Гайда! - Нина Николаевна Колядина
С пронзительным свистом над воронкой пронесся снаряд, за ним второй, третий…
– Началось! – сказал Филька и грязно выругался.
Сердце Аркадия бешено заколотилось. И все же, невольно втягивая голову в плечи при каждом таком свисте и раздававшемся вслед за ним грохоте рвущегося за рощей снаряда, он трезво оценивал ситуацию: «Точно по нашим бывшим позициям лупят! Ну-ну… Давайте, сволочи, расстреливайте свои припасы! Мы подождем. А там посмотрим…»
Артобстрел длился недолго – поляки, видно, считая, что силы красных на этом участке фронта на исходе, решили много снарядов не тратить. Через несколько минут свист над головами красноармейцев и взрывы за рощей прекратились. Над полем установилась мертвая тишина.
В воронках тоже было тихо. Если поляки и рассматривали в бинокли старые, с обвалившимися краями ямы, то никакого движения над ними и возле них не замечали, а то, что происходило внутри этих ям, разглядеть было невозможно. Укрывшись кусками брезента, красноармейцы сидели тихо, не двигаясь.
– Если тебе опять приспичит, ссы в портки, – предупредил Семеныча Филька. – А то я тебе сам…
Конец фразы утонул в грохоте разорвавшегося – теперь уже совсем близко от них – снаряда. По брезенту застучали комья долетевшей до укрытия земли.
«Раскусили нас, что ли, гады?» – подумал Аркадий.
Однако, пальнув несколько раз – так, на всякий случай – по прилегающему к роще краю поля, где воронок было больше всего, поляки прекратили обстрел.
Аркадий, пригнувшись, добрался до того места в яме, куда перед этим ходил Семеныч и откуда хорошо просматривалось укрытие Кирилла Лагоды. Встав на большую кочку, выпирающую из скопившейся на дне жижи, и плотно прижавшись к поросшему травой краю воронки, он медленно высунул голову наружу.
Со стороны противника Аркадия прикрывал какой-то торчащий из земли низенький кустик, покрытый мелкими пожухлыми листочками. Кустик этот он приглядел еще до начала обстрела. Поле – насколько хватало глаз – казалось пустым и безмолвным. Ни людей, ни зверей, ни птиц на нем не было видно. Галки, которые на рассвете копошились в пропитанной дождем почве, отыскивая мелкую живность, испуганные грохотом снарядов улетели подальше от этого места.
Аркадий то устремлял взгляд туда, где была воронка Лагоды, то всматривался в противоположную, дальнюю часть поля, за которым находились позиции противника. Стоять на скользкой, неровной кочке было неудобно – ноги постоянно приходилось держать в напряжении, отчего они немели. Но еще хуже – противнее – было чувствовать, как сквозь шинель пробирается к телу отвратительная, холодная, как лягушка, пропитавшая траву и землю влага.
«Ничего, ничего… Надо терпеть, – приказал себе Аркадий. – Ты ведь не барышня кисейная, а красный командир. На тебя подчиненные смотрят…»
Он повернул голову к укрытию Лагоды и вдруг увидел, что торчащая из воронки ветка начала медленно раскачиваться из стороны в сторону. Это был знак. Аркадий перевел взгляд на другую сторону поля и, прищурившись, вглядывался вдаль. Сигнал, поданный Кириллом, который вел наблюдение за местностью в бинокль, означал, что комвзвода заметил противника.
Вскоре – уже без всякого бинокля – и Аркадий увидел, как вдалеке, на охристо-коричневом поле появились черные, крошечные, словно игрушечные оловянные солдатики, фигурки. Это были поляки.
– Идут! – повернувшись, крикнул он красноармейцам и посмотрел на Ухина.
Тот, не дожидаясь приказа, сделал знак рукой, означающий, что он понял своего командира, стащил со стоявшего на ящике пулемета кусок накрывавшего оружие брезента и выжидающе посмотрел на взводного.
Польская пехота шла, рассыпавшись по всей ширине огромного поля. Аркадий не отрывал глаз от надвигавшегося противника, наблюдая за тем, как фигурки «солдатиков» растут прямо на глазах. Ему казалось, что он уже видит ненавистные лица врагов, а Лагода все никак не подавал сигнала, которого ждали красноармейцы. Напряжение росло с каждой секундой. Аркадий боялся, что его сердце вот-вот выпрыгнет из груди.
«Ну, давай же, Кирюха, давай! Пора уже!» – мысленно подстегнул он товарища и в то же мгновение увидел, как над воронкой Лагоды взметнулось вверх красное полотнище. А еще через мгновение над только что казавшимся безмолвным, пустынным полем прокатилось громкое «Урааа!», слившееся с треском пулеметных очередей и винтовочных выстрелов.
Красноармейцы палили по наступающим на них полякам прямо из воронок. Ухин, установив пулемет на краю ямы, стоял на ящике из-под снарядов и строчил безостановочно.
Противник, не ожидавший такого «сюрприза» от, как ему казалось, почти поверженных красных, поначалу запаниковал. Первые ряды поляков, попавшие под плотный огонь, начали редеть. Одни – убитые и раненые – повалились на землю, другие упали на пашню, чтобы укрыться от пуль, некоторые бросились бежать с поля боя.
– Ага! – увидев убегающих врагов, во всю глотку заорал Филька. – Сдрейфил, поляк-портки горят! Получай в жопу, гад!
Но противник отступать не собирался. Польские пехотинцы быстро сосредоточились и, подгоняемые своими командирами, несмотря на потери, двигались вперед. Их было так много, что в какой-то момент по телу Аркадия пробежала предательская волна страха перед этим ощетинившимся штыками людским потоком, остановить который, казалось, не удастся никакими силами. А тут еще Филька, стараясь переорать звуки выстрелов и пулеметную трескотню, крикнул:
– Взводный, всего две обоймы осталось!
Собрав в кулак всю свою волю и преодолев страх перед надвигающейся угрозой, Аркадий хотел было приказать пулеметчику, чтобы тот лучше корректировал огонь и экономил патроны, но вдруг заметил, что группа поляков – человек десять-двенадцать – отделилась от своих и, вырвавшись вперед, оказалась на расстоянии метров пятидесяти от воронки Лагоды. Пулемет из этой воронки уже не строчил – там, видно, кончились все обоймы. Еще метров двадцать-тридцать, и противник забросает укрытие красноармейцев гранатами.
– Ухин, слева! – крикнул Аркадий Фильке.
Тот, громко матерясь, развернулся и направил ствол на приближающегося к воронке Лагоды врага.
«Тра-та-та-та…» – застрочил пулемет.
Поляки рухнули ниц: одни – замертво, другие – скрючившись от полученных ран, третьи – спасаясь от огня. Филька снова развернул оружие и вставил в него последнюю обойму. Захлебываясь, пулемет ударил по вражеской пехоте, но огненный смерч длился недолго: патроны кончились. Через несколько минут над полем раздавались только винтовочные выстрелы – все пулеметы красных умолкли.
– Ухин, Скотников! Гранаты готовь! – приказал Аркадий Фильке и Генке. – Остальные, прицельно: «Огонь!»
«Остальные» – Семеныч и Николай – и так уже беспрерывно палили по врагу из винтовок.
– Ага, как же – «прицельно»! – перезаряжая оружие, успел буркнуть Семеныч. – Они, как зайцы, зигзагами бегут. Попробуй тут «прицельно».
Аркадий понимал, что остановить атакующих только винтовочными выстрелами не удастся и что еще немного – и в воронки красноармейцев полетят вражеские гранаты. Тогда ямы, служившие бойцам укрытием, превратятся в их могилы. Чтобы не допустить этого, нужно держать врага на расстоянии – таком, откуда его граната до воронки не долетит.
Аркадий выдернул из лимонки чеку и, размахнувшись, со всей силы бросил ее в находящихся уже метрах в сорока от них
