Фриц Маутнер - Ипатия
Ипатия умолкла и медленно поднялась. На этот раз не раздалось ни одного одобрительного восклицания. Наиболее верные ее приверженцы были поклонниками старых богов и не могли благодарить ее за эту последнюю речь. Нельзя было особенно винить ее за то, что в такое опасное время она делается уступчивее, но все-таки это было не особенно хорошо с ее стороны. Кучка студентов протиснулась к кафедре, чтобы получить свои зачеты. Ипатия безучастно исполнила свою обязанность и потом, против обыкновения, стала ждать, пока все студенты один за другим не покинут аудитории. Когда в зале остались только ее четыре друга, она медленно спустилась по двум ступенькам, протянула каждому руку и сказала несколько слов благодарности за мужественную поддержку. И еще попросила об одной последней услуге. Она хочет сходить сейчас к больному наместнику и просит проводить ее до дворца, так как сегодня действительно есть опасность подвергнуться оскорблению со стороны какого-нибудь неистового монаха.
Маленькая группа быстро направилась ко дворцу наместника. На Портовой площади царила воскресная тишина, и даже около собора никого не было. Казалось, что город сегодня настроен спокойнее, чем в последнее время. Быть может, настроение народа изменило покушение на наместника. Комедию со святым Аммонием теперь уже многие не принимали всерьез.
Ипатия со своими друзьями прошла по широкой церковной лестнице. До дворца наместника осталось не больше тысячи шагов.
Был прекрасный весенний день, и солнце, сверкая, отражалось в зеркальной глади моря и обливало своими лучами кружевные дома и могучий маяк. Ипатия жадно вдохнула воздух.
– А меня еще предостерегают против опасностей улицы! По-моему, больше опасности в собственном кабинете!
Синезий сделал поучительное замечание относительно правильного сочетания физической и духовной работы и высказал надежду дожить, благодаря строгому режиму, исключавшему излишества как в охоте, так и в учении до глубокой старости. Но когда он собрался объяснить, почему он стремится к долголетию, Ипатия оборвала его почти сердито и сказала:
– Назовите один день тысячелетием, и тогда окажется, что всякая однодневка живет тысячу лет.
Синезий замолчал, а Троил попробовал, шутя, объяснить понятия времени и пространства обманами зрения и слуха.
Беседуя, дошли они до дворца. Состояние здоровья наместника значительно улучшилось, из уважения к Ипатии четырех друзей пропустили с ней.
Орест полулежал с забинтованной головой в самом мягком кресле своего кабинета и радостно протянул руку своей прекрасной подруге.
– Как мило с вашей стороны, Ипатия, что вы пришли навестить меня. И со своей лейб-гвардией! Вы правы! Нет, нет, друзья мои, я всегда рад вас видеть, но вы понимаете, что когда здесь Ипатия, я не могу принять вас, как следует.
Он попросил своих гостей усаживаться, а Ипатия должна была разместиться рядом с его ложем.
Он желал дать своему прелестному другу хороший совет, а если совета окажется недостаточно, то и приказание. Сегодня он еще может поручиться за покой в городе, так как он военной силой закрыл пути, ведущие из монастырей. Таким образом сейчас можно не опасаться дальнейшего нашествия отшельников, а монахи стали несколько менее фанатичны, испугавшись последствий его раны.
– Воспользуйтесь, милая Ипатия, этими днями и уезжайте сегодня, куда хотите, вглубь страны. Как старый друг, я могу быть нескромным и коснуться вашей тайны. Вам не найти лучшего убежища, чем родина вашего друга Синезия, который будет счастлив сегодня же приготовить для вас хорошее судно и отвезти вас в Кирены. Это, действительно, будет самым лучшим для всех нас. Вы скроетесь с глаз здешних молодцов и сможете спокойно продолжать там служить старым богам. Кирен почти не коснулось христианство. Тамошние жители – настоящие язычники, поклоняющиеся набальзамированным животным; при этом они еще не научились убивать других людей только потому, что молятся другим мумиям. Я бы окончательно успокоился, если бы сегодня вечером вы уже были в открытом море.
Ипатия молчала, и только Синезий поблагодарил наместника за отеческий совет и хорошее мнение. Он сказал, что всегда будет считать задачей своей жизни сделать свою страну достойной столь высокой похвалы, чтобы потомство, говоря об Ипатии, с благодарностью думало о Киренах. Появились новые гости, важные чиновники и крупные коммерсанты, с каждым из них Орест должен был поговорить. Ипатия стала прощаться, и Орест засмеялся, когда четыре друга тоже поднялись разом, как по команде.
– Правильно, правильно, мои молодые друзья! Но я надеюсь, что это ваш последний визит. Итак, счастливого пути, милая Ипатия, но не прощайте. Я навещу вас этим летом, а когда все успокоится, вы проведете зиму в городе.
Ипатия удалилась и слышала еще, как наместник сказал оставшимся гостям:
– Да, наша божественная Ипатия не сможет, к сожалению, оставаться в городе. Мое огорчение велико, но я надеюсь…
Молча шла Ипатия, знаком попросив Синезия и других оставить ее одну, Быстро дошла она до набережной и остановилась возле одного из столбов, к которым могучими канатами привязывались стоящие на якоре корабли. Здесь была правительственная гавань, и строго соблюдался воскресный отдых. Нигде не было видно ни души. На палубах тоже все было неподвижно, и только поднимавшаяся то тут, то там узкая полоса дыма выдавала присутствие людей. Вольф, Александр и Троил, испытывая противоречивые чувства, смотрели на прекрасную женщину, старавшуюся скрыть свои слезы. Что-то волновало их. Синезий, права которого были признаны теперь открыто, подошел к ней, осторожно коснулся ее руки и сказал тихо и вкрадчиво:
– Милая Ипатия, посмотри на эти облака дыма. Еще возвращающемуся Одиссею кухонный дым казался добрым знаком. По дыму нашел он дорогу домой. Совсем нетрудно пробыть на таком корабле два или три дня. Я приготовлю все, и мы отправимся сегодня же!
Ипатия не отвечала. Она выпрямилась, и все еще, стоя спиной к молодым людям, смотрела, но не на запад, в сторону Кирен, а на восток, спокойная, строгая и холодная, как статуя.
– Позволь нам проводить тебя до дому, милая Ипатия, и оставайся там, пока я не смогу тебя увезти. Сейчас я оставлю тебя. Я иду к архиепископу. Я скажу ему, что ты решилась стать моей женой и покинуть город Александра. Ты увидишь, что это ему понравится. Я не думаю, чтобы он был злым человеком. Он будет милостив и ко мне, и к тебе, а так как он влиятельный человек, влиятельнее твоего друга наместника, было бы глупо сердить его. Могу я пойти к нему?
– Делай, что хочешь, – сказала Ипатия и почти сурово взглянула на Синезия.
– И ты позволишь проводить тебя и будешь ждать меня у себя?
– Я иду к себе.
Синезий обратился к своим друзьям с просьбой охранять его жену. Они отвечают за все. Нельзя откладывать посещения архиепископа, так как его влияние может ускорить отъезд.
– Прощайте! Защищайте Ипатию! Да хранит ее каждая капля вашей крови!
И Синезий направился по Церковной улице во дворец архиепископа. Ипатия спокойно смотрела ему вслед. Когда он скрылся из виду, она вздрогнула и громко сказала:
– Никогда! Я не уеду и не покину Александрии. Здесь я стою и здесь я останусь, и никогда не буду его женой.
Казалось, что она сказала это одному Вольфу. Он кинулся вперед и схватил ее за руки, не смея произнести ни слова.
– Пойдем, – сказала Ипатия. – Веди меня домой! Не знаю, но, кажется, пришло мое счастье. Теперь я не хотела бы умирать.
– Теперь! – прошептал Вольф, зашагав рядом с ней к Портовой площади.
Троил и Александр подождали немного. Затем они отправились следом за ними, и Троил сказал:
– У нас удивительно благодарные роли, не правда ли? Один идет выпрашивать милости архиепископа, а другой уводит его невесту. И за это мы отвечаем каждой каплей крови!
– Разве ты серьезно думаешь об опасности, Троил?
– Конечно, – сказал Троил, улыбаясь, – нас всех перебьют. Знаешь ли, Александрик, я думаю – не пойти ли мне сейчас домой и не устроить ли знатную попойку, послав вас ко всем чертям, или из чистого эпикуреизма остаться с вами, чтобы быть укокошенным Кириллом. В конце концов это будет что-то вроде самоубийства. Но жертвовать за Ипатию последней каплей крови, как это только что в столь изысканных выражениях предложил нам сделать Синезий, это, пожалуй, совсем новое наслаждение. И, право же, интересно, как я при этом буду себя чувствовать?
– Не говори так!
– Ах, ты, еврейчик! Я думаю, ты боишься?
Александр остановился и сказал своим обычным насмешливым тоном:
– Боюсь? Боюсь? Что это такое? Если дело дойдет до драки, то ты будешь присутствовать при этом из любопытства, чтобы пережить кое-что новое. Вольф будет драться, потому что для него драка так же естественна, как для быка сила или для льва мужество. Страх! Мне стало не по себе от твоих слов, и по мне лучше бы я никогда не встречал ни вас, ни Ипатии. Я бы никогда не знал тогда, какие уроды мои тетки, и стал бы со временем великим человеком. Страх? Я так же неспособен покинуть Ипатию в опасности, как ходить на голове. Бесстрашной может быть любая собака. Человек должен быть благороден. И я полагаю, что мы благородны.
