Вячеслав Шишков - Странники
— Слышишь… Ты чего это?
Амелька рывком плеча сбросил чужую тяжелую ладонь: прикосновение Ваньки Графа, этого убийцы, палача, все еще вызывало в нем гадливость. Граф понял настроение бывшего приятеля, круто повернулся и, лениво переставляя слоновьи ноги, пошел в свой угол.
Амелька углубился в прерванное чтение. Спектакль послужил ему на большую пользу. Он добыл книгу «Ревизор» и всякую свободную минуту читал комедию для себя вслух. Его лицо то улыбчиво, то строго. Иногда Амелька вдруг захохочет — тогда все с непонятным недоуменьем посмотрят на него Но Амелька посторонних совсем не замечает; его странный смех и особая жизнь в глазах — теперь вне этой камеры. Амелька отделен от сегодняшнего дня отрезком времени в сто лет: он весь во власти гоголевских дней, он потешается над отшумевшим прошлым и нимало не грустит о нем.
* * *Время идет, весна на крыльях. Кто-то видел ранних грачей.
Культурник Денис доставляет Амельке все новые и новые книжки, брошюрки и подолгу с ним беседует. Да и сам Амелька частенько ведет разговоры насчет жизни то с преподавателем политграмоты, а то и с самим заведующим учебной частью. Амелькины знания шли вширь и вглубь Его стали интересовать социальные вопросы, о чем учит Ленин, откуда он взялся, куда зовет. Ему многое еще было непонятно, он не всему слышанному верил, многое брал под подозрение; он двигался по учебе спотыкаясь, с оглядкой, неуверенно, но все же шел вперед. Поднявшись на доступные ему высоты и серьезно размышляя над прочитанным, Амелька ощутил ту пропасть, в которой он столько времени барахтался, как слепой щенок. Ему стало страшно за прошлое, больно и обидно. Вот если б теперь ему, кой-как прозревшему, выбраться на волю, он разыскал бы во всех надземных и подземных преисподнях бывших своих дружков и подначальных, скликал бы на пуп земли всю шатию, бросил бы оземь шапку и сказал бы: «Братцы! уходите скорей из этой гибели в работу, в свет, становитесь немедля в ряды трудящихся. Поверьте мне, братцы, не обманываю вас, Я теперь, братцы, все вижу, все знаю, все чувствую!»
В такие подъемы духа Амелька с жалостью вспоминал своих приятелей: Фильку, Дизинтёра, Инженера Вошкина и многих, многих. Об их житье-бытье он не имел теперь ни малейшего понятия, он не знал, что…
* * *…К Фильке, когда он вместе с Дизинтёром притулился на бревне, чтоб в перерыве меж работами позавтракать, подсели два парнишки из станицы — Фролка Петров да Васька Ягодкин, комсомольцы Они тоже работали на стройке и тоже примостились завтракать.
Рыжий, веснушчатый Васька Ягодкин, прожевывая соленый помидор, сказал Фильке:
— Слышь-ка, как тебя, Филипп!.. А пошто ж ты, парень не дурак, а в комсомол не записываешься?
— По тому по самому и не записывается, — недружелюбно засопев, ответил за него Дизинтёр и пренебрежительно отплюнулся. — Где у вас, у паршивцев, бог?
— Бога у нас, конешно, нет. Зато другое прочее есть…
— Что же есть-то? — сощурил глаза Дизинтёр и перестал жевать.
— Ленинизм, например. Новый быт, например. Программа.
— Да мужику-то все это надо или нет?
— А как же! — крикнули оба комсомольца. — Вот мы, например, мужики.
— Еще у вас в ухе не кругло… Еще у вас молоко на губах…
— Ладно, ладно… Мы губы вытрем. Усы полезут да борода, вот что… Старичье передохнет, вся наша воля будет. Равненье по справедливости, труд всеобщий. Читал, что Ленин говорит? Да ты, наверно, и читать-то не смыслишь. По роже видать…
— Дураки, зазнайки, пузыри с горохом: трын-брын, а толку нет. — Дизинтёр рыгнул, снял шапку, демонстративно помолился на восток, взял котомку и враскачку пошел прочь.
Комсомольцы усмехнулись. Васька Ягодкин сказал:
— Большой, а несознательный. Башка не вырабатывает. Трухомет.
Филька вопросительно во все глаза глядел на них, ждал обиды, помаленьку выпускал, как кошка, когти.
— Ты знаешь, у вашего хозяина, у кулака… — начал Фролка Петров, но Филька оборвал его:
— У нас нет хозяина. Мы сами себе хозяева, Мы только кормимся у него за деньги.
— Это наплевать… Вот ихняя Наташка, например, хоть девчонка, а с понятием.
— А что? — И сердце Фильки дрогнуло.
— А вот то. Она в кандидатках у нас ходит. Ежели крест с себя снимет, в комсомол примем. Она желает, только матки с батькой боится. Ну, мы ее распропагандуем: не уйдет,
— Навряд ли, — горестно подумав, ответил Филька. — У ней своя вера, беспоповская…
— Ха, чудак!.. Да и у нас беспоповская вера. Мы нашему попу завсегда неприятности устраиваем: то в стенгазете продернем, то частушки сочиним.
Закричали на работу. Ребята поднялись,
— Ты, товарищ Филипп, подумай.
— Я подумаю.
— Ты в красный уголок к нам приходи,
— Приду, Ежели пользу усмотрю, что ж, можно и записаться. А верно, что Наташа к вам уклоняется?
— Факт, факт.
«Неужели правда?» — до самого конца работы думал смятенный Филька. А вечером после ужина улучил минуту перемолвиться с Наташей:
— Слушай, верно или нет, ты комсомолка будто?
— Кто тебе наврал?
— Не наврал, а правду. Ты не бойся: я ни батьке, ни матке не скажу. Верно? Говори.
Наташа, отвернувшись, смущенно мигала, взмахивая пушистыми ресницами.
— Я вот для чего… Меня и самого сбивают. Посовещаться с тобой хотел.
Такое признание польстило Наташе. Она улыбнулась и сказала:
— Потому что я в город хочу, в учебу. Без комсомольства при нашем положении нельзя.
Филька сразу все понял: дядя Тимофей торгаш, и сразу же оправдал ее.
Она сказала:
— Только что в ихнем красном уголке ничего плохого нет. Книжки читают, доклады. Стенгазета у них. Радио проводят. И парни и девушки уважительные там, без хулиганства. У них строго. Да вот сходи, самолично посмотришь, послушаешь.
— А что ж, схожу.
* * *Вечером, после ужина, после игр в жмурки, в чехарду, ребята пошли спать. Неожиданно обнаружилось, что из той спальни, где помещались новички, пропали три одеяла, заколдованный от воров ящичек Инженера Вошкина, перочинный ножик Пети Мозгового, а в двух уборных и классной комнате старшей группы вывинчены лампочки. Все всполошились. Инженер Вошкин выскочил в коридор и, размахивая простыней, исступленно кричал:
— Требую! Требую! Кара-у-ул!! Обчистили!.. На гвалт явился заведующий. Разузнав, в чем дело, он скомандовал:
— Старосты! Выходи сюда. Сейчас же собирайте коллектив. Решайте сами, как нам изжить такое безобразие. А мне за вас думать не приходится. Дом не наш, а ваш. И все в нем вещи — ваши. Сами хозяйничайте и разбирайтесь. Приучайтесь, ребята, верить в себя, в свои силы. А остальные — марш по местам, спать!
— На заседанье, на заседанье! — деловито взывали обрадованные старосты и председатель коллектива.
Заведующий, хмурясь, кусал губы. К нему подпорхнул хозяйственный Ленька Пузик:
— Товарищ заведующий! Я знаю, кто украл,
— А тебя спрашивают? Тебя спрашивают?! — притопнул тот.
— А ты спроси. Сейчас найдем всю пропажу. — И, заглядывая в спальню, он закричал: — Эй, воры которые бывшие, выходи! Ивочкин, Белка, Скриба!..
— Откуда знаешь, что они украли?
— Да не они!.. Вот бестолковый ты какой! Они раньше воровали здесь, в прошлом году.
Ивочкин, Белка, Скриба, парнишки лет по пятнадцати, выросли возле заведующего:
— Давайте нам фонарь, на чердак полеземте… Мы уж знаем, куда прячут краденое: сами прятали…
Все, вместе с заведующим, пошли на чердак. В хвосте плелся незваный Инженер Вошкин. Когда поднимались по лестнице, он, глядя в мелькавшие над его головой дырявые подметки заведующего, говорил:
— Нет, без лектрификации, я вижу, не обойтись… Ужо, ужо весь инвентарь в самый сильный ток включу, десять тысяч вольт. Тронешь, например, одеяло пальцем, а в морду молния.
Меж тем к проходившей по коридору Марколавне подкатился козликом босоногий, в одной рубашке, Жоржик:
— Вы моя мама, здравствуйте!..
— Ты что ж не спишь? Не здравствуйте, а до свиданья.
— Я забыл вам одно дельце сказать. У меня в ухе таракан. Я был сегодня на осмотре у доктора…
— Знаю. Все были.
— Я доктору сказал, что мне в ухо таракан залез и там сидит. А доктор сказал: вели Марколавне, пусть она даст тебе большую долю пирога. Самую большущую, с вареньем. И ты ляг ухом на пирог… Тогда таракан выползет. Он выползет потому, что любит пирог. Ой, ой!.. Как он шевелится там… Ой, ой, мама!..
— До свиданья… Покойной ночи. Нянька, уведи его!
— Мама, мама… Я кушать хочу…
Но, увидав идущего с гурьбой ребят заведующего, он — опрометью в спальню.
Впереди всех шел радостный Инженер Вошкин, Он тащил свой сундучок и говорил:
— Я теперь в колдовство не верю. Я в науку верю, в матерлогию. А впрочем… У меня был, например, рыбий зуб морской собаки…
На чердаке отыскалась вся пропажа, кроме перочинного ножа. Новички, виновники переполоха, притворно похрапывая, прикидывались крепко спящими. Только один из них смотрел приоткрытыми глазами на то, как нянька стелет найденные одеяла.
