Игорь Лощилов - Отчаянный корпус
Женя уже забыл, когда бывал здесь, и с особой осторожностью ступал по ковровой дорожке, вдыхая неведомый запах ароматного табака и тонких духов.
— Пойдем лучше к начпо, — предложил Алишер, — он мужик справедливый.
Женя не спорил, с начальником политотдела ему встречаться не приходилось, но было известно, что у него больше всех орденов и среди них есть совсем диковинные, иностранные, что для той поры являлось лучшей рекомендацией.
Алишер постучался, и они вошли. Сидевший за столом начальника Гусек поднял удивленные глаза и, проворно вскочив, побежал к ним с протянутой рукой.
— Здравствуйте, герои! Правильно, что сами пришли, правильно, — радостно заговорил он. — Человеку свойственно ошибаться, но лишь глупец упорствует в ошибке. Кто сказал? Цицерон… Марк Тулий… Мне только что позвонили, что винтовочку вашу нашли в пожарном ящике для песка. Место, конечно, ненадежное, тут вы по неопытности допустили промашку, хотя в остальном действовали инициативно и с большой выдумкой…
Женя смотрел на оживленного Гуська и тоскливо думал о том, как быстро распространяется этот нелепый слух о краже мелкашки. Пожалуй, зря они отказались от верховой езды.
— Не брали мы никакой винтовки, — сказал он с плохо скрытым раздражением, — зачем она нам нужна?
— Я тоже вначале удивился, — всплеснул руками Гусек и с задумчивой значительностью стал ходить по большому кабинету. Он, по-видимому, остался здесь для дежурства и испытывал от такой прогулки обостренное удовольствие временщика. — Удивился, а потом вспомнил свою юность. И мы тогда были боевыми ребятами — бегали в Испанию воевать с фашистами. «Я хату покинул, пошел воевать, чтоб землю крестьянам в Гренаде отдать». Вот какой был у нас задор. А в войну и говорить нечего — метрики подчищали, года прибавляли, чтобы на фронт поскорее попасть. Бывало, и оружие доставали, но это между нами, конечно. Так что ваш патриотический настрой мне понятен.
Друзья недоуменно переглянулись, они пока не понимали, куда клонит Гусек. А тот в молчании сделал еще одну ходку по кабинету, как бы припоминая эпизоды своей задорной юности, и продолжил:
— Я бы тоже пошел бить американских империалистов, дважды подавал рапорт, чтобы послали добровольцем в Корею, но не пустили. Сказали, что нужен здесь. Нужен так нужен. Мы бойцы партии и должны быть там, где нужны. У вас, конечно, такой ответственности пока нет. Эх, романтики! На что рассчитывали, куда бежали?
«Что за бред? — думал Женя, все более возмущаясь. — Сначала оружие, теперь побег за границу, завтра и того пуще, произведут в шпионы». Алишер почувствовал его внутренний протест и попытался осадить, дергая за гимнастерку. Наконец Ветров не выдержал и резко сказал:
— Не брали мы оружия и никуда не собирались бежать.
Гусек оборвал восторженную речь и по-будничному спросил:
— Зачем же тогда лезли в каптерку?
Наконец-то прозвучал вопрос по существу, и Женя стал с горячностью рассказывать о том, что произошло вчера. Гусек изображал внимание, но было видно, что к рассказу относится с большим недоверием, а когда услышал про операцию с ботинками, перебил:
— И вы пришли сюда с таким признанием? Прежде нужно было бы подумать, на чью мельницу льете воду и в какое болото вас тянет. Государству нужны честные деньги, а не те, что даст спекуляция украденными ботинками. Объективно ваши действия направлены на компрометацию комсомольского почина и срыв подписной кампании. Хорошо, что вместо начальника политотдела здесь оказался я, тот дал бы строгую большевистскую оценку вашему непродуманному заявлению.
Женя несколько растерялся и неуверенно сказал:
— Мы пришли в поисках справедливости. Старшина Сердюк избил суворовца и должен быть наказан, а с винтовкой он сам все устроил.
— В это трудно поверить и вряд ли можно доказать, — убежденно заговорил Гусек, — и не в том, собственно, суть. Что такое справедливость? Вы уже взрослые люди, комсомольцы, и должны изживать обывательские представления. Чистой справедливости не существует, это понятие классовое. Революция, высший акт справедливости, может, с точки зрения тех же эксплуататоров, показаться и не справедливой, так? Значит, для нас справедливость — это то, что полезно общему делу, согласны? Вот и рассмотрим случившееся под таким углом.
Гусек неторопливо прошелся в дальний угол, словно для того, чтобы подыскать аргументы, и продолжил:
— Пусть будет все так, как вы сказали. Злодей Сердюк наказан и изгнан из училища. Сосчитаем издержки. Мартиросова придется отчислить, слишком много у него грехов — раз! — Гусек сделал шаг из угла и загнул палец. — И вас кара не минует, с комсомолом придется расстаться — два! Этого дядю Васю придется уволить, чтобы впредь не использовал суворовцев для сомнительных делишек, — три! Училище лишится опытного и требовательного старшины — четыре! Наконец, у нашего руководства будут неприятности — пять! Но самое главное, опозорено патриотическое начинание вашего отделения — участие суворовцев в подписной кампании. Одно это по своим негативным последствиям не меньше всего остального, понимаете? — Лейтенант подскочил к ним с растопыренными пальцами на обеих руках. — Десять! Смотрите, какова цена разбитому носу разгильдяя Мартиросова… Теперь предположим, что моя догадка оказалась верна. Два суворовца, воодушевленные справедливой борьбой корейского народа за свою независимость, решили оказать ему братскую помощь, для чего и попытались достать оружие. А старшие товарищи вовремя пресекли их попытку. Ну, поругают неудачливых вояк, ну, накажут для видимости — и все, понимаете?
Как ни напряжена была ситуация, Женя не удержался от ехидства:
— И старших товарищей наградят за проявленную бдительность?
— Ну, это дело начальства, — скромно потупился Гусек. — Я правильно рассудил, товарищ Алишер?
Теперь настала очередь растеряться Алишеру, и он с недоумением посмотрел на друга. Женя поймал этот необычный взгляд всегда уверенного в себе Алишера, но не стал удивляться. Перед ним снова возникла освещенная комната и измазанное кровью Лешкино лицо. И после случившегося Сердюк останется в героях? Ну уж…
— Вы все логично рассудили, товарищ лейтенант, — сказал он, — только не по правде.
Гусек прямо-таки взвился:
— Да кому нужна ваша правда? Людям идея нужна и вера. Вы своей правдой идею убиваете, Громов.
— Моя фамилия Ветров.
— Ветров, Громов, какая разница? Вы явление, которое мешает двигаться вперед и с которым нужно бороться.
Женя уже было собирался выпалить дерзкий ответ, но Алишер, почувствовав его решимость, снова дернул за гимнастерку и выступил вперед.
— Зря вы так, товарищ лейтенант. Ветров — честный, ищущий парень, активный комсомолец.
Реплика только подлила масла в огонь.
— Честные парни не воруют, — крикнул Гусек. — Он участвовал в краже? Факт! А факты, как учит товарищ Сталин, упрямая вещь. Комсомольскому руководителю негоже покрывать вора, где же ваша хваленая принципиальность, Новиков? Нужно немедленно поставить о нем принципиальный вопрос, наша задача не пройти мимо этого безобразного явления, создать атмосферу нетерпимости к нарушителям комсомольской морали, сделать так, чтобы земля под ними горела. Сегодня же соберите комсомольскую группу, сегодня, я сам приду на собрание. Хорошо бы подготовить сатирический листок, поищите что-нибудь у Маяковского. Да вот хотя бы: «Ну и романтика! Хитры и ловки, деньгу прикарманьте-ка и марш в Соловки». Или ладно, я посмотрю сам…
Женя вышел в коридор, он был в каком-то тумане, все существо протестовало против несправедливости. Он не снимает с себя вины, но ведь она несоизмерима с виной того же Сердюка, о котором никто не хочет даже слушать. И почему вообще так заведено, что комсомольцы должны прежде всего не защищать, а осуждать своего товарища, и почему их наставник толкает на заведомую ложь, а когда она отвергается, требует непременной крови? Выходит, прав был Алишер, когда советовал промолчать, ибо все началось с их прихода к Сердюку. Не пришли бы утром, сейчас катались бы на лошадках и горя не знали. Но неужели правда должна так наказываться? Нет, этого никак не может быть, он сейчас же пойдет к генералу…
— Вы что здесь делаете? — перед ним стоял капитан Кратов. — Почему не на занятиях?
Женя сказал о своем намерении пойти к начальнику училища. Кратов не выразил удивления, но ровным механическим голосом проговорил:
— В армии существует порядок: к начальнику надо обращаться по команде и в соответствующее время, он принимает с 16 часов. О вашем нарушении дисциплины мы поговорим позже, а сейчас отправляйтесь на занятия.
— Что я там не видел? — воскликнул Ветров громче, чем позволяла обстановка. — Мне нужно отправляться на Соловки.
По лицу капитана проскользнула тень недоумения, но лишь проскользнула.
