Джеймс Купер - Лионель Линкольн, или Осада Бостона

— Если вы серьезно обвиняете во всемъ этомъ моего сына, — сказала Абигаидь, — то вы, значитъ, совершенно его не знаете. Неужели вы не слыхали его голодныхъ стоновъ? Онъ сутки ничего не ѣлъ. Богъ-сердцевѣдецъ знаетъ, что я говорю правду.

— Что вы говорите, женщина? — вскричалъ Подьвартъ, съ ужасомъ вытаращивъ на нее глаза. — Какъ не ѣлъ сутки? Да что же вы за мать послѣ этого? Отчего же вы съ нимъ не подѣлилась, когда ѣли сами?

— Неужели вы думаете, что я способна оставить сына голоднымъ, когда сама сыта? Вчера, когда онъ пришелъ, я отдала ему послѣдній кусокъ хлѣба — все, что у меня было. Да и этотъ кусокъ я получила отъ одного человѣка, который бы гораздо лучше сдѣлалъ, если бы далъ мнѣ не хлѣба, а какого-нибудь яду.

— Старая Нэбъ не знаетъ, что Джобъ нашелъ около казармъ кость и съѣлъ ее, — сказалъ слабымъ голосомъ идіотъ. — Король, надо полагать, не знаетъ, какъ хорошо глодать кости. wqы

— Но провизія-то гдѣ же, провизія-то? — воскликнулъ Польвартъ. — Неразумный вы юноша!

— Провизію Джобъ спряталъ подъ кучей старыхъ веревокъ, — сказалъ идіотъ, показывая пальцемъ черезъ открытую дверь на то мѣсто, о которомъ онъ говорилъ. — Когда майоръ Линкольнъ возвратится, онъ, можетъ быть, дастъ Джобу косточку поглодать. И старухѣ Нэбъ также дастъ.

— Подъ кучей веревокъ! — вскричалъ капитанъ. — Хороша бы она потомъ была!

Онъ вскочилъ, вышелъ въ большую комнату, бѣшено расшвырялъ по полу всѣ веревки и дрожащей рукой вытащилъ изъ-подъ нихъ индѣйку и окорокъ. Лицо его было красно, онъ задыхался и вполголоса повторялъ: «Сутки не ѣвши! Умираютъ отъ истощенія! А! Скажите, пожалуйста!» — и разное другое въ этомъ родѣ. Взявъ индѣйку въ одну руку, а окорокъ въ другую, онъ отчаянно заоралъ:

— Ширфляйнтъ! Каналья! Анаѳема! Гдѣ ты тамъ?

Ширфляйнтъ по опыту зналъ, что когда его такъ зовутъ, то онъ долженъ явиться моментально, иначе будетъ бѣда. Онъ сорвался со скамейки, на которой сидѣлъ, и какъ изъ земли выросъ передъ своимъ господиномъ, выступивъ изъ темноты.

— Каминъ затопи, лѣнтяй анаѳемскій! — набросился на него Польвартъ съ тѣмъ же неистовствомъ. — Здѣсь пища, а тамъ голодъ. Слава Богу, что мнѣ посчастливилось ихъ другъ съ другомъ свести. Набросай въ каминъ веревокъ побольше. Огонь давай! Живо!

Приказанія исполнялись съ той же быстротой, съ какой отдавались. Ширфляйнтъ зналъ характеръ своего барина и по его нетернѣливымъ жестамъ видѣлъ, что надо торопиться. Онъ наклалъ полный каминъ просмоленныхъ старыхъ веревокъ, поднесъ къ нимъ свѣчку и зажегъ. Яркое пламя привлекло къ себѣ изумленные взгляды матери и сына.

Польвартъ, усѣвшись на скамейкѣ передъ плохимъ столомъ, досталъ изъ кармана складной ножикъ и началъ рѣзать окорокъ ломтями съ торопливостью, дѣлавшей честь его добротѣ и человѣколюбію.

— Ширфляйнтъ, — распоряжался онъ вмѣстѣ съ тѣмъ, — положи дровъ на огонь и приготовь мнѣ горячихъ углей, да устрой мнѣ вотъ изъ лопатки и щипцовъ что-нибудь вродѣ тагана. Прости Ты мнѣ, Господи, что я питалъ мстительные замыслы противъ человѣка, который терпитъ величайшее изъ бѣдствій на землѣ — голодъ! Да что же ты, не слышишь, что ли, Ширфляйнтъ? Положи на огонь дровъ, приготовь горячихъ угольевъ. Я буду готовъ черезъ минуту.

— Сэръ, здѣсь во всемъ домѣ нѣтъ ни кусочка дровъ. Не найдется даже на зажигательжую свѣчку. Въ Бостонѣ тоже дрова на улицахъ же валяются.

— Гдѣ у васъ хранятся дрова, добрая женщина? — спросилъ Польвартъ, не замѣчая, что онъ говоритъ съ Абигаилью такимъ же грубымъ тономъ, какъ со своимъ лакеемъ. — У меня все готово. Мнѣ нужно теперь только дровъ.

— У меня ихъ нѣтъ ни одного полѣна, — отвѣчала Абигажль тономъ мрачной покорности судьбѣ. — Божій судъ поразилъ меня сразу со всѣхъ сторонъ.

— Ни пищи! Ни дровъ! — съ трудомъ могъ выговорить Польвартъ.

Онъ провелъ рукой по глазамъ и крикнулъ умышленно грубымъ голосомъ, чтобы скрыть свое волненіе.

— Ширфляйнтъ! Ступай скорѣе сюда, анаѳема! Отвязывай мою ногу!

ІПирфляйнтъ поглядѣлъ на него съ изумленіемъ, но капитанъ сдѣлалъ нетерпѣливый жестъ — и лакей поспѣшилъ исполнить приказаніе.

— Хорошо, — сказалъ Польвартъ. — Теперь расколи ее на десять кусковъ. Дерево сухое, угли сейчасъ же получатся. A нога — что такое нога для повара? Повару нужны руки, глаза, носъ, ротъ, а безъ ногъ онъ можетъ обойтись даже безъ обѣихъ, не то что безъ одной.

Говоря все это, капитанъ-философъ сидѣлъ спокойно на скамейкѣ и наблюдалъ, какъ его помощникъ готовилъ ему огонь и жаръ для жаренія ветчины.

— Есть люди, — говорімъ Польвартъ, не переставая слѣдить за Ширфдяйнтомъ, — которые ѣдятъ только два раза въ день. Есть даже такіе, которые довольствуются однимъ только разомъ. Но я не встрѣчалъ ни одного дѣйствительно здороваго человѣка, который бы ѣлъ менѣе четырехъ разъ въ сутки и притомъ плотно ѣлъ, а не кое-какъ. Нѣтъ ничего хуже этихъ осадъ. Это просто бичи человѣчества. Слѣдовало бы изобрѣсти способъ воевать, обходясь безъ нихъ. Когда солдатъ голоденъ, онъ становится трусливъ и скученъ. Кормите его хорошенько — а онъ будетъ веселъ и полѣзетъ вамъ хоть на самого чорта, ну, мой юноша, какъ вы любите горячую ветчину: попрожаристѣе или въ соку?

Въ маленькую комнату уже нрошелъ вкусный запахъ жаренаго мяса и настолько возбудилъ у Джоба апптетитъ, что тотъ привсталъ на постели и во всѣ глаза слѣдилъ за дѣйствіями своего благодѣтеля. Его пересохшія губы нетерпѣливо двигались, и въ каждомъ взглядѣ безсмысленныхъ глазъ сказывалось неодолимое желаніе утолить невыносимый голодъ. На вопросъ капитана онъ отвѣчалъ съ трогательной жростотой:

— Что скорѣе, то и лучше для Джоба.

— Конечно, конечно, но все надо дѣлать основательно, чтобы вышло какъ можно лучше. Еще минутку потерпѣть — и получится не ломоть, а одно объяденье. Ширфляйнтъ, бери эту деревянную тарелку. Тутъ ужъ не до церемоній, когда случай такой экстрснный. Ну что ты за грязный пачкунъ! Вытри ее хоть своей полой, что ли… Какой букетъ!.. Ну, помоги мнѣ теперь подойти къ кровати.

— Да благословитъ васъ Богъ, да вознаграддтъ васъ какъ можно больше за заботу о моемъ несчастномъ сынѣ! — воскликлула отъ полноты души Абигаиль. — Но только не повредила бы ему такая пища при его теперешней болѣзни.

— A чѣмъ же бы его, по вашему, кормить? Повѣрьте, онъ и боленъ только оттого, что слишкомъ истощенъ. Пустой желудокъ все равно, что пустой карманъ: въ него входитъ дьяволъ и шутитъ свои шутки. Голодъ самъ по себѣ есть болѣзнь, ужаснѣйшая изъ всѣхъ болѣзней. Поэтому я не признаю докторовъ, предписывающихъ діэту. Это одно шарлатантство. Пища человѣку необходима всегда, она его поддерживаетъ, какъ вотъ меня моя деревяндая нога. Кстати, Ширфляйнтъ, не забудь потомъ достать изъ золы металлическія части моей деревяшки… Да положи на огонь еще нѣсколько новыхъ ломтей. Кушайте, юноша, кушайте! — продолжалъ Польвартъ, потирая себѣ руки отъ удовольствія, когда Джобъ съ жадностью принялъ отъ него тарелку. — Второе удовольствіе въ жизни — видѣть, какъ ѣстъ голодный человѣкъ, котораго мы кормимъ; ну, а первое въ насъ уже врождено — ѣсть самому. Это виргинскій окорокъ, слышго по запаху. Ширфляйнтъ, не найдется л здѣсь еще чего-нибудь вродѣ тарелки? Этой доброй женщинѣ также вѣдь нужно поѣсть, а такъ какъ я въ этомъ часу обыкновенно ужинаю, то и мнѣ, Я, слѣдовательно, получу два удовольствія сразу. Это не часто случается.

Такъ болталъ добрякъ Польвартъ до тѣхъ поръ, пока Ширфляйнтъ не добылъ требуемаго и тѣмъ не отвлекъ его лъ другую сторону. Старый магазинъ, въ жоторый онъ незадолго передъ тѣмъ входилъ, весь кипя самыми мстительными замыслами, представлялъ теперь въ высшей степени странное зрѣлище: капитанъ линейныхъ войскъ его британскаго величества раздѣлялъ въ немъ скромный ужинъ съ нищенкой и больнымъ юродивымъ среди самой жалкой нищенской обстановки.

Глава XXVIII

Синьоръ Туріо, позвольте одну минутку: намъ нужно переговорить по секрету.

Совсѣмъ другая сцена происходила въ это время въ большомъ зданіи на улицѣ, упиравшейся въ площадь рынка. Всѣ окна Фануэль-Голля были ярко освѣщены, составляя рѣзкій контрастъ съ погруженною во мракъ сосѣдней церковью. Всѣ подступы къ резиденціи представителя королевской власти охранялись вооруженными солдатами. Въ этотъ домъ должны мы теперь перенестись, чтобы снова взять въ руки нить нашего разсказа.

Лакеи въ богатыхъ ливреяхъ военнаго вѣдомства носились по комнатамъ съ тѣмъ проворствомъ, котораго требовала отъ нихъ служба. Одни изъ нихъ подавали графины и бутылки съ лучшми винами въ ту залу, гдѣ главнокомандующій генералъ Гоу угощалъ ужиномъ генераловъ и старшихъ офицеровъ своей арміи; другіе уписывали съ тарелокъ остатки кушаній, которыя хотя и свидѣтельствовали о томъ, что пиръ былъ роскошный, однако, указывали въ то же время и на затруднительное положеніе города по случаю осады. Солдаты въ небрежной одеждѣ, не по формѣ, безъ дѣла толклись въ сѣняхъ и въ швейцарской и съ завистью посматривали на уносимыя со стола блюда, которыя передавались старшими лакеями младшимъ для уборки въ надежное мѣсто. Все дѣлалось живо и быстро, но все дѣлалось спокойно безъ суеты и шума. На всей сценѣ лежала печать воинской дисциплины и порядка.