Рафаил Зотов - Два брата, или Москва в 1812 году
– Поговоримте сперва о делах, – сказала она, улыбаясь самым прелестным образом. – Вот ваша записка. Она переделана и переписана. Вы взялись за очень мудреное дело… Но, кажется, есть еще средство поправить его. Вот вам записка от меня к графине Д.; поезжайте от меня прямо к ней и велите сказать, что я вас прислала. Она у вас возьмет вашу записку и назначит, когда явиться за ответом. Будьте с нею смелее. Застенчивость – всегда худая рекомендация просьбе. Она очень любезная женщина и имеет много веса. Если найдете в ней какие-нибудь причуды, то повинуйтесь им. Это будет верный выигрыш.
Тут она протянула мне ручку, и я, поцеловав ее, хотел откланяться; но она меня удержала, сказав, что теперь рано и что не прежде как через час я могу ехать к графине, а до тех пор чтоб я остался у нее.
Этот час пролетел как миг… Княгиня была такая милая и снисходительная женщина.
Я просто влюблен в нее…
Через час я уже был у графини Д. Меня не скоро допустили. Я должен был отдать сперва письмо, и тогда уж меня позвали. Я уже видел эту графиню оба раза на бале, но, разумеется, издали… Впрочем, она меня узнала и, потребовав мою записку, начала читать ее про себя, поглядывая на меня изредка самым инквизиторским образом. Я, разумеется, тоже ее рассматривал со вниманием, помня совет княгини А. Через несколько минут графиня вступила со мною в разговор. Я старался отвечать как можно смелее и не раз заставлял ее улыбаться.
– Очень рада… Теперь мне некогда. Я поговорю о вашем деле с кем следует… Приезжайте ко мне послезавтра… Я буду свободнее, и мы поговорим. Adieu!
Туров еще больше обрадовался, узнавши о моей поездке. Он беспрестанно обнимал меня. Даже брат благодарил меня. Одна ледяная Вера Николаевна не сказала мне ни слова. Ну, да я и не занимаюсь ею.
29-го мая.
Дело Турова принимает прекрасный оборот. Я являлся опять к княгине и получил много надежд… Душевно рад за доброго Турова, а вместе с тем и за себя.
На следующий день я был опять у графини. На этот раз меня тотчас приняли.
– Виделись ли вы с княгинею А.?.. – спросила она рассеянно.
– Я вчера был у нее.
– Нравится ли вам она?..
Я чуть было не сконфузился при этом неожиданном вопросе, однако вспомнил данные мне советы и смело отвечал, что когда шел к графине, то почитал княгиню А. самою прелестною женщиною. Графиня улыбнулась несколько насмешливо и посмотрела на меня с ног до головы.
– Говорила она о вашем деле?
– Она мне подала много надежд, но, чтоб превратить их в уверенность, послала к вашему сиятельству…
Взгляд, брошенный на меня графинею при этом слове, чуть было не сбил меня с толку… Мне кажется, я не сказал никакой глупости.
– Не ее ли слова вы повторяете? – спросила она, несколько покраснев.
– Наверное не помню, – отвечал я, оробев… – Могу только уверить вас, что говорю всегда по внушению своего сердца…
После этого начался между нами разговор, который я не слишком помню, да в котором и не было особенной важности. Я только нашел, что графиня самая странная, причудливая и, однако ж, любезная женщина… Она меня часто конфузила своими вопросами, но я не ходил в карман за ответами.
6-го июня.
Говорят, что все на свете суета сует! Нет! я так думаю напротив, что удивление удивлений! Дело Турова тянулось восемь лет. Почти два года прожил он в Петербурге и в ту минуту, как, употребя всевозможные усилия, чтоб довести его до окончания, проиграть свой процесс и половину имения, вдруг в две недели успел выиграть это дело. Да, выиграть! Дело Турова выиграно! И не по суду, а по мировой, которую ему прислал его противник. Туров с ума сходит от радости… Он не знает, как меня… Я его избавитель, благодетель… Брат мой тоже в восторге… и сам милый автомат сказал мне несколько трогательных слов… как это все сделалось, право, не знаю. Всего меньше, разумеется, участвовал я в этом подвиге, а меня всех более благодарят. Моя милая княгиня и причудница графиня не хотят и слышать о благодарности Турова, который хотел было им сделать визиты.
Теперь свадьба брата, верно, подвинется. Я думаю, что в его нерешительности очень много участвовала тяжба Турова. Теперь Верочка сделалась развязнее и говорливее. Княгиня А. и графиня Д. все подсмеиваются над моим бескорыстием и спрашивают, какую награду я получил от ледяной красавицы. Право, они смешат меня. Уж не потребовать ли мне поцелуя? Боже сохрани! Она, пожалуй, согласится из благодарности и официально подставит мне свою щечку. Очень лестно! Нет! Я ничего не хочу.
8-го июня.
Боже мой, какой неожиданный случай… Вот чем кончаются все наши расчеты, планы, надежды! Эти турки не могут сидеть смирно в своих гаремах. Очень нужно им объявлять войну России! Ведь прибьют их, да и только. И я, и брат должны отправиться в поход. В поход! Брат уж собирается, а я еще проживу недели две с моим генералом. Как быть! Хоть это время погулять.
Часть III
Глава I
Продолжение журнала
13-го июня.
Бедный брат уехал… а я!.. Стыдно сказать… Похож ли я на русского дворянина? Что я буду теперь делать?., самому странно, досадно и непонятно. Какая будет теперь цель моей жизни или моих занятий!.. Все люди жалуются, что жизнь коротка, а не знают, что, от скуки делать, и изобретают тысячи средств, чтоб убивать время, и рады-рады, если им это удается… Я это по себе знаю… Смертельная скука!.. Я, кажется, провожу время самым веселым образом. Все мне завидуют… Экой счастливец! говорят мне… а, кажется, я со всяким поменялся бы.
Впрочем, может быть, это – общее свойство человеческой натуры. Что бы мы ни делали, чем бы мы ни наслаждались, все нам наскучит, мы всем недовольны. Странные мы существа!
Визиты, балы, карты, театры, все наши занятия не для того ли придуманы, чтоб только провести время… Провести время… Какое выражение! Обмануть время! И после этого мы жалуемся, что жизнь коротка! И после этого ищем чего-то, добиваемся…
18-го июня.
Я всякий день теперь у Турова. Это осталось мне единственным утешением. Добрый старик понимает мои чувства и сожалеет обо мне, но и он советует мне покориться. Впрочем, я довольно весело провожу время… Я очень хорошо принят в самом высшем кругу и даже был на днях в Царском Селе. Об этом надобно бы было написать несколько страниц… Но на меня напала какая-то лень. Да и где ж мне описать это волшебное жилище величайшей из цариц!.. Чудо, да и только! А она сама. О! она выше всяких слов! Мне велено ездить туда каждую неделю, по субботам, когда бывает большое собрание и танцы. Графиня живет в Царском Селе и велела мне три раза в неделю быть у себя. У нее в эти дни вечера. Княгиня осталась в городе, и у нее я бываю всякий день. Это добрейшая и любезнейшая женщина!
24-го июня.
Я писал к брату… рассказал ему, по какому случаю должен был остаться, пусть он побранит меня.
Всякую свободную минуту провожу я у Турова. Он меня любит, как сына… да и хладнокровная его Верочка видит во мне брата. Она привыкла меня видеть, как домашнюю мебель. Я думал, что она будет очень грустить об отъезде брата… Ничуть! Бедный Иван прощался с нею со слезами на глазах, а она… пожелала ему счастливого пути. Теперь я всякий день напоминаю ей о нем, но она не вздумала ни разу и покраснеть от моих намеков, очень равнодушно говорит о нем и просит написать ему поклон. Насилу уж отец принудил ее приписать к нему два слова. Она это исполнила очень спокойно и только сказала, что боится сделать орфографическую ошибку.
1-го июля.
Целую неделю провел я в Царском Селе. Все праздники. Особливо 29 числа в тезоименитство наследника – обед, бал, фейерверк, катанье… Голова кружится… И княгиня была в то время там. Насилу вырвался в Петербург и, разумеется, прямо полетел к своему доброму старику Турову. Он меня встретил с отверстыми объятиями, а Верочка с какою-то ужимкою. Отец на нее жалуется, что она все скучна и молчалива. Неужели в сердце ее таится какое-нибудь чувство? Это было бы удивительно. Постараюсь добиться и тотчас же напишу к брату, обрадую его…
3-го июля.
Туров уговорил меня в загородной поездке в Ораниенбаум en petite société[7]… Мы два дня гуляли… Я постоянно следовал за нашим милым автоматом и старался расшевелить ее сердце… Были минуты, в которые мне казалось, что глаза ее одушевлялись каким-то таинственным огнем… Я тотчас же заговаривал о брате, но она становилась по-прежнему грустна и холодна. Что за странная девушка!.. На закате солнца, великолепно спускающегося в волны Финского залива, мы сидели с нею на горе, с которой видна была прелестнейшая картина. У ног наших шум моря, которое огромным прибоем ударялось в печальный берег, вдали белокрылые корабли, которые с вечерним попутным ветром несли в столицу севера роскошные произведения юга, а там, на краю пылающего запада, диск царя светил, омываемый волнами Балтики, которые как будто бы хотели прохладить его после утомительного дневного пути; за ними тихо выплывала луна и, подобно завистнику, с досадою взирающему на доблести своего предместника, казалось, ускоряла минуту погребения солнца. Все это составляло такое чудесное зрелище, от которого, кажется, пришли бы в восторг и шпицбергенские белые медведи. Я пустился в поэзию, одушевился, рассыпался… а она! Устремя на минуту голубые глаза свои на меня, она внимательно ловила слова мои, но потом опустила голову и замолчала. Я наконец увидел, что проповедую в пустыне.
