Михаил Старицкий - Богдан Хмельницкий. Книга первая Перед бурей
— Какою дорогой? Кратчайшею, матери его хрен! — ответил сердито Кривонос. — Заблудился было... а тут ведь тебе темень такая, хоть выколи око, ну, так просто и скатился в овраг сторч головой, хорошо еще, что разостлана снежная перина, да и кости железные — выдержали!
— Однако здесь совсем как в хате, можно бы, брате, нам и костерчик разложить: теплей бы было, да и светлей.
— Оно бы хорошо, да как бы только польские дозорцы на огонек наш не наткнулись.
— И, что ты, — махнул рукою Половец, — здесь как в могиле: и свету некуда вырваться! Кроме Казаков, никто этого оврага и в жизнь не найдет. Уж сколько мне лет, а при моей жизни ни одна польская собака не вынюхала сюда и следа!
— Да уж коли вы, диду, обеспечаете, так мне и подавно, — потер Кривонос руку о колено, — тут вот и сухого валежника под ногами довольно.
Через несколько минут посреди пещеры запылал яркий костер.
На тропинке у входа в ущелье послышался шорох. Кривонос и Половец подошли и стали по сторонам. Показалась суровая казацкая фигура.
— Гасло?{113} — коротко спросил Кривонос.
— Волчий байрак... Домовына! — ответил так же коротко новоприбывший и безмолвно прошел в глубь ущелья к костру.
Показались на тропинке еще две тени и, опрошенные, тоже пробрались к костру. В ночной тишине раздавался только скрип шагов по снежной тропинке да тихие ответы на запрос Кривоноса: «Волчий байрак... Домовына...
Подле костра уже и сидела, и стояла, и волновалась порядочная группа людей.
— Что это Хмеля нет до сих пор? — тихо проговорил Кривонос, бросая волчий взгляд на Романа. — Не вздумал ли дать тягу в свои хутора?
— Что ты, что ты? — возмутился старик. — Хмель не из таких, да вот, кажись, и идет он.
Действительно, на тропинке показались снова две плотные и высокие фигуры, но на этот раз это оказались Пешта и Бурлий. Они о чем-то тихо разговаривали, но, заметивши Половца и Кривоноса, переглянулись и замолчали совсем.
— Гм... — покачал им вслед головою Половец, — значит, припекло, когда и Пешта, и Бурлий решились сюда прийти.
— Не люблю их — собаки! — мрачно прохрипел Кривонос, бросая в их сторону недоверчивый взгляд.
Между тем у костра волнение было уже в полном разгаре. Среди шума, крика и проклятий явственно вырывалось только одно восклицание, повторяемое на тысячу ладов:
— Смерть ляхам! Смерть Потоцкому!
— Ге-ге, — тихо заметил Пешта, наклоняясь к Бурлию. — Рой гудит... Кто только сумеет маткою стать?
Бурлий крякнул, бросивши исподлобья хитрый, многозначительный взгляд. А Пешта, передвинувши на голове шапку, направился со своим спутником уверенными шагами к той группе, где громко говорил о чем-то, сильно жестикулируя руками, его знакомый казак.
— Пешта! Вот голова, братцы! — встретил он появление Пешты радостным голосом. — Вот кто порадит нас, что теперь предпринять!
— Да что тут предпринимать! — гневно и нетерпеливо закричали сразу несколько голосов. — Небось все слыхали, какой декрет прочитали нам эти дьяволы! Ведь это смерть! Верная наглая смерть!
— А коли умирать, так показать и палачам до пекла дорогу! — подхватили другие.
— Н-да! — протянул многозначительно Пешта. — Что правда, то правда: такого декрета еще казаки и не слыхивали от роду.
— А ведь были восстания и раньше, да никто не смел таких ординаций нам давать! — кричал запальчиво более молодой казак, выступая вперед.
— Ляхи-то и прежде обрезывали нам права, а теперь задумали нас уничтожить! — ответил Пешта.
— А что же лист, что мы посылали через послов?
— Гм, — перебил его Пешта, — он, может быть, и напортил, — и, помолчавши, прибавил загадочным тоном: — Его-то, по-моему, и не следовало писать!
— Да как же так? — раздалось сразу несколько насмешливых голосов и умолкло.
— А потому, что я и тогда говорил, — начал уже увереннее Пешта, — да что поделаешь? Ведь у нас не думает никто! Один скажет, а все уж за ним, как бараны, бегут! Говорил, не к чему писать. Перед ляхами унижаться, перед сенатом ползать в ногах! Говорил, что такое смирение только докажет ляхам, что пропала вконец казацкая сила, что ляхи воспользуются этим и проявят над нами неслыханную дерзость, — на мое и вышло.
Словно тяжелый молот, упали эти слова на буйные головы и ошеломили сознанием, что совершена ошибка, повлекшая за собою позорную смерть. Наступила грозная пауза.
У входа по тропинке показались две человеческие фигуры.
— Они, кажись? — обрадовался Кривонос.
— Они, — кивнул головою Половец.
Действительно, приближался Богдан в сопровождении Ганджи.
— Отчего так опоздал? Народ бурлит... — окликнул его Кривонос.
— Коронный гетман задержал, едва вырвался!
— Ну, иди же. Там Пешта пришел, — шепнул Половец.
Богдан подошел к костру и, никем не замеченный, стал с Ганджой в глубине, за выступом обвала, в совершенной тени.
— Кой черт советовал писать жалобные листы? — поднялся раздражительный голос с одной стороны.
— Советовал-то человек добрый, — так же медленно ответил Пешта, и двусмысленная улыбка пробежала по его лицу. — По крайности, он всегда на добро казакам думает, да не всегда с его рады добро выходит. Ну, что же, — вздохнул Пешта и, глянувши куда-то неопределенно вперед, прибавил: — На дида бида, а баба здорова!
— Ах он чертова кукла! Расшибу! — прошипел было и бросился со сжатыми кулаками Ганджа.
— Стой! Ни с места! — остановил его тихо Богдан и оттянул за себя в самый угол.
— Да какой же это дьявол! Кто эти листы придумал? — закричало сразу несколько голосов, и часть толпы, услыхавши все возрастающий шум, понадвинулась к тесной группе.
— Кто ж, как не Хмель! — раздался чей-то голос в толпе.
— Это его панские штуки! — подхватил другой.
— Нарочно затеял, чтобы ляхи, набравшись смелости, и войска свои стянули сюда, и раздавили нас, как мух! — кричал уже третий, проталкиваясь к костру.
— Что вы, что вы, панове! — остановил толпу Пешта. — Хмель думал, как лучше. Он ведь знается с ляхами, думал, что потрафит. Не его вина, коли прогадал.
— А коли так, так не совался бы в казацкие справы, сидел бы со своим каламарем за печкой! Через него мы должны такую поругу терпеть! — вопил уже в исступлении молодой казак, взобравшись на пень и ударяя себя в грудь руками. — Чего мы ждем? Кого мы ждем? Какие тут рады? Бить ляхов, доказывать им, что нас паскудить нельзя! Уже коли они нас паскудить желают, так разорвать их, псов, на тысячу кусков!
— Смерть ляхам! — закричали кругом.
И этот зловещий крик покатился по ущелью, бурей промчался мимо Кривоноса к Половца и заставил шарахнуться стаю волков, собравшихся из любопытства в ближайшей трущобе.
Вокруг Пешты образовалась уже довольно большая толпа. Второй разведенный костер освещал их красные исступленные лица. Один только Пешта стоял посредине, спокойный и даже насмешливый, переводя от одной группы к другой свои желтоватые белки.
— Так, — сказал он громко, — играться бумагами больше, братья, не будем.
— Душа, казак! Молодец, брат! — раздались восклицания в толпе.
— Только ведь сами руки никогда не бьют, Панове, — продолжал Пешта, — надо к ним и голову разумную, и сердце неподкупное прибавить!..
— Верное слово! Атамана, атамана! — закричала толпа, и к этому крику пристали уже и все остальные.
— Только выбрать, панове, оглядаючись, чтоб и голову имел разумную и бывалую, чтоб ни с кем не снюхивался, да за двумя зайцами не гонялся бы, да чтоб и войсковой справы не бегал, — заметил Пешта.
А Бурлий добавил, будто про себя:
— Такого и не сыщешь среди нас!
— Как нету? А Хмель? — закричало два-три голоса в задних рядах.
— В затылок тебе Хмель! К черту! Мы не перьями, а мечом им отпишем! — раздалось из передних рядов.
— Богуна! Вот казак, так казак! Нет ему равного нигде! — закричал кто-то из середины.
— Богуна, Богуна! — подхватило множество голосов.
— Да, казак славный, — согласился и Пешта, — и храбрый, и честный. Только молод еще, братья, а в нашей справе надо не смелую руку, — все вы, братья, смелы, как орлы, — а нам нужно рассудливую голову.
— Правду, правду говорит! — отозвались голоса.
— А и главное, — продолжал Пешта, — что его теперь здесь нет: ведь он в Брацлавщине.
— Верно! В Брацлавщине! — подхватили другие.
— То-то ж, пока мы за ним посылать будем, нас здесь на лапшу посекут ляхи. Ждать нам некогда.
— Некогда! Некогда! — перебили его шумные голоса.
— Бить ляхов! Смерть Потоцкому!
И снова знакомый голос наэлектризовал толпу. Крики, проклятия слились в один бесформенный рев.
— Народ горит, — заметил Кривонос Половцу, бросая взгляд по тому направлению, где узкое ущелье расширялось в грот и где освещенная огнем двух пылавших костров волновалась разгоряченная толпа, — а нет еще Нечая и Чарноты!
— Расставим и проверим сторожу, — заметил Половец.
В глубине узкой тропинки послышалась удалая песня: «Гей, хто в лиси, озовыся!» И из-за деревьев, сдвинувши шапку на затылок и широко распахнувши жупан, показался Чарнота.
