы не мучились. Это был все-таки солдаты, а не СС.
О чем думал в эти последние минуты Аарон? Вспоминал ли всю свою жизнь? Маму? Отца? Моню? Свою дочку, которая так и не успела вырасти на его руках?
Какое сейчас это уже имеет значение?
Его мир исчез, как исчез мир Шлемы Койфмана или этого незнакомого парня, который оказался третьим в их несчастливой компании. Как исчезали, гасли, разрывались на части миры десятков, сотен, тысяч и миллионов людей, перемалываемых страшным Молохом войны.
Глава двадцать девятая. Мост
7 июля 1941 года.
Практически до 4 июня 1941 года события на Южном фронте развивались медленно, неторопливо, румынская армия, кое-где усиленная небольшими немецкими частями, никак не могла перепрыгнуть через рубежи речки Прут. Бои шли с переменным успехом, сначала пограничники дали серьезный отпор румынским воякам, потом подошли регулярные части Красной армии, вроде бы плотно закупорившие границу на довольно большом участке: от устья Дуная до Черновцов. Не удовлетворенные таким темпом «наступления» союзников командование Вермахта решило усилить группировку на юге своей 11-й армией. И четвертого числа началось общее наступление, на острие которого оказались уже не румынские, а немецкие части. В двух местах Южный фронт был прорван, импровизированные контратаки Красной армии должного эффекта не принесли — враг рвался к Днестру.
Лейтенант Фридрих Вайс командовал группой полка Брандербург 400, прикомандированной к 11-й армии. В штабе были недовольны действиями румын, хотя в отчетах указывали о их храбрых действиях. Храбрости, может быть, было много, а вот эффективности — маловато. Сказывался крайне низкий уровень командного состава, а чему тут было удивляться — до сих пор командные должности покупались, уровень коррупции в королевстве зашкаливал. Да, если бы не союзники, которые не слишком рвались в бой, можно было бы уже купаться Одессе. А так армия топталась в кукурузных полях Молдовы[104], с трудом пытаясь отодвинуть большевиков от границы. Шестого июня с самого утра Вайса вызвали в штаб армии. Очередное задание. Сколько уже
