Василий Колташов - Византийская ночь
- Он для забавы издевался! Что без него творили, тоже говори! Про управляющего! Скажи про Фому! Пусть всех накажут!
- Нас постоянно били, оскорбляли. Скольких сгноили в своей тюрьме!? Все забирали, что только нам земля давала. Тех, кто бежал, солдаты возвращали. Казнили многих. С оружием с нас выбивали все налоги. Без хлеба, на одной траве держали зиму, как баранов. Фому забили палками до смерти. Мешок зерна, одолженный весной, по осени мы возвращали десятью.
- Все с нас сосали, кровопийцы! За каждую скотины мы платили. Вон разжирели как, собаки! Убить их мало! - звучно поддержали парня женские голоса.
Протолкнувшись вперед, худенькая женщина грозно произнесла:
- Не жалей их, владыка! Именем господа, люди просят - не жалей.
- Смерть воровскому роду! Смерть! - закричали взрослые крестьяне, побаивавшиеся говорить всю правду в глаза низвергнутому хозяину. Еще вчера он грозно повелевал. Ослушаться его было нельзя. Сегодня гордый землевладелец простерся на земле, прося пощады. Молодежь верила, что варвары явились навсегда. Старики осторожничали, сомневались, даже в гневе действовали только сообща, как бы слагая этим вину с каждого отдельно.
- Достаточно! - приказал князь. - Землю разделите. Коней с сенаторской конюшни и половину всей живности я забираю. Поборы отменяю. В общину принимайте всех. Рабов освобождаю. Колонов больше нет. Константинополь здесь не властен. Чиновников и воинов врага немедленно захватывать и доставлять ко мне или казнить, решением общины.
- Что делать с этими? Бей их! Убивай!
- Князь, выслушай меня! - завопил сенатор, растирая слезы мягкими кулаками.
Даврит поморщился. Болела старая рана в ноге. Он получил ее много лет назад, сражаясь вместе с аварами против византийцев. Это было под станами Сирмия. Стрела тогда впилась ему в бедро. Нога зажила, лишь иногда доставляя неудобство.
«Перун, зачем я согласился разбирать этот спор? Пусть бы Боз всех изрубил, как он того хотел. Скорый суд - самый мудрый суд на войне», - подумал князь. Но сказанного он не мог отменить.
- Прояви милость, владыка!
- Выслушай, великий государь! - заплетаясь, проревела жена сенатора. Подняла заплаканные глаза под чернеными дугами бровей.
- Пусть, что ли скажут? - предложил брат князя.
- Чего их слушать! - возразил Боз. Тряхнул белокурой головой.
- Говорите! - приказал Даврит, подняв сильную руку.
Ноющая боль в ноге отступила. Князь с удовольствием подумал о захваченных богатствах: дорогой утвари, больших стадах, превосходных лошадях и рабах. Даже каган не брал на войне столько ценностей. Боги улыбались Даврите, Перун защищал его: ни одной царапины не получил князь за минувшие месяцы. Силы его росли, пополняясь отрядами колонов и рабов. Князь не ставил их высоко, но это была нужная помощь.
- Солон, мудрый афинянин, учил: нельзя судить, не выслушав обоих [100]. Обе стороны, достойны слова, в чем бы их не обвиняли, - дрожащим голосом начал речь сенатор. Окружавшие его родственники закивал головами. - Иначе можно наказать безвинно, а это самый страшный грех. Весь мир построен на законе, традициях, обычаях народов. Они различны, но всегда идут от бога. Я не наказывал безвинно, а строгостью своей обязан нравам и установленным порядкам. Законы императора едины, как для раба, колона или гражданина. Без этого погибнет государство.
- Мой муж безвинен! Он только соблюдал порядки, - всхлипнула сенаторша.
«Красиво говорит, словно венок плетет», - мелькнуло в голове Даврита. Князь понимал не все. Язык римлян казался ему лишь отчасти знакомой рекой. Иной раз приходило угадывать слова. Но точная красота речи сенатора не могла от него ускользнуть. Он знал: византийская знать с детства обучалась красноречию. Слушая прежде императорских посланцев, князь поражался их умению складывать слова, придавая сказанному нужный смысл и дух.
- Сегодня люди злятся, завра - любят. Настрой меняется, законы сами никогда. Ты можешь изменить, владыка, я только подчиняюсь. Меня не любят, вижу, что не любят. Но разве есть моя вина, что установленный порядок строго соблюдался? Всегда и неотступно. Бог свидетель.
- Увертливые воры! Наглые собаки! - свирепела толпа. - Вырвать языки! Кишки им все наружу!
Князь жестам приказал всем замолчать. Понимавшие латынь склавины с интересом переглядывались. Слова магната казались разумными. Даврит внимательно слушал, сложив руки на рукоять меча. Глаза князя оставались прищуренными. Взгляд был насторожен.
- Владыка, изменяя закон, как хочешь, но не наказывай безвинно тех, кто следует ему! - продолжал сенатор дрожащим голосом. - Иисус свидетель, твой порядок я также буду соблюдать.
- Убить их! Сжечь! Бросайте камни, люди! Смерть кровопийцам! Убийцы! Воры!
Даврит потянул ноздрями воздух.
- Дайте князю слово! - заревел Бол, перебивая гул толпы.
Воцарилась тишина.
- Вы не защитились. Народ вас не прощает, - заключил Даврит под радостные крики толпы. - Сенатор, слышишь! Мой закон не в том, чтоб перенять порядки Рима, а в том, чтоб их смести как дикую заразу. Спалить и раздавить. Виновен всякий, кто им верен. Ты виновен! И род твой тоже.
- Владыка, пощади! Могучий повелитель, оставь нас как заложников, мой сын запалит! Анастасий все отдаст! Пощади! - ревели сенатор с родственниками и приближенными, несмотря на полетевшие в них камни.
- Прекратить! Суд кончен. Сожгите всех. Сожгите виллу тоже. Добычу разделить. Детей сенатора я забираю в рабство. Все довольны?
- Слава! Здоровья, князю! Владыка, здравствуй!
- Проклятый варвар, - зашипела круглолицая сенаторша. - Сам гори в аду. Дикая скотина, сын шлюхи, грязный скиф. Гори в аду, язычник!
Приговоренных схватили и под улюлюканье толпы поволокли к конюшне, откуда уже выводили лошадей. Люди охапками несли солому и ветки. Появились факелы. Радость горела на лицах колонов. Сладкая месть за бесконечные обиды обжигала в глазах. Огонь охватил здание. Страшные крики прорвались сквозь стены.
- Коня! - приказал Даврит.
В потоках пыли вновь помчались склавины вперед.
Всюду во Фракии горели поместья, неслись табуны и стада. Плелись за Дунай обозы с богатой добычей. Тысячи пленных уводили склавины в свой лесной край. Поднявшиеся против хозяев колонны, рабы и городские бедняки вместе с варварами шли в бой против войск автократора. Закрывшись каменными стенами, империя выжидала, сторонясь сражений. Но стычек и потерь было не избежать.
Под Адрианополем Даврит атаковал большой отряд схолариев, вышедший из города. Готы засыпали римлян стрелами. Дружина князя с копьями обрушилась на врага. Не выдержав удара, византийцы бежали, разбросав по равнине тела своих воинов в дорогих доспехах, расписные щиты, оставшихся без хозяев ухоженных коней.
Все захваченные в походе знамена римлян Даврит приказал сложить в костер у стен города. Пожирая фальшивую позолоту, огонь вспыхнул на резных деревянных значках. С башен города видели, как горят символы византийских легионов с перекрещенными буквами «Х» и «Р», символизировавшими Христа. До темноты не смолкали дикие скифские песни. Слышались оскорбления августа и цезаря, призывы сдаться. Все Балканы до Иллирика и юга Эллады стали землей варваров.
18
Амвросий перевернул страницу. Чтение давалось ему с огромным трудом. Он уже мог разобрать слова, но смысл многих из них оставался загадкой. Валент хвалил мальчика за старание и успехи. Но тот лишь вздыхал, садясь за стол с книгами.
«Свободным человеком бывает только тот, с которым случается все так, как он того хочет. Но значит ли это, что с ним непременно случается все то, что ему вздумается? Нисколько», - внимательно повторил малыш, водя пальцам по строке. Сочинения Эпиктета нравились мальчику своей оригинальностью, тонкостью и остротой мыли [101]. Здравый смысл суждений поражал, но часто сбивал с толку неожиданными выводами. Философ отстаивал равенство людей, но отвергал государство и брак.
Как и Амвросий, мыслитель, живший очень давно, был с детства рабом. Дав книгу ученику, Валент рассказал одну историю из жизни Эпиктета.
- Жестокий хозяин однажды взялся выкручивать своему рабу ногу. Неустрашимо улыбаясь, Эпиктет сказал: «Ты сломаешь». Когда нога действительно сломалась, философ хладнокровно добавил: «Разве я не говорил, что сломаешь?» Хладнокровие бесценно, - заключил римлянин.
На всю жизнь мыслитель остался покалеченным.
- Я задушил бы его, - прошептал малыш, вспоминая эту истории.
Живо представлял себе мальчик картину происходящего: хозяина со звериным оскалом, раба стоически сносящего пытку. От волнений Амвросий укусил кулак. В душе ребенка неизгладимо жили собственные переживания. Он знал несправедливость и злобу.
Внезапно топот копыт оторвал маленького римлянина от мыслей и чтения.
- Эй, малыш! - послышался бодрый голос Ирины. Приоткрыв дверь, она жестами пыталась привлечь внимание мальчика. - Разве ты ничего не слышишь? Хватит сидеть здесь в глуши. Гаси лампаду. Приехали Рыва и Алавив.
