Глубокая выемка - Всеволод Шахов
– Стой… дальше нельзя… обвал… стой…" – Виктор, задыхаясь, продолжал кричать, пока не осознал, что паровоз сбавляет ход. И только тогда отключился.
11
Костёр рядом с сараями хозчасти разгорался. Языки пламени лизали разные изображения: буквы и цифры, отстуканные печатной машинкой на ровных листах сероватой бумаги, прямые линии и дуги, нанесённые карандашом на полотна ватмана и кальки, корявые чернильные или, наоборот, аккуратные строки, оставленные на полях старых газет. Горело всё вместе.
– Это последнее, – Архип бросил в огонь небольшую пачку пожелтевших потрёпанных листов.
Иван обрезком арматуры переворошил новые жертвы огня: "Надо было заранее распотрошить, лучше горели бы".
– Жгём историю, – Архип задумчиво уставился на пламя.
– Да какая там история, старьё всякое, – Иван похлопал прутом арматуры по бумажному рулону. Взметнулись мелкие искорки. Подхватываемые горячим воздушным потоком они поднимались вверх и, пролетев несколько метров, гасли.
– Ну, не скажи, вот, посмотри, – чертёж. Кто-то ведь размышлял: получится – не получится. Сначала неуверенные эскизы, потом более проработанные, и так постепенно шажком за шажками – к чистовому варианту, – Архип шепелявил.
– Так ведь это промежуточное звено – раздумья. Конечный результат останется на земле и всем видно будет: получилось – не получилось. А окончательный чертёж – в архив.
– Останется-то останется, только ведь не видно той дороги, по которой шли… У меня вот внучка. Вчера вместе с ней сидели. Она стихи заучивает в школу… про трактора, преображающие деревенскую жизнь. Я внимательно слушал. Там каждая строфа оканчивается: "Ударник, скажи своё большевицкое надо!" Спрашиваю внучку: "Надо-то что?", а она: "Не знаю, отвяжись". Вот так, надо и всё. И получается, что дорожку жизни новое поколение заново протаптывает, хотя рядом утоптанная зарастает.
Иван хмыкнул. Замолчали.
– Эй! Тьфу, как там тебя… Лыков, поди сюда. Надо и наши бумаги сжечь, – громкий голос Ващенко заставил Ивана обернуться, отложить арматурину и подняться.
Опять этот, резкий на движения, словоохотливый Ващенко. Опять я им для чего-то нужен. Бумажки вынести ведь и Архип мог бы. Иван следовал за Ващенко в административное здание. Одна из боковых комнат спецотдела. Ващенко указал на две стопы серо-жёлтых обложек, лежащих на столике у подоконника.
– Вот эти дела. Которые слева – в огонь. Щас верёвку принесу.
Дела… Иван издалека скользнул взглядом по картонным корешкам. Леонов, Джамаров, Капитонов....
– Держи верёвку, – Ващенко вручил пару метров тонкой, плохо скрученной бечёвки, – нормального мотка нет, огрызок нашёл, тебе хватит.
– А что стало с этими людьми? – Иван ткнул пальцем на дела.
– Чего не знаешь? Досрочно освободили, – Ващенко, с усмешкой, направился к столу в другой конец комнаты и, не оборачиваясь, добавил, – пошевеливайся. Макаров вернётся, а ты здесь. Не очень он тебя жалует.
Иван подошёл к подоконнику, заваленному бумагами, свёртками, папками. Остановился напротив папок.
Странно, Цыпин – это же Цыпа… его ведь убили. Может для статистики посчитали досрочно освобождённым?
Нашёл ещё одну знакомую фамилию. Странно, он ведь давно освобождён. Ладонями подбил с боков корешки, пару раз крест-накрест перехлестнул разлохмаченную верёвку, затянул незатейливым узелком-бантиком.
– Я понёс, – Иван громко прокомментировал свои действия.
– Угу, – Ващенко буркнул, продолжая копаться в старых бумагах, видимо, подбирал следующую партию для уничтожения, – давай, щас выйду проверю.
Только Иван закрыл дверь, как столкнулся в коридоре нос к носу с Макаровым.
– Здрасте, я вот… меня Ващенко просил помочь… – заплетаясь в словах, Иван, зачем-то, начал оправдываться.
– Хорошо, иди-иди.
Прохладный ветерок и слабые сумерки. Сзади слышалось цоканье сапог по деревянному настилу крыльца – звук отчётливо слышимый даже на расстоянии метров двадцати.
Костёр догорал – огню требовалась подпитка. Иван присел на корточки, дёрнул конец верёвки и распотрошил связку. И сразу начал с этой папки.
– Эй, постой? – голос Макарова послышался рядом, в тот момент, когда мелкие искорки разлетелись из-под брошенного в центр костра плотного картона, – ты чего сейчас бросил?
– Я… я бумаги жгу… которые велели… – Иван распрямился и встал перед Макаровым.
– Бумаги? А случайно не улики уничтожаешь? – Макаров попытался рукой отодвинуть Ивана в сторону, но тот остолбенело стоял, не понимая, что случилось, – отойди! Вторая попытка не увенчалась успехом и рука потянулась к кобуре. Иван мимолётно обернулся на слабый огонь. Удар в затылок ослепил. Он присел и обхватил голову руками, Макаров схватил прут арматуры, выгреб из костра заметно обгоревшую картонную обложку, пару раз похлопал по ней, загасив остатки пламени. Открыл…
– Так это не деньги? Где деньги? – повторные удары уже прутом арматуры по голове через прижатые к ней ладони не казался таким сильным, но Иван повалился на землю.
– Нет никаких денег, – Иван, сглатывая солёное, еле ворочал языком, не понимая, что происходит.
– А почему так быстро шёл? – Макаров придавил ногой скорчившегося Ивана. Не услышав ответа, снова посмотрел на лист бумаги под картонкой. – Так это… это же… справка на Будасси… Ты чего думал, вправду существует компромат на Будасси? Ну, ты совсем придурок… его же сам Ягода знает.
Иван почувствовал, как ватная ломота окутывает тело. Привкус крови во рту стал ощущаться отчётливее.
– Николай Владимирович, я слышал, вы про деньги кричали, – донёсся дрожащий голос запыхавшегося Ващенко, – так я ж в сейф убрал, от греха подальше.
– Бля, из-за тебя чуть грех на душу не взял! – Макаров шмурыгнул ногой рядом с головой Ивана и повернулся к Ващенко, – вот ведь, захожу в комнату – нет свёртка… и этот в дверях попался. Что ещё подумать? …Чего с него крови столько? Тащи к Никитишне. Вот и Ковалёв идёт, поможет дотащить.
…Пелена. Красочный калейдоскоп… да,