Царский угодник - Валерий Дмитриевич Поволяев
– За что? – вскричал, задохнувшись от боли, Распутин.
– А чтоб впустую не пялился, – добродушно ответил генерал. – Не положено.
Генералы – это не извозчики, генералы – стать особая, Распутин еще не раз в своей яркой жизни будет получать зуботычины от генералов.
Был даже случай, когда он от одного генерала даже спрятался под чугунной скамейкой Летнего сада и сидел там до тех пор, пока генерал – седенький, неторопливый, добродушный, со старческой одышкой и пушистыми, вышедшими из моды бакенбардами пушкинской поры – не одолел всю садовую, заставленную мраморными бюстами аллею.
А генерал совершал свой проход долго, у каждой скульптуры останавливался, внимательно читал название, восхищенно причмокивал губами, откидывался назад, чтобы скульптуру можно было оценить как бы со стороны, отойдя от нее, снова приближался и с удовольствием разглядывал мраморное творение. Распутин, сидя под скамейкой, скрипел зубами:
– И чего это он так медленно ноги по земле волочит? Будто смерть! А?
Произошло это вскоре после того, как на квартире у Распутина появился один важный генерал в шинели с малиновой подкладкой, вежливо поинтересовался у хозяина:
– Григорий Ефимович Распутин – это, простите, вы будете? – И когда Распутин, неожиданно ощутив себя важным, напружинив грудь, подтвердил, генерал, не произнося больше ни слова, коротко и умело, будто кулачный боец, развернулся и сделал то, что сделал с Распутиным генерал, переводивший через улицу гончих собак, – съездил, как принято говорить в народе, по зубам.
Распутин, задавленно охнув, отлетел к стене, больно приложился лопатками и задом к мебели, генерал же неторопливо отряхнул руки и вышел из квартиры.
Впоследствии Распутин узнал, что он увлекся любимой женщиной генерала и тот решил проучить «старца». После этого Распутин стал не на шутку бояться людей в генеральской форме и до конца дней своих не сумел одолеть эту робость.
Вскоре Распутин оказался в царской семье, робея, боясь дышать, поскольку рядом находились царь – невзрачного сложения подтянутый человек с добродушно-спокойным выражением лица – и статная синеглазая царица, осмотрел наследника – обычного, как ему показалось, мальчишку, непоседливого, не знающего еще, какое место ему будет уготовано в Российской империи, спросил тихо, покашливая в кулак:
– Скажи, маленький, а вот сейчас, в эту минуту, тебя что-нибудь беспокоит?
– Голова немного болит, – ответил мальчишка, – а так ничего.
– С головой… с головной хворью мы живо справимся. – Распутин распростер над теменем мальчишки свои ладони, через три минуты поинтересовался: – Ну как?
– Тепло. – Мальчишка не выдержал, поежился, потом засмеялся, будто от щекотки.
– А голова как? Болит?
– Вроде бы нет.
– Вроде бы… – недовольно проговорил Распутин, – вроде… Она вообще не должна болеть. А ты должен ощущать легкость.
– Я чувствую себя легко, – сказал наследник. Распутин громко втянул в себя воздух, так же с шумом выдохнул.
– Ну вот, все в порядке. – Сделал несколько завершающих пассов над головой наследника.
– Теперь не болит… Совсем не болит. Спасибо, – вежливо произнес наследник.
– Одним «спасибо» не отделаешься, – сказал Распутин и засмеялся, потом оборвал смех, притиснул к губам ладонь – сказал вроде бы не то. Проговорил солидно: – Так будет всегда.
Царь осторожно подошел к нему:
– Скажите, что это за болезнь?
– Кровь, – неопределенно ответил Распутин. – Все дело в крови.
– Вылечить можно?
Распутин глянул на царя, прикинул что-то про себя, в следующую секунду сделался ниже ростом и ýже в плечах – понимал, что над царем возвышаться нельзя.
– Эта болезнь не лечится, – сказал он. – Но пока я жив – все будет в порядке.
Фраза была простой и точной, Распутин определил ею свое место в царской семье, делал ее зависимой от собственной персоны.
С этой фразы и началось восхождение Распутина.
– Но Милица Николаевна заверила меня, что вы умеете избавлять людей от гемофилии. Травами, – вяло произнес царь и умолк. Печально, будто ребенок, которого обманули, глянул на Распутина, повторил тихо, больше для самого себя, чем для собеседника: – Травами.
Распутин отвел глаза в сторону.
– В данном разе – нет, не смогу, в данном разе – случай особый, очень трудный. – Он поднял руки, провел ими над головой. – Я вот ладонями, кожей чувствую, все чувствую – и боль, и места, где застаивается кровь, а зацепить не могу. Все очень глубоко находится, вот. – Распутин быстро глянул на царя, оробел и снова отвел глаза в сторону. – Травами здесь не обойдемся.
– А чем обойдемся?
– Каждый раз, когда с Алексеем будет что-то происходить, будете вызывать меня во дворец. Только я способен ему помочь, больше никто.
– Никто?
– Вы же сами видели – врач здесь был. И что он сделал? Чем помог?
– Да-а. – Царь вздохнул, достал из кармана серебряный рубль, украшенный собственным профилем, и, как медаль, приложил к груди Распутина, проговорил прежним, тихим, голосом: – Рубль выглядит как награда. Вручаю за заслуги перед моей семьей, перед престолом. – Николай говорил серьезно, слова произносил хоть и тихо, но четко, будто выступал с речью перед годичным собранием какого-нибудь почтенного академического общества, голубые глаза его были спокойны. – Пока держите это, а подойдет пора – настоящую медаль получите.
Он сунул рубль в руки Распутину, тот не замедлил склониться перед царем
– Благодарствую покорно!
Про себя же подумал: «Ну и жмот! Редкостный жмот! За здоровье собственного отпрыска отвалил только рубль… Что мне рублем этим – зубы чистить? Рубль – не сотня! За такие дела положено “катеньками” расплачиваться. А медалька? Да на хрена мне медалька твоя? Обычное железо, из которого делают гвозди. В заду ею только ковыряться!»
Распутин еще раз поклонился перед царем:
– Благодарствую!
Когда он на поезде возвращался в Питер, то достал из кармана рубль, преподнесенный царем, всмотрелся в чеканный профиль, недоуменно приподнял плечи.
– Не пойму, он это или не он?
Огляделся. Народа в поезде было немного. Напротив Распутина на скамейке сидел сивый дедок купеческого вида, с лукавым быстрым взглядом и толстой медной цепью на животе. Цепь была тщательно надраена мелом, блестела как золотая. Это Распутину понравилось: «молодец, мужик, самоварное золото за настоящий металл выдает», позвал деда:
– Мужик, а мужик!
Дедок скосил на него один хитрый круглый глаз, второй глаз с любопытством следил за тем, что оставалось за пределами окна, за стеклами вагона, – глаза у него разъезжались в разные стороны, словно бы вообще не имели друг к другу никакого отношения.
– Ну!
– Скажи, ты царя видел?
– Живьем?
– Живьем.
– Было дело.
– Это он? Или не он? – Распутин показал разноглазому дедку подаренный рубль.
– Дай-ка посмотрю. – Дедок протянул к Распутину маленькую цепкую лапу с широко расставленными пальцами.
Распутин с опаской отдал ему рубль: а вдруг не возвратит?
Так оно и оказалось. Дедок внимательно осмотрел рубль, взял его на зуб, постучал челюстями металл, потом важно звякнул медной цепью.
– Это он!
– А не похож ведь!
– Еще как похож! – Дедок ловко