Эпоха харафишей (ЛП) - Махфуз Нагиб

Она была старше его на пять лет. Насколько он сохранял свою жизненную энергию и молодость, настолько же она изменилась и истощилась раньше срока. Однако он не отрывал от неё взгляда, не переставая любить её.

С течением времени на заработанные им самим деньги и деньги Зейнаб Ашур приобрёл повозку-двуколку, и стал уже не погонщиком осла, а кучером. Зейнаб тоном лёгкой угрозы заявила:

— Клиентами у тебя были мужчины, теперь же ты будешь возить одних только женщин!

Он засмеялся и сказал:

— А разве ко мне приходит кто-то, кроме едущих в паломничество к святыням и на кладбища?!

Она воскликнула:

— Ну смотри у меня! Бог наш всё видит!

Его же огорчало то, что он начал забывать Коран, который до того помнил наизусть — всё, что осталось, были лишь коротенькие суры, повторяемые им во время молитв. Однако его любовь и стремление к добру никогда не иссякали. Теперь-то он хорошо знал, что не один только Дервиш Зайдан был злодеем, встреченным им в жизни. Он знал, что жизнь полна обмана, насилия и бессчётного количества злодеев, однако упорно старался вести достойную жизнь, насколько мог, и резко осуждал себя, если увязал в грешном деле. Он не забывал, что присвоил себе все сбережения Зейнаб и некоторую часть заработка своих детей, чтобы купить повозку, и даже был с ними суров и впадал в разрушительную ярость!

Вместе с тем он был свидетелем неприятностей, которые чинили некоторым из его соседей бандиты из клана Кансу и их лидер. Он сдерживал свой гнев, утешая жертв бесполезными словами и призывая всех следовать правильному пути, пока однажды один из соседей не сказал ему:

— Ты и впрямь сильный, Ашур. Но к чему нам твоя сила?!

За что люди порицают его? К чему подстрекают? Разве не достаточно того, что он отказался присоединиться к этим угнетателям? Разве не достаточно того, что он использует свою силу на пользу людям?

Несмотря на это, совесть что-то нашёптывала и смущала его, подобно мухам, носящимся в воздухе в знойный день. Он сказал себе: люди не видят тебя таким, каким видишь себя ты сам, и грустно спросил:

— Где же безмятежность духа, где?

Он сидел на корточках на площадке перед дервишской обителью, прощаясь с последними лучами заходящего солнца и встречая вечер в ожидании начала песнопений и лёгкого осеннего ветерка, пропахшего холодом и скорбью и скользящего со старинной стены, таща на хвосте за собой призраков ночи. Ашур казался спокойным; на голове его не было ни одного седого волоса. На своих плечах он нёс бремя сорока лет, но эти годы словно придавали ему изящество и лёгкость бессмертных.

Внутренний голос прошептал ему что-то, заставив повернуть взгляд в сторону кладбищенской аллеи, и он увидел, как оттуда ленивой походкой вышел человек. Он не смог отвести глаз, узнав его в остатках солнечного света. Сердце его затрепетало, а радость угасла. Человек поравнялся с ним и встал впереди, закрыв собой стены обители. Он с улыбкой посмотрел на Ашура. Ашур пробормотал:

— Дервиш Зайдан!

Дервиш с упрёком сказал:

— Разве ты не поздороваешься? Добрый вечер, Ашур!

Он поднялся, протянул ему руку и ровным голосом сказал:

— Добрый вечер, Дервиш.

— Полагаю, я не так уж сильно изменился…

Его сходство с покойным шейхом Афрой Зайданом вызывало сожаление, однако черты лица его со временем огрубели и окаменели. Ашур сказал:

— Нет…

Дервиш многозначительно поглядел на него и сказал:

— Несмотря на то, что всё меняется…

Ашур проигнорировал его замечание и спросил:

— Где ты пропадал всё это время?

Тот с насмешливой язвительностью ответил:

— В тюрьме.

Хотя Ашур и не удивился этому, но воскликнул:

— В тюрьме!

— Все злодеи, а мне просто не повезло.

— Аллах прощающ и милосерден.

— До меня дошло, что дела у тебя идут хорошо.

— Это не более чем покровительство Господне.

Дервиш лаконично заявил:

— Мне нужны деньги.

Ашур почувствовал досаду; засунув руку в нагрудный карман, он вытащил оттуда монету в один риал и дал ему со словами:

— Это мало, но в моём положении много…

Дервиш с угрюмым выражением на лице взял деньги, и многозначительно сказал:

— Давай прочитаем «Аль-Фатиху» над могилой моего брата Афры…

Они оба прочитали молитву, а затем Дервиш сказал:

— Я постоянно посещаю его могилу…

После чего смело сказал:

— Не найдётся ли у тебя пристанища для меня, пока я не встану на ноги?

Ашур быстро ответил:

— В моём доме нет места для чужих…

— Для чужих?!

Ашур смело и настойчиво парировал:

— Если бы не память о моём благодетеле, я бы и руки не протянул тебе…

Дервиш с бесстыдством заявил:

— Дай мне ещё один риал, и я погашу свой долг, когда всё станет легче.

Ашур не поскупился и дал ему денег, хотя он и сам очень нуждался в них.

Дервиш молча удалился к арке, а из обители дервишей меж тем донёсся прекрасный голос, что пел:

Когда Ашур ехал в своей повозке, он увидел группу людей, скопившихся на развалинах близ начала квартала. Когда он подъехал к ним поближе, то разглядел, что это толпятся рабочие-строители, окружённые кучей жестяных листов, деревянных досок и пальмовых листьев. Среди них он увидел Дервиша Зайдана. Грудь его сжалась, и он сказал себе, что тот сооружает себе жильё. Когда он проезжал мимо него, Дервиш закричал ему:

— Я делаю всё, что могу, чтобы помочь.

Ашур сухо ответил:

— Хорошо, когда у человека есть дом…

— Дом?!

Дервиш громко засмеялся и сказал:

— Это будет дом для тех, у кого дома нет!

Хасбулла сказал отцу:

— Всё ясно. Этот человек строит питейный дом.

Ашур был в замешательстве:

— Винную лавку?

Ризкулла ответил:

— Все так говорят.

Ашур воскликнул:

— Господь мой!.. Я ведь сам вложил в её строительство свои деньги!

Хибатулла заметил:

— Дела оцениваются по намерениям.

— А как же власти?

— Без сомнения, он получил на то лицензию.

Ашур грустно сказал:

— В нашем квартале до сих пор так и не построили фонтан с водой для утоления жажды, нет и уголка для молящихся. Как же в нём могут построить питейное заведение?!

Но заведение то открыли люди из клана Кансу. Ашур лишь ещё больше расстроился и сказал:

— Он тоже нашёл себе защиту и покровительство!

За окнами в подвале послышался шум. Что это такое? Неужели в этом квартале никогда не прекратятся драки? Сидя на единственном диване в комнате, Ашур потягивал свой кофе. Лампу пока не зажигали. Ставни окон задрожали от порыва холодного зимнего ветра. Зейнаб, занятая глажением белья валиком, подняла голову и с тревогой сказала:

— Это же голос Ризкуллы!

Зейнаб ринулась из дома на улицу, и вскоре послышался её крик:

— Сумасшедшие! Ведите себя благопристойно!

Ашур встал на ноги. В течение секунды он прыгнул и оказался между сыновей. Они молчали, но гнев их по-прежнему был виден на лицах. Он закричал:

— Машалла… Молодцы!

Взгляд его упал на пол, где он заметил разлинованную доску и разбросанные шашки. Он резко спросил:

— Вы играете или делаете ставки на деньги?

Никто не ответил ему. Тогда он ещё больше разъярился:

— Когда вы наконец станете мужчинами?

Он притянул к себе Хасбуллу:

— Ты самый старший из всех, не так ли?

Тут в нос его ударил странный запах, что шёл из рта сына и тревожил его. Ашур потянул к себе остальных и принюхался к их дыханию.

— Ох! Да провалится эта земля со всеми её обитателями! Вы пьяны?… Собаки!

Он сжал их уши, при этом мускулы на его лице вздымались от гнева, словно алые волны. Рядом собралась группа молодых людей, которые с любопытством смотрели на них. Хасбулла умоляюще воскликнул: