Эдуард Зорин - Обагренная Русь
— Будет, княже, польза. Еще кака польза будет, — расплылся Авксентий в улыбке и стал легонько подталкивать ляха к выходу. — Мне все скажет, от меня тайн ни у кого нет… Плохо еще знаешь ты своего печатника!
— Куды как знаю, — состроил брезгливую гримасу Роман. — Велел бы я тебя самого на угольях подпалить, кабы не верность твоя. Зол ты без причины, Авксентий, — так бы весь род человеческий и извел. Тебе только волю дай!..
— Для тебя стараюсь, княже, — почтительно склонился печатник. Дернул пленника за рукав, — Слышал? Подарил тебя мне Романе — радуйся.
Лицо ляха покрылось крупными каплями пота — весь разговор князя с печатником понял он. Вырвался от Авксентия, пал к ногам Романа:
— Смилуйся, не отдавай меня своему человеку, князь. Спрашивай, все тебе скажу — только смилуйся!
— Вот, — кивнул на пленника Роман. — Напугал ты его своими речьми. Придется обратно свой подарочек возворачивать. Ты уж не обессудь.
Раздосадовал он Авксентия. Лакомым куском только подразнил, а уж потекли у печатника слюнки. Проглотил Авксентий тугой комок:
— Щедрость твоя мне ведома, княже. Об чем речь? Нынче не одарил ты меня — одаришь в другой раз. Я терпелив.
— Бог терпел и нам терпеть завещал, — сказал Ро май. — Ступай, Авксентий, я и без тебя обойдусь. Хощу с пленником с глазу на глаз говорить.
— Воля твоя.
Ворча и негодуя, вышел Авксентий.
— Отколь проведали вы, что иду я на Сандомир? — спросил Роман ляха.
Тот отвечал покорно:
— Проведчиков посылал на дороги войт.
— И про обоз донесли проведчики?
— И про обоз, — улыбка тронула губы пленника. — Покуда беседу ведем мы с тобой, княже, обоз твой гонят по другой дороге в Сандомир.
Вскочил князь, побелел, замахнулся:
— Врешь ты все, подлый лях!
— Почто врать мне, Романе? И так прогневался ты, — пожал плечами пленник. — Весь я в твоих руках: захочешь — печатнику отдашь, захочешь — вздернешь на осине.
Понравился Роману спокойный ответ ляха. Сдержался он, сел, стал еще спрашивать:
— А велика ли дружина в Сандомире?
— Дружина невелика, но город на милость тебе не отдастся: страшатся гнева твоего, Романе, не верят, что пощадишь ты не то что воинов, но и малых детей. Матери младенцев именем твоим пугают, говорят: «Вот придет Романе, унесет в свой Галич, закует в железа…»
— Хороша колыбельная! — хрипло засмеялся Роман. — А что, как правду сказывают мамки?..
Помолчал князь.
— Сказки про меня сложили, — сказал он с печалью в голосе и посмотрел на ляха с укором. — Себе на уме ваш войт — один на стену не пойдешь. А как нагнал он на вас страху, так и все за рогатину. Не с бабами да младенцами я дерусь. Лешка — мой давнишний должник. Вот сквитаюсь с ним и уйду восвояси…
Велев напоить и накормить пленных, он кликнул к себе лучших своих дружинников и приказал по пути, указанному ляхом, скакать и вызволять обоз…
2Опередили Негубку с Митяем — в Галич понаехало столько купцов, что на торгу и не протолкнуться. Через Перемышль и Дуклянские ворота уходили обоз за обозом на Угорщину.
— Нам с ими делать нечего, — сказал Негубка. — Подадимся на Волынь, а оттуда к ляхам. Там народу помене будет.
На Волынь прибыли ко времени: князь Роман, сказали купцам, только-только ушел с войском к Сандомиру, следом за ними идет обоз.
— Дело это верное, — быстро смекнул Негубка, — с князевыми людьми нам по пути.
Старший обоза, высоченный дядька с усами до плеч, басистый и расторопный, сначала брать их с собою не хотел.
— Вы, купцы, народ смирной, — говорил он, — толком и меча взять в руку не умеете. Куды вам с нами? Не в гости идет Роман к ляхам.
— Знамо, не в гости, — отвечал Негубка. — А про купцов ты зря худо подумал. Дай-ко мне меч свой, погляди, как я с ним управляюсь.
— Не смеши меня, старче, — благодушно отмахнулся старшой. — Может, когда и управлялся, а днесь перетянет тебя боевая сталь… Ну да ладно. Вон отрок у тебя — глядишь, и сгодится. Крепкий парень.
Отслужив на ранней зорьке молебен, тронулись с богом. Ехали ходко, с дружиной, ушедшей вперед, пересылались вестунами, радовались ясной погоде, об опасности не думали. В галицко-волынских пределах земля была своя, гостеприимная и добрая.
Хоть и посмеялся над Негубкой старшой (Яном его звали), а в дороге льнул к бывалому человеку.
— Приметил я, не впервой ты, купец, в наших местах, — говорил он, подгоняя коня к Негубкиному жеребцу, — едва ли не лучше меня знаешь здешний путь.
— Лучше, не лучше, а ходить случалось, — с охотой отвечал общительный Негубка. — Ты бы меня поспрашивал, где только быть мне не довелось! Я ведь лишь зимую во Владимире, а летовать, сколь помню себя, ни разу не летовал. Чуть стает снег, чуть стронутся реки — и нет меня. То здесь, то там. Подбивали и нынешней весною дружки идти с ними вместе в Булгар — зря не согласился. А оттуда, глядишь, подался бы и еще дале — в Хорезм. Чудная, сказывают, земля, но добираться до нее не просто — Волгою плыть, Хвалисским морем да через степи, слышь-ко, через безводье и сушь…
— Да-а, — удивлялся Ян. — Одного не пойму: отколь в тебе, купец, этакая прыть?
— Отколь? А вот отколь: нас ноги кормят. А еще разбирает меня охота на другие страны взглянуть. Вот ты небось всю жизнь провел на Волыни?
— А то где?!
— Вот. Ратаи и воины прочно на земле сидят. Ремесленники тож. А я — что твое перекати-поле…
— Хорошо ли это? Землю любить надо.
— Бог весть. И я землю свою люблю: как вернусь ко Владимиру — на колени паду, каждое деревце обнимаю, как ладу. Да только сдается мне, что без нашего брата ни то ни се… Едем мы, к примеру, с тобой, я тебе разные байки сказываю. Ты мои байки после другим передашь, другие — еще кому. Вот и смекает народ: не мы одни землю пашем, не на нас свет клином сошелся. Где-то за порубежьем тоже не звери — люди пашут, ставят соборы, дороги мостят, бабы такие же, как у нас, детишек рожают. Каждый жить хощет, и каждому жизнь дорога… Вчерась пошел, убил ты ляха — вроде и нелюдь он. Нынче лях пришел, убил нашего — вроде и наш для него нелюдь. А почто так?.. От незнанья, от слепоты. Возьми меня — иду я с тобою к Сандомиру, рядом мы, только руку протянуть, а мысли у нас врозь. Тебе все на чужой земле враги (так Роман тебе сказал), а у меня в Сандомире знакомый лях — тож, как и я, купец, гостем у меня во Владимире был, мед пил за моим столом, песни пел. Так отчего стану я дом его предавать огню, жену и детей угонять в рабство?.. Торгуем мы не год и не два — и оба с прибытком, и обоим нам хорошо…
— Вона куды повернулась задушевная беседа, — усмехнулся Ян. — Послушал бы тебя наш князь… Только думаешь, купец, мне охота тащиться за Романом с обозом?.. Но опять же — куды себя подевать? С детских лет я у князей наших обозником. Тем и кормлюсь, тому и рад, что вернусь не с пустыми руками. Каждому господь свое на роду написал: одному торговать, другому водить обозы, третьему железо варить. А уж после все между собой сочтемся.
Так ехали себе они, плохого не думали, о том, что будет, не гадали. Солнце жарко пригревало поля, от сочных зеленей подымались испарения. Казалось, надолго установилось ведро. Но, прислушавшись с вечера к тревожному треньканью и стрекотанью зяблика, Ян покачал головой и предрек к утру дождь…
Сбылось его предсказание. Ночью прохладный ве тер подул, еще до рассвета небо обволокло тучами, заморосило. Солнце едва-едва пробилось, вселило надежду, но спряталось снова, и к полудню дождь припустил с такой силой, что хоть рубахи выжимай.
Развалило дороги, желтая грязь наматывалась на колеса, лошади скользили, падали, рвали постромки, обозники чертыхались, щелкали кнутами — все зря.
К вечеру, когда совсем темнеть стало, прискакали взволнованные гридни:
— Почто, яко на волах, тащитесь?
— А куды шибче? — отвечал за всех Ян. — И без того кони выбились из сил.
— Ты, старшой, обозников погоняй, — сказал один из гридней. — Жаль им лошаденок, а князь серчает.
— Своя, небось, животина…
— То-то, что своя. Гляди, после не раскайся. А ну, обознички! — бодро прикрикнул гридень. — Поднатужьтесь, до ночлега близко — всего за версту отсюдова поджидает вас Роман.
— Нешто в ночь будем гнать? — ворчали в ответ обозники. — Версту-то по такой грязи и до утра не одолеть.
— Это кто там голос подает? — привстал на стременах гридень. — Кому неможется?
Молчали. Стояли с непокрытыми головами вокруг гридней, переминались, вздыхали.
— Ну что, — выручил их Ян, — расстараемся для Романа? Небось наградит нас на ночлеге князь, а?
— Наградит, наградит, — охотно пообещал гридень.
Расходились с тяжелым сердцем, а куда деться? Криками помогали лошадям, подталкивали засевшие в лужах возы. Двинулись нога за ногу.
