Лебединая охота - Алексей Николаевич Котов
4.
Еще вечером ханскую ставку перенесли за ручей, впадающий в Жиздру, и теперь Бату лично наблюдал за подготовкой к последнему штурму.
– Твои люди быстро устают, Великий Хан, – учтиво сказал хан Кадан. Он так и произнес, «люди», а не «воины». Кивнув в сторону ворот, он добавил: – Хорезмийцы не слишком хороши в бою, потому что сами привыкли отсиживаться за стенами. Кроме того, они забыли, что такое дисциплина, потому что ты слишком долго держишь их у стен этой ничтожной крепости.
Скрывая улыбку, Кадан поклонился Бату, но, не торопясь, и многие из ханской свиты успели увидеть ее. Бату сделал вид, что не обратил внимания ни на слова Кадана, ни на то, что так же весело сверкнув глазами, склонился в поклоне тучный, низкорослый Бури.
За шесть недель, во время которых Кадан и Бури громили русские города, проходя лавой с севера на юг через страну «длиннобородых», и пока рядом не было великого Бату, они привыкли принимать самостоятельные решения, и их мысли стали простыми и дерзкими, как у выпущенных из клетки на свободу волков.
Явившись под Козельск три дня назад, и Кадан и Бури удивились тому, что Великий Хан назвал Козельск «злым городом».
– Злой город, как злая овца, – шепнул Кадан своему старому другу. – Но какой бы лютой ни была овца, она всегда по зубам даже плохонькому волку.
Тем временем пауза возле городских ворот закончилась, воины возле стенобитной машины снова взялись за работу, а зачинщик драки затерялся в толпе.
– Найдешь его потом, – тихо сказал Бату огромному нукеру, стоявшему рядом с его троном. – Этому наглецу видно хочется того, что другие получили сегодня утром. Обязательно доложи мне.
Затем Бату велел позвать Хо-Чана. Запыхавшийся китаец предстал перед Великим Ханом через несколько минут.
– Мой брат Кадан недоволен твоей работой, мастер, – строго сказал Бату. – Ты можешь подтащить катапульты ближе к стенам?
Эта была обычная уловка. За любой непорядок или неувязку во время битвы отвечал не тот, кто был в ней виновен, а тот, кого назначал сам Великий Хан. Хо-Чан каждый вечер докладывал Бату о делах и проблемах, но не удивился тому, что теперь Бату решил заговорить об этом же уже прилюдно. Учитель, подумал китайский мастер, вызвал лучшего ученика, чтобы другие увидели, насколько «хороши» все остальные.
Хо-Чан низко поклонился и рассказал о просевшем крепостном рве и пнях.
Великий Хан молча кивнул.
– Ров можно было засыпать раньше, а пни выкорчевать, – тут же вмешался в разговор Кадан. – Или тебе было мало семи недель?
Хо-Чан пояснил, что после холодной и долгой зимы земля оттаяла только к середине апреля. Половина пней была выкорчевана, а остальные вросли в землю так, что десять пар лошадей рвали цепи толщиной в руку, пытаясь выдернуть наполовину выкопанные корни из земли.
Великий Хан снова чуть заметно кивнул, слушая китайского мастера. Хо-Чан осмелел и сказал, что три четверти катапульт и баллист, доставленных Каданом и Бури в лагерь Бату, либо сломаны, либо изношены до предела. Великий Хан одобрительно усмехнулся. Уже заканчивая свою речь, Хо-Чан вдруг вспомнил о толкнувшем его молодом монголе.
«Вот бы о ком бы им рассказать! – тоскливо подумал он. – Если бы я сломал позвоночник, кто бы сейчас делал мою работу?»
Слушая китайца, хан Кадан пренебрежительно морщился, а Бури отвернулся в сторону. Катапульты, баллисты и стенобойные машины были только кучей связанных или сбитых между собой бревен. В лучшем случае за них отвечал тысячник, отряд которого больше чем наполовину формировался из увеченных воинов и пленных. Среди них встречались и китайцы. Последние не были ни воинами, ни рабами и работали за деньги. То, что Батый дал слово именно такому человеку – наемнику – унижало Кадана и Бури.
– Сколько можно монголам грызть стены этой крепости? – буркнул Кадан, уже не глядя на китайца. – Есть много причин, чтобы оправдать свое бессилие и только одна, чтобы взять этот город – приказ Великого Хана.
– Это не крепость, а крепостной остров, – вежливо пояснял Кадану Хо-Чан. – Там… – китаец показал налево, – река Другусна, а там… – он показал направо, – Жиздра. Жители крепости соединили две реки широким рвом. Высота вала города-крепости больше двадцати метров, а стен – десяти. Весной реки сильно разливаются и обстрел города из-за рек просто невозможен. Кроме того, южный ров…
– Рва больше нет, – перебил китайца Кадан.
Хо-Чан чуть было не закричал, что ров есть, если к стенам крепости невозможно подтащить катапульты. Его лицо пожелтело от напряжения, и китаец едва успел проглотить уже готовые сорваться с губ резкие слова.
– Ров есть, – с поклоном, возразил он. – Пусть он похож на гнилые зубы старой собаки, но он – есть.
Великого Хана Бату перестал интересовать диалог между мастером Хо-Чаном и ханом Каданом. Он привстал и осмотрелся по сторонам, ища кого-то. Совсем рядом, за спинами воинов, мелькнуло разгоряченное лицо Сартака. Мальчик азартно преследовал кого-то и размахивал маленьким копьем с деревянным наконечником. На этот раз разгоряченное лицо сына показалось Бату особенно красивым. Детский хор голосов на секунду приблизился, заглушил другой хор – мужской – но тут же стих, словно растворились в нем.
«Ну, теперь Сартак обязательно победит», – улыбнувшись про себя, подумал Бату. Мысли Хана вернулись к близкому штурму и он нахмурился.
«А ты сам победишь?..» – промелькнула в голове далекая, сознательно отстраняемая мысль.
– Азамат! – громко позвал он.
Из толпы придворных Великого Хана вышел невысокий воин в иссиня черной кольчужной броне. Широкий желтый пояс перетягивал его узкую талию, такой
