Рафаэло Джованьоли - Мессалина
- Ты знаешь префекта претория?
- Руфа Криспина?
- Да, его.
- Ну, сказать по правде, не очень.
- Хорошо. Тогда задам вопрос по-другому: как он тебе?
- Как он мне… что?
- Ну, он тебе нравится? Тебе приятна его внешность?
- О нет! Я его не так хорошо знаю. Он мне и не приятен, и не противен, скорее, безразличен, хотя его внешность мне не очень симпатична.
- Так слушай, Квинтилия. Когда этот безумный Гай будет особенно нежен и ласков с тобой, ты должна будешь осторожно, как бы невзначай, ни в коем случае не подавая виду, что это имеет для тебя какое-то значение, как бы ненароком обмолвиться несколькими пренебрежительными словами о Криспине. Как бы в насмешку над ним, к примеру, будто он из кожи вон лезет, чтобы угодить патрициям и сенаторам, что он не нравится народу, что у него нет власти над преторианцами.
- И все? Предоставь это мне. Если в ближайшее время Цезарь снизойдет до меня, то… то держись, бедный Криспин!
- Так ты мне это обещаешь? - взволнованно воскликнула Мессалина, словно услышав нечто чрезвычайно важное для себя.
- Конечно, обещаю! Если вообще можно что-нибудь обещать, когда имеешь дело с Цезарем, - энергично заверила ее Квинтилия и тут же добавила:
- А может быть, мне намекнуть на какого-нибудь преемника Криспина?
- Нет, нет, ни в коем случае! Это может вызвать подозрение у Гая. Ты должна говорить так, словно у тебя и в мыслях нет ничего против Криспина! Лучше всего говорить - так, между прочим, будто просто вспоминаешь сплетни, которые ходят в городе.
- Понятно, можешь положиться на меня.
- Тебе нужно только лишь заронить в него недовольство префектом претория, а об остальном я сама позабочусь.
Мессалина встала на ноги и добавила:
- Заранее благодарю тебя за это, моя верная Квинтилия.
И немного погодя спросила:
- Когда я должна пойти к твоему старцу, помешанному на любви ко мне?
- До омерзения помешанному! Когда угодно. Его дом на улице Карино. Он так болен… у него даже нет сил выйти из дома. Ох, прости меня за все, что тебе придется испытать.
- Ничего. Не думай об этом. Если он и вправду так изнемогает от желания подержать меня в своих объятиях, то, думаю, сегодня вечером завещание будет отдано на хранение в храм Весты.
- О, как я тебе благодарна! И как еще буду благодарна!
На этом обе женщины, еще раз заверив друг друга во взаимных симпатиях и напоследок обнявшись, вышли в атрий, где наконец расстались. Мессалина навестила маленькую Антонию и свою дочурку Оттавию, при помощи служанок оделась в один из своих самых обольстительных нарядов и, усевшись в носилки, направилась на улицу Карино, к старому изнеженному вольноотпущеннику Абудию Руффону, который был обвинен (несправедливо) Гнеем Корнелием Гетуликом, выслан за границу Тиберием, а потом вместе со всеми изгнанными возвращен на родину Гаем Цезарем.
Вечером Мессалина вернулась домой, позвала преданного ей раба и отправила его к Калисто с короткой запиской, приглашавшей юношу навестить семью Клавдия. Хотя Валерия все чаще думала о возможной близости между ней и либертином, она всякий раз подавляла и голос своей страстной натуры, и настойчивые просьбы самого Калисто, который уже несколько месяцев не мог добиться от нее желанного свидания. Однако для женщины, столь искушенной в любовных премудростях, какой была Мессалина, не составляло большого труда устроить дело так, чтобы ее поклонник почти каждый день мог видеть ее и еще больше пленяться ее неотразимыми чарами. С этой целью она свела его с Клавдием, и скоро они даже подружились.
Юноша стал частым гостем в Палатинском дворце Августа. Калисто пришел как раз к ужину, но несмотря на это, хозяйка дома приказала кубикуларию не сразу звать ее супруга в триклиний и, воспользовавшись заминкой, рассказала либертину о том, как Квинтилия согласилась скомпрометировать Руфа Криспина перед Цезарем. Тот внимательно выслушал и пообещал на днях - когда тиран уже будет настроен против префекта претория - упомянуть о достоинствах старого трибуна Клемента Аретина, которого Валерия хотела видеть преемником Криспина.
Юноша остался ужинать с Клавдием, тотчас принявшимся любезничать и без умолку говорить о себе. Брат Германика, не видевший рядом ни Палланта, ни Полибия, позволил себе настолько разоткровенничаться, что стал жаловаться на свою позорную бедность. В ответ на это влюбленный либертин упомянул о своем состоянии в сорок миллионов сестерциев и предложил часть этой суммы супругу Мессалины. Калисто казалось, что, сделав Клавдия своим должником, он как бы отплатит за право похищать у него страстные поцелуи его жены. Клавдию Друзу очень хотелось получить деньги, в которых он действительно нуждался, однако он боялся, что этим навлечет на себя гнев своей Валерии, поэтому, пылко поблагодарив Калисто, он ответил, что прежде всего ему необходимо посоветоваться с супругой. Тут либертин вспомнил о предстоящей беседе с Гаем Цезарем и, радуясь случаю выбраться из столь щекотливой ситуации, покинул дом Августа.
Не успело наступить следующее утро, как к Мессалине ворвалась ликующая Квинтилия и с порога бросилась обнимать и целовать подругу. Старый Абудий Руффон подписал завещание и отдал его главной жрице храма Весты. Немного успокоившись, знаменитая актриса сказала, что она тоже сдержала слово, данное накануне. Встретившись с императором поздно вечером, она как бы невзначай убедила его в непригодности Руфа Криспина для должности прицепса городской гвардии. Это оказалось делом несложным: подозрительный Калигула был рад возможности показать свирепый нрав и нагнать страху на всех приближенных. Выслушав гостью, которая гордилась удачей, и в то же время не переставала целовать свою благодетельницу, Мессалина заметила, что мало подписать завещание Абудия. Теперь этого старого вольноотпущенника нужно держать за бороду да получше присматривать за ним, и поэтому Мессалина назначила Руффону новое свидание через три-четыре дня.
- Как ты добра, моя великодушная Валерия! - воскликнула Квинтилия, благодарно прижимая к себе ее руки.
- Еще бы: ведь двенадцать миллионов сестерциев на улице не валяются! - ответила Мессалина, - и ради тебя мне придется еще не раз пожертвовать собой. Хотя, я думаю, здоровье Руффона не настолько хорошо, чтобы он пережил эту зиму.
- О! врач Алкион, который ухаживает за ним, утверждает, что Абудий не увидит следующей весны.
Поболтав еще немного, Квинтилия еще раз поблагодарила Мессалину и покинула ее. На следующее утро супруга Клавдия навестила Локусту, которая показала ей маленький зеленый пузырек, приготовленный для Цезонии Милонии, и подтвердила, что его содержимое подействует молниеносно. Этот пузырек в тот же день очутился в руках Цезонии, выполнившей все указания своей новой подруги и подробно ей рассказавшей об этом.
- А скажи мне, Локуста, сколько раз Гай должен принимать твое зелье?
- Три раза. Подмешивай его в вино или фруктовую воду.
- А… точно ли оно не принесет вреда моему обожаемому Гаю?
- Вреда? Что ты имеешь в виду, когда произносишь это слово?
- Я хочу быть уверенной, что не отравлю его.
- Да ты с ума сошла! Разве я похожа на отравительницу?
- Ох, боги не позволяют мне так думать! Я спросила, потому что теряю голову от любви к моему Гаю и не знаю, вдруг слишком велика доза этого снадобья. Ты ведь понимаешь, дорогая Локуста, любви без страха не бывает.
- В таком случае тебе нечего бояться! - сказала колдунья. - Жизни Гая Цезаря этот напиток не угрожает. Конечно, мой препарат воздействует на отдельные мозговые фибры и в первое время его мысли будут немного другими, но, между нами говоря, особых перемен не произойдет.
- Ну, если это так… то немного безумия Гаю не повредит.
- Ах… Так ты согласна?
- Нужно быть совсем глупой, чтобы не согласиться, - ответила Цезония и, протягивая Локусте кошелек, набитый золотыми монетами, добавила:
- В общем, я бы не была против, если бы это зелье сильнее повлияло на рассудок Гая, потому что тогда он не смог бы разлюбить меня, даже если бы захотел.
- Ну так я ручаюсь, что через восемь дней божественный Цезарь будет одержим такой сильной страстью к тебе, что позабудет обо всем остальном.
- О! Благодарю, благодарю тебя! - прошептала Цезония, целуя руки колдуньи и пузырек с жидкостью. - Мне другого и не надо. Лишь бы он без ума любил меня. Если он будет гореть такой страстью ко мне, как ты говоришь, то я найду применение и его сумасшествию. Еще раз благодарю тебя, и прощай.
На этом императрица рассталась с ворожеей и, усевшись в носилки, отправилась в храм Зевса Капитолийского, чтобы посвятить жертвы богам. Локуста ей не лгала: призвав на помощь весь свой опыт, она постаралась выполнить желание Цезонии Милонии и в то же время угодить Мессалине. Для этого она составила напиток из таких трав, которые с одной стороны должны были вызвать у тирана любовную страсть к его несчастной супруге, а с другой стороны - нарушить умственную деятельность Цезаря. Таким образом, находчивая гадалка не обманула обеих матрон, недовольство каждой из которых имело бы для нее самые печальные последствия. Конечно, она знала, что Мессалина заметит новое влечение Калигулы к жене, но заранее решила объявить его результатом умопомешательства, а не зелья.
